Комментируя этот скандал, журналисты сошлись на том, что теперь, вопреки всеобщим ожиданиям, его костюм вряд ли украсит ленточка владельца Ордена Почетного Легиона. В 50, наверное, можно уже было и угомониться, освоить правила этикета, светскую науку держать на физиономии учтивую улыбку и произносить почаще благоразумные реплики, искусно выдаваемые за житейскую мудрость. Депардье, часто намеренно бравирующий своим мужланством (помнится его заявление в качестве председателя жюри Каннского фестиваля, что главное для мероприятий такого рода — побольше выпивки), похоже, не хочет ни взрослеть, ни чересчур обуржуазиваться. Да и к чему, скажите, ему престижная ленточка главной французской награды, если всем нарядам он предпочитает куртки?
В куртке он, помнится, щеголял и в первой своей знаменитой кинороли — бродяги в «Вальсирующих» Бертрана Блие. Эстет Блие, мастер ядовитых и холодных до презрительности закусок для зрителей, демонстрировал им Депардье как увесистую оплеуху их пикантным вкусам. Сама природа и биография — классического простолюдина, даже появившегося на свет чуть ли не волей случая (его мать, устав ежегодно рожать детей от грубого, неотесанного и неграмотного мужа, помышляла об аборте, по версии биографов Депардье, с помощью вязальной иглы), актера — хулигана, сорвиголовы и авантюриста, который предпочел бегство из дома и скитания получению среднего образования, так вот отвергающий все приличия, строптивый нрав 25-летнего Жерара, казалось, просто документировался на пленку режиссером. После этого отчаянно бесстыдного «вальсирования» для Депардье открывался не только путь на самые престижные в профессиональном отношении киноплощадки (в последующие годы он снимался у Франсуа Трюффо в «Соседке», у Марко Феррери в «Последней женщине» и «Прощай, самец», у Бернардо Бертолуччи в «Двадцатом веке», у Алена Рене в «Моем американском дядюшке», у Анджея Вайды в «Дантоне», у Алена Корно в «Выборе оружия»), но и, что для многих актеров — услада и гарантия безбедного существования — к стабильному экранному амплуа. Этакого туповатого головореза, бесцеремонного плебея, неприручаемого бунтаря. Депардье, чью внешность, прямо скажем, трудно назвать фотогеничной (грубое лицо со здоровенным носом-картофелиной), в, казалось бы, самой физикой предназначенные ему рамки не вместился; его артистический дар, невероятная чувственность и просто-таки излучаемая им мужская сила были столь велики, что он сумел стать редким в современном кинематографе актером без амплуа. Актером, вольготно и храбро умеющим передать тончайшие лирические нюансы (вспомним хотя бы его героя-композитора, пытающегося «натурализироваться» в США благодаря фиктивному браку в фильме Питера Уира «Вид на жительство»), с отменным чувством юмора (его дуэт с Пьером Ришаром в «Невезучих» — эталон комической игры), с мощнейшим драматическим темпераментом.
При этом просто-таки фантастическом мастерстве перевоплощения, виртуозного и властного овладения разными личинами, Депардье умудрился сохранить собственное лицо. Кого-то, наверное, могут оскорблять сообщения о его беспутных выходках и чрезмерном пристрастии к вину, которое, к слову говоря, он и сам, по отзывам знатоков, чудесно умеет готовить, имея 27 гектаров собственного виноградника в Провансе. Но, не превратившись в холеного персонажа истеблишмента или вычурную богемную марионетку, Жерар Депардье, возможно, обрел то, о чем втайне мечтает каждый из нас — способность оставаться, плюнув на весь свой взрослый опыт медленного обальзамирования в «благопристойного члена общества», ребенком. Не случайно сам актер часто повторяет, что продолжает смотреть на вещи с точки зрения «непослушного ребенка, который все время подслушивает и подглядывает. По моему разумению, именно в этом и заключается талант».
«Я ненавижу любую форму насилия, — признался однажды Депардье. — Это превратное и опасное понимание идеи человеческой свободы. Насилие разрушает замысел природы — божественный замысел. А борьба с Богом — вещь бессмысленная. Человек не имеет права насиловать даже себя. Путь к самосовершенствованию лежит только через самосозидание, никак не через разрушение». Не вписавшись в рамки общественных приличий, не предупреждает ли Депардье мир о том, насколько отклонилась цивилизация от божественного замысла?
