В течение нескольких последних лет я заинтересованно слежу за переводческой и издательской деятельностью черновицкого германиста Петра Рыхло. Именно благодаря его усилиям происходит частичная реставрация величественного черновицкого литературного мифа. Это трагический миф о причудливом сосуществовании языков и культур на маленьком клочке земли, грубо прерванное ходом новейшей истории с ее двумя мировыми войнами, геноцидами, депортациями, колючей проволокой и крематориями. Поэтому это миф о городе, из которого убегают.
У этого мифа есть различные полюса. Среди его героев — немецкий язык, несколько иной, нежели собственно немецкий, преимущественно язык черновицких евреев начала века. В этом мифе присутствует поэт Пауль Целан, выдающийся носитель этого языка, его обладатель, пассажир отчаянно-рокового экспресса Черновцы — Париж. Но есть в нем и легкомысленный фантазер и экзот Грегор фон Реццори, рассказчик таких себе анекдотически-притчевых «Магребинских историй». И вот — очередная персона, очередная книга. «Час Фенікса», избранные стихотворения Розы Ауслендер (1901-1988). Двуязычное — немецко-украинское издание, выпущенное в свет издательством «Молодий буковинець» при финансовой поддержки Гете-Института в Киеве.
Имя Розы Ауслендер относится к наиболее популярным в немецкой поэзии последних десятилетий. Это при том, что широкая читательская общественность услышала его во второй половине шестидесятых, когда стареющая, обессиленная бегами и потерями поэтесса в конце концов нашла свое пожизненное пристанище в пансионе еврейской общины неподалеку от Дюссельдорфа и друг за другом начала публиковать ошеломительно-ностальгические поэтические книги. Перед читателями предстал еще один уникальный мир — ирреальный и болезненный мир старой европейской провинции, «зелена матінка Буковина» с ее — постоянно подчеркиваемыми — «чотирма мовами», «чотиромовними піснями», утраченный рай, «де були ми безгрішні, поки не впали бомби», отчизна, которая умерла.
Это мир насыщен странными метаморфозами и географическими аберрациями, когда «Йордан упадает в Прут», а за окнами в черновицком гетто виднеется Мертвое море. В этом мире оживают тексты священных книг и становятся зримыми ангелы. Это мир нежной ежедневной мистики, где «мрійна драбина» Якова прислонена к буковинским небесам и навсегда вмонтирована в пейзаж «за вербами коло млина».
Можно тысячу раз опровергать эту мифологему, эти буковинские идиллии. Конкретика исторических фактов будет говорить не только об ангелах и святых (о них как раз меньше всего) и не только о четырехъязычном толерантном диалоге «лагідних людей у зеленому місті». Наоборот — исторические реалии будут свидетельствовать о привилегированности одних языков и дискриминации других, точнее, другого, одного. Но факт поэтический — а именно им есть творчество Розы Ауслендер — несет в себе свою собственную истину, так же неопровержимую и, возможно, даже более убедительную — «чотиримовний збратаний спів у розламаний час». Культурный ландшафт, который, по изречению самой поэтессы, создал ее.
Мы унаследовали этот ландшафт под конец века одновременно с распадом очередной «найтолерантнішої з імперій». Унаследовали Черновцы с их неповторимо-облупленной и магически-виноградной аурой, с различным послевоенным (иным) людом, с загроможденными дворами, где иноязычные (румынские? немецкие?) надписи продираются со стен нечитабельными зловещими знаками. Мы унаследовали этот город вместе со всеми его потерями. Не так давно, а впрочем, уже все-таки давно, ибо еще в восемьдесят девятом году, знакомый немецкий публицист ужасался, что в Черновцах с их неоднократно в свое время воспетой культурой кофе по-венски «нынче дают только коричневатое переслащенное пойло». Но это так — дополнительный сюжет, свидетельство случайных проезжих.
Речь идет прежде всего о том, что мы унаследовали ответственность за наши собственные города. Они преимущественно в аварийном состоянии, ситуация очень запущена. Роза Ауслендер напоминает нам об этом на украинском языке: пришло время понять прошлое — время Феникса.
