Всемирно известный украинский дирижер Кирилл Карабиц большую часть времени проводит за пределами Украины. Он уже шесть лет подряд является главным дирижером Борнмутского симфонического оркестра (Великобритания), с 2013 года — еще и арт-директором молодежного оркестра I, CULTURE Orchestra (Польша), а со следующего года возглавит в качестве музыкального директора и главного дирижера Немецкий национальный театр и Веймарскую капеллу в Германии. Параллельно с этим маэстро придумывает и реализует чрезвычайно интересные проекты на родине: в июне он выступил с произведениями донбасских авторов во Львовской Опере, 5 сентября исполнит эстрадные композиции своего отца Ивана Карабица во Дворце «Украина» (программа называется «Мадонна Украина»), а на День Независимости устроит два концерта в Киеве — в Национальной опере и на Майдане.
«В ВЕЙМАРЕ МНЕ ДАЮТ БОЛЬШУЮ ТВОРЧЕСКУЮ СВОБОДУ»
— «День» поздравляет с получением должности муздиректора и главного дирижера в Веймаре. Со следующего года тебе предстоит довольно большой объем оперного дирижирования. Знаю тебя в первую очередь как симфонического дирижера, а вот чем тебе интересно оперное?
— В оперное дирижирование меня тянет еще со студенческих лет. В оперном театре грандиозные возможности для создания проектов, ведь у тебя имеется огромный ресурс — оркестр, хор, солисты, сцена, декорации, художники и т. д. В Веймаре у меня будет возможность не только дирижировать, но и репертуар ставить согласно своим интересам и творческим запросам. Когда тебя приглашают на одну постановку — ты гость, ты продирижировал и уехал. А тут — контракт на несколько лет, можно что-то планировать. Мне дают очень большую творческую свободу.
— В репертуарном плане?
— В репертуарном, но и не только в нем. Сейчас в этом театре все руководители — интендант и директор оперы — не музыканты. Им очень нужна помощь и сотрудничество с человеком, который будет подсказывать и помогать разобраться в репертуаре. Если ты не музыкант, то объяснить, к примеру, что такое драматическое сопрано, очень сложно. Поэтому они очень ждут появления музыканта, который будет участвовать в репертуарной политике, и не только в ней. Такая свобода и зеленый свет на многие смелые вещи меня туда очень влекут.
— У тебя уже есть планы на первые сезоны?
— Возможности Веймара просто неиссякаемы. В этом театре Гете многие годы был главным режиссером и писал для них произведения. Лист в Веймаре провел полжизни, написал практически все симфонические картины, Шиллер там жил, вагнеровский «Лоэнгрин» был впервые исполнен, и Штраус там работал... Тем не менее, я сразу сказал, что мне не очень хотелось бы сидеть в городе-музее. Да, это очень интересно и экзотично, но я не хочу только наслаждаться музейными экспонатами. Мне хочется, чтобы что-то происходило живое, именно сегодня, чтобы о Веймаре заговорили как о городе, в котором сегодня тоже рождается культура.
В первый год попробуем сделать концерты с полусценическим исполнением. То есть спектакль, но не на 100 процентов, а наполовину, semi-staged. Его также можно будет потом исполнять и в концертных залах, и это дает возможность и гастролировать, и экспериментировать. Кроме того, на 2016 — 2017 гг. запланирована новая постановка «Нюрнбергских мейстерзингеров» Рихарда Вагнера.
— Это очень ответственно.
— Да! Представляешь, как это — дирижировать такие оперы в Германии? А в 2017 — 2018 гг. — вагнеровский «Парсифаль». Я просто не могу дождаться того, чтобы пропустить через себя эти шедевры на их Родине — в Германии.
— А какие планы на сотрудничество с Государственной капеллой?
— Это большой симфонический оркестр, который одновременно является оперным оркестром, но имеет серию концертов и существует как симфонический оркестр отдельно. У них есть хороший концертный зал, Веймархалле, и они там играют годовую серию концертов. Я впервые к ним так и попал — меня пригласили на концерт.
— Что это был за проект?
— Это был концерт, участие в котором мне предложили в последнюю минуту. Так вышло, что программа уже была составлена. Там была, в частности, Пятая симфония Сергея Прокофьева, которую записывал, фактически, за неделю до этого концерта. У меня всегда было впечатление о немецких оркестрах, что они очень жесткие и их буквально невозможно сдвинуть с места, что все нужно рассказывать — как, куда, зачем. А тут я встретил готовность к экспериментам, к новизне, музыканты с удовольствием меняли штрихи на репетициях. Мне терять было нечего, я был вполне уверен в своих возможностях в Пятой симфонии Прокофьева и чувствовал себя очень расслабленно, не пытался сам себе доказывать, что мне есть что сказать в этой музыке. Им понравилась моя игра, и они признались, что ищут главного дирижера, а потом пригласили меня еще раз продирижировать «Богему» — с одной репетиции, чтобы проверить, как я справляюсь с оперой. Я дирижировал «Богему» много раз, поэтому для меня это не было особенной проблемой.
