В годовщину неудачной для украинцев Берестейской битвы уместно вспомнить ровесника драматических событий июня-июля 1651г., которые легли в основу стихотворного исторического романа Лины Костенко «Берестечко» («...Усе ж було за нас. Чому ж програли ми?»). Отступление с поля боя переменчивого союзника Хмельницкого — татарского хана, неудачная попытка гетмана догнать беглеца, закончившаяся собственным двухнедельным пленом, смятение и взаимное недоверие в казацком лагере, который вдруг остался без ватажка, обманный манёвр и выход из окружения, героическая смерть последних 300 казаков, прикрывавших отступление, тяжёлое падение после стремительного взлёта, боль поражения и надежда на новые победы — немым свидетелем этих событий были стены Михайловской церкви.
Деревянная церковь была построена в 1650 году народными мастерами при священнике Иване Береговиче за год до большой битвы. По преданию, в канун битвы в ней молился Богдан Хмельницкий, а молебен служил коринфский митрополит Иоасаф, который погиб в бою, с крестом, как будто с мечом в руках, поднятым против сабель королевской гусарии. Греческий митрополит был духовником и доверенным лицом гетмана и имел большой авторитет среди казацкого войска: рядовые казаки и восставшие крестьяне принимали его за самого Константинопольского Патриарха, который специально приехал к гетману духовно насытить православных воинов.
Первоначально церковь находилась в селе Остров, а в Пляшевую была перенесена в 1912 году, когда начались работы по строительству храма-памятника и обустройству могил погибших казаков, останки которых бережно сносили в мемориал «Козацькі могили» местные крестьяне, работавшие на осушении окружающих болот. Церковь принадлежит к достопримечательностям Национального историко-мемориального заповедника «Поле Берестецької битви».
Одна из самых древних деревянных церквей, сохранившихся на Волыни, Михайловская церковь тридельная, с низким восьмериком над центральным, более широким срубом. Все три сруба имеют восьмигранные бани барочных абрисов, при этом силуэтные обводы средней бани, накрывающей среднюю палатку, более наклонны, чем у двух других. Первоначально кровля храма была покрыта гонтом, позже он уступил место крашенному кровельному железу. Проектом реставрации 1980-х годов предусматривалось воспроизвести первобытную кровлю но церковь остается под жестью и доныне. В 1914 году церковь окружили галереей на столбиках, во время реставрационных работ в 1980-е годы её заменили окружением на кронштейнах.
В интерьере Михайловской церкви хорошо сохранился двухъярусный иконостас, который обращает на себя внимание изысканными резными царскими вратами, в основу орнаментального рисунка которых мастер положил традиционный мотив виноградной лозы, выразительно стилизовал сочные тугие листья и миниатюрные гроздья. Два образа первого яруса сохранили липовые оклады с мягкой резьбой внешних атрибутов Святых. После переноса на новое место Михайловская церковь была соединена подземным переходом с подвальной Пятницкой церковью 3-этажного храма-памятника, построенного 1908—14 гг. по проекту В. Максимова. Вход в переход — сразу перед иконостасом.
Проходит время, изменяются оценки давних событий, однако сторонников того или иного их толкования не уменьшается. В начале ХХ века Берестейская битва осознавалась инициаторами строительства храма-памятника на «Козацьких могилах» — монахами Почаевской Лавры, — как Православная Голгофа, жертвенный ратный подвиг в защиту православной веры от католической экспансии, а вместе с тем и за воссоединение Руси под властью Московского царя; в советские времена — как символ борьбы народа с поработителями, а подспудно — как битва украинцев с поляками. Что касается первого — Церковь может быть главным фактором культурного осознания народа, а может нивелировать тот же народ до уровня «заблудшего побега одного великого древа». Что касается второго, то, говоря словами И.Франко, «не люди наши вороги»: не поляки, русские, или турки с татарами, а «незримі пута» — субъективные познанные (как казалось тем же марксистам) или непознанные законы развития общества, сталкивающие нас лбами. Если бы европейские народы пожизненно вспоминали взаимные обиды, нанесенные друг другу, то вряд ли создали бы общую Европу. Понадобились две ужасных войны в прошлом веке, чтобы им это осознать. И в наше время скромная деревянная церковь, как и роман в стихах Лины Костенко, приобретает значение не только символа конкретного поражения под конкретным Берестечком, а вообще символа того, что «поразка — це наука, ніяка перемога так не вчить», а следовательно, и символа необходимости победы над поражениями и, в первую очередь, в собственном сознании.
