Они, в конце концов, не нуждаются в плакатах, футболках, каскетках, куртках со своими изображениями. Растворимость «півнівських» звуков во Львове «работает» на них лучше любых рекламных штучек. «Півні» звучат в эфире своей музыкой и голосами ди-джеев (вокалистка Ярка Якубьяк и гитарист Ромко Чайка работают на радио, когда-то на «Люксе» работал другой фронтмен — Мисько Барбара), так же, как и специфические львовские звуки, от банальнейшего городского шума до голосов героев и демонов Леополиса. Собственно, «Мертвий півень» — это аутентичное озвучивание львовского мифа. Они поют: «Нас не можливо не любити». И никто не убедит меня, что лет, допустим, через 60 какой-то аспирант не возьмется за исследование (ужасно научное) творчества «Мертвого півня». Хотя бы одного альбома, например того же «Підземного зоо» 1994 года рождения, не говоря об остальных, которых нынче еще семь, а за 60 лет обязательно будет больше, будет достаточно для серьезных научных выкладок. Защищают же в Польше диссертации по львовскому городскому фольклору...
Я представляю того аспиранта в растерянности перед этими древними аудиозаписями. И как ему разместить эту музыку, этот миф в разграфленных на сакральное и профанное, на трагическое и смешное, святое и грешное представлениях о мире? Если эта музыка постоянно ускользает из расставленных ловушек, неудержимая и непостижимая, как будто весь свихнувшийся мир? Седовласый научный руководитель попробует объяснить, чего же это он так шалел, почему таким праздником был для него каждый концерт, почему он кричал, танцевал, сходил с ума. Он будет говорить неловко и банально. Действительно, как осмелиться и объяснить — почему же собственно их невозможно не любить?
Поскольку не идет седовласым быть откровенными, если это, конечно, не мудрый львовский Агасфер подшофе. Но эти последние редко преподают в университетах — они и выныривают из трущоб Леополиса лишь для того, чтобы прийти на помощь юным и симпатичным путешественникам.
Потому что нужно самим блуждать в их трущобах, потеряться в полдень где-то на Старом Рынке, нужно самим карабкаться под небеса какими-то склонами и по очень похожим ступеням спускаться в подземелье, искать пристанища в этих ренессансовых дворах, быть немного бездомным и немного пьяным, и отчаянным, и бескомпромиссным в вере, в любви, в соитии...
Только не думайте, что это все — оптимизм. Отнюдь. Почему-то мне кажется, что и через 60 лет школьникам будут рассказывать, что их родина начинается, как когда-то начиналась «родина», с желчного Ивана Вишенского, с гайдамаков, что постоянно рубят католиков, с крепостных, которых гонят на барщину, и все это происходит исключительно под пение соловушки. Однако они, и среди них, бесспорно, наши будущие исследователи, еще упорнее будут искать немного другой образ своей страны, и искать им будет значительно легче. И они будут очень похожи на тех, кто 60 лет тому азартно подпевал «півням» и прыгал под хит «Садок вишневий» (тот самый, шевченковский). И у них будет выбор. Все городские боги, с Эросом во главе, мне свидетели.
Знаете ли вы украинскую ночь? Нет, вы не знаете украинской ночи! Когда сотню юных и откровенных объединяет то истинное, что на их языке звучит как «рок-музыка», то истинное, что на их языке звучит как «Бу-Ба-Бу». И когда так же, точь-в-точь так же, развлекаются сами персонажи Великого Мифа, когда они сливаются со своими адептами и когда все «святі в своїй любові». Когда в каком-то из львовских или киевских клубов, или еще где-то, восстанавливается связь поколений, и все казненные — уже отпеты, и загнанные — откуплены, и даже Ваня Каин «вже не сторож».
Возможно, я преувеличиваю. Возможно, это действительно патетика и мифотворчество, и мираж, и самоуверенность. Но я точно знаю, что для моих внуков певец и поэт Михась Барбара, вокалист «Мертвого півня», будет кем-то наподобие, скажем, Уленшпигеля, а гитарист Роман Чайка, чье имя попало в «Переверзії» Юрия Андруховича, будет таким же реальным (или нереальным), как и остальные герои. Между тем я точно знаю, что «легенда про «Мертвого півня» существенно будет отличаться от прекрасных легенд о Моррисоне, Кобейне и иже с ними. Легенда про «Мертвого півня» не летит вдогонку падению и смерти, она является вызовом падению, смерти, а также тупости, рогулизму и «украинскому» «шоу-бизнесу», светлая ему память... И я точно знаю, что после всех лишений, исканий, встреч во Львове и окрестностях, прожив свои поиски, спустившись с Высокого Замка, вынырнув из пивной, потерявшись утром среди лиц на Академической, тот гипотетический аспирант начнет свое исследование так: «Им исполнилось десять лет, и началась молодость».