«ХОЧЕТСЯ ДОСТУЧАТЬСЯ ДО ТЕХ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ НЕ ХОДЯТ НА ФИЛАРМОНИЧЕСКИЕ КОНЦЕРТЫ»
— С интересом наблюдаю за подготовкой сентябрьского концерта «Мадонна Украина» в ДК «Украина». Вообще, мне кажется, что формат эстрадного концерта для тебя абсолютно нов. Почему он тебя заинтересовал?
— Честно говоря, мне всегда была интересна легкая симфоническая музыка. Это, наверное, у меня еще с детства, когда родители брали с собой на разные фестивали эстрадной музыки. И с тех пор эстрада для меня — полное ощущение кайфа, когда звучит приятная для твоего уха симфоническая музыка и как бы окутывает тебя. Ты слышишь идеальные для тебя мелодии, воспринимающиеся без напряжения и труда, берущие тебя за душу, и при этом здесь тоже есть что проанализировать, и бывают очень хорошие тексты. Для меня это своеобразная народная музыка под оркестр.
ФОТО ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА КИРИЛЛА КАРАБИЦА
— У твоего отца, знаменитого композитора Ивана Карабица, кажется, была подобная ситуация. Притом, что у него есть огромный пласт творчества, написанный авангардным языком, он был еще и невероятным мелодистом. А его эстрадные партитуры — действительно высокие образцы этого жанра. Знаю, что многие композиторы-»авангардисты» мечтают написать красивую мелодию. А Ивану Федоровичу были доступны оба дара...
— Да, он всегда говорил: «Симфонии симфониями, а что же вспомнят обо мне простые люди?» Понимал, что инструментальная музыка не будет воспринята широкими массами, ведь, в любом случае, это элитарная музыка. Хотя мой папа — из очень простой семьи: отец — водитель, брат — шахтер, мама — учительница в обычной школе. Мне кажется, внутренне простым себя чувствовал он, чувствую и я. Да, высокая музыка — это главное, чем я занимаюсь, но редко когда еще получаю такое удовольствие, как во время общения с простыми, независимыми в суждениях людьми. Очень хочется достучаться до тех людей, которые не ходят на филармонические концерты. Может, поэтому меня так и тянет к эстраде.
Почему в Украине не может быть хорошей эстрады? Она есть, ее просто нужно культивировать, поддерживать. Мы с Романом Недзельским, директором Дворца «Украина», запланировали серию концертов, посвященных «золотым страницам» нашей эстрады. Сначала будет концерт с песнями и увертюрами Ивана Карабица, но это только повод для меня, а дальше — творчество Игоря Шамо и много другой хорошей музыки. Кстати, я перед концертом в «Украине» подошел к одному киевскому дирижеру, которого считаю эталоном управления эстрадно-симфоническим оркестром. Попросил рассказать, как это, ведь таких, как он, у нас просто нет. А он как-то странно отреагировал — всякий раз, когда я его спрашивал об эстрадной музыке, уходил от вопроса и делал вид, будто ее вообще не существует. Говорил о Чайковском, Шостаковиче... Как будто стеснялся самого факта обращения к эстраде.
— Но это вообще другая «территория». То, что давно уже вошло в нашу жизнь, нравится нам, и при этом мы сами стыдимся даже какое-то свое мнение иметь по поводу эстрады...
— Когда человек говорит «эстрада», то ассоциации очень разные. У кого-то это слово ассоциируется с кондовой советской песней, у кого-то — с роком, но дешевого порядка, кто-то вообще не понимает, о чем ты говоришь. Очень жаль, ведь это интересный жанр, который существует по всему миру, и у него больше нигде нет такого названия, как «эстрада». В США практически у всех больших оркестров — Chicago Symphony, Philadelphia и др. — есть свои двойники. К примеру, есть Chicago Symphony, а есть Chicago Pops Orchestra. И в этом оркестре, в этом бренде, участвуют многие музыканты из главного оркестра, но они играют совершенно другую музыку, понятную и простую для восприятия.
— Как тебе кажется, что дает самим музыкантам возможность участия в разных проектах?
— Это подчеркивает музыкальную разноплановость. Если ты играешь в составе Chicago Symphony какой-то концерт с Рикардо Мути, а потом вечером идешь в джаз-клуб и там импровизируешь до полуночи, это говорит только о твоей музыкальной эрудированности. Такое не все могут, не все умеют, но те, кому это доступно — очень интересные, разноплановые музыканты.
Сейчас во Франции, к примеру, из современной музыки создали «секту». Там все вертится вокруг фигуры Пьера Булеза и его музыкального языка, и любому инакомыслящему композитору доступ в эту «секту» закрыт. Все фестивали, все мероприятия из сферы новой музыки пропитаны модой на Булеза, а это в корне неверно. Такие вот искусственно созданные вещи просуществуют, конечно, какое-то время, но за ними нет будущего.
— То, о чем ты говоришь — фактически, уход от одних стереотипов в область других. И то, что называется «новой музыкой», в большинстве случаев не ново — неписаные правила не дают творчеству настоящей свободы.
— Это некий тупик, в который мы с современной музыкой сейчас зашли. Она потеряла контакт с живым слушателем и превратилась в кружок интеллектуалов, который еще и не всех к себе пускает. В общем, то же самое происходит и со старинной музыкой — исполнительство на аутентичных инструментах, барочные ансамбли, в которые простому дирижеру нет пути, а дирижер-барочник — это тоже очень узкая специализация, он может сделать карьеру только в этой сфере. Но ведь все эти ограничения — «ты не знаешь, как нужно, а мы знаем» — уводят музыку совсем не в те пространства, в которых она на самом деле создавалась. Музыка должна быть доступна всем.
— Кстати, по поводу доступности. Как открыть доступ к украинской культуре, каким образом представлять ее за рубежом, чтобы о нас говорили как о культурной, в том числе и музыкальной нации?
— Думаю, нужно создавать культурные институты, которые не будут замещать Министерство культуры, а, напротив, будут с ним сотрудничать. Яркий пример из Польши — Институт Адама Мицкевича. Это институт, занимающийся крупными культурными проектами, у него государственное финансирование плюс спонсорские деньги. Там группа менеджеров разных специальностей, которые работают проектно. Они творят чудеса! Когда было столетие Лютославского, они добились, чтобы его по всему миру исполняли крупнейшие оркестры. И таких проектов — десятки. Вот такие структуры, которые будут обеспечиваться государством (а не сплошное волонтерство, как это у нас сейчас происходит), действительно способны что-то изменить, они работали бы на имидж государства.
«У МОЛОДЫХ НЕТ ПЛАНКИ И НЕТ ПРЕДРАССУДКОВ»
— Создание молодежного оркестра, такого как I, CULTURE Orchestra, артистическим директором которого ты являешься, способно было бы как-то изменить этот имидж?
— У поляков это было очень символично. Молодежь — будущее нации, это молодые профессионалы, которые находятся в постоянном горении. Если собрать таких талантливых людей вместе, это могло бы стать хорошим инструментом для продвижения культурных и политических целей. В Украине нет молодежного оркестра, хотя такие форматы и существуют в каждой более-менее развитой стране.
— Чем еще хорош молодежный оркестр?
— В нем можно делать такие вещи, которые нельзя представить в профессиональном оркестре. У молодых нет планки и нет предрассудков, они могут развиваться до невозможности, сколько сил хватит.
— Одновременно формат молодежного оркестра подразумевает постоянные мастер-классы и воркшопы, правильно?
— Ну да, в том-то и дело, что у молодежного оркестра несколько функций. Во-первых, социальная. Я тебя уверяю, что если бы в Украине был молодежный оркестр, который с энтузиазмом играл классику и эстрадную музыку — несколько более доступный формат для широких масс, — эффект был бы взрывоподобным. Но кроме этого, есть еще и педагогический элемент: это подготовка кадров для профессионального оркестра, своеобразная стажировка. Ведь у нас студенты консерватории сразу садятся в национальный оркестр на первые голоса. В Европе очень редко бывает, чтобы люди из консерватории, не имея никакого опыта, сразу выступали в национальном оркестре. Это делает большой разрыв между оркестрантами, играющими по 20 лет, и новичками. Должна быть фильтрация, что-то вроде стажировки — между профессиональной деятельностью и учебой. И в-третьих, молодежные оркестры создавали бы платформу для экспериментов, для нерутинных вещей.
— Должен ли это быть проектный коллектив, как I, CULTURE, или коллектив на постоянной основе?
— Смотря какую цель ставить. Если педагогическую, то лучше, чтобы это был проектный оркестр, и каждый год либо раз в два года в нем менялись бы или прослушивались люди. Например, в Англии есть National Youth Orchestra, феноменальный детский оркестр, в котором дети так натренированы, что они играют на «взрослом» мировом уровне. Но есть определенный кайф, когда собрались музыканты, поиграли немного вместе — и расходимся. Приходят новые, следующее поколение. Создание подобного коллектива — целый проект, как если бы сейчас открыть новый вуз.
— Дата ближайшего украинского концерта I, Culture Orchestra совпадает с празднованием главного праздника нашей страны — Дня Независимости. Это совпадение неслучайно?
— У оркестра было большое желание сыграть именно на Майдане, это их просьба. Так что в пять пополудни выступаем в Национальной опере, а уже вечером, после полдесятого — на Майдане. Точную программу я пока не готов озвучить, но Финал Симфонии № 9 Людвига ван Бетховена будет обязательно. Хочу также обратить внимание на приезд феноменальной грузинской скрипачки Лизы Батиашвили. Она с удовольствием согласилась на участие в нашем концерте, поскольку ей очень близка тема Украины и тех процессов, которые у нас сейчас происходят. Поэтому она с большим интересом и трепетом относится к приезду в Киев и выступлению перед нашей публикой. Мне кажется, это будут очень важные не только для оркестра, но и для украинской публики концерты.
