В начале 60-х во всесоветской атмосфере на грани раздражения халтурной продукцией киностудии имени Александра Довженко студент-филолог Иван Драч писал: «Студия гудит в зубах анекдотов, кормясь насмешками, плевками и ругательствами...»
Но в середине 60-х эта студия неожиданно для всего мира и, похоже, даже для самой себя, создала несколько фильмов высочайшего художественного класса (среди прочего, на основе усилий уже Драча-сценариста). «Тени забытых предков», «Каменный крест», «Колодец для жаждущих» — это, так сказать, абсолютные эстетические рекорды мирового кинопроцесса, которые по сей день, включая саму студию, никто не превзошел. Но впоследствии, начиная с «Колодца для жаждущих» (собственно, с ее грубейшего полицейско-цензурного запрета), вспыхивает открытая идеологическая война режима со студией, ее многолетнее и многожанровое усмирение. Назовем его «киноцидом».
Поэтому, с одной стороны на студии беспрестанно накапливался ее и художественный, и производственный потенциал, а с другой, так же беспрестанно, как будто в той же, только уже обратной прогрессии, отстранялось то, что собиралось. Отстранялось уже совершенно обезумевшим «централом», его киевскими тетрархами, их полицейско-идеологическими ассистентами-холуями. Можно и нужно говорить, что ими был осуществлен — сознательно, целенаправленно, при полном антисвете их воровской антисовести — этот «киноцид», нравственное убийство целой ветви национальной культуры. Да еще тогда, когда эта ветвь удивительно прекрасно расцвела.
Посреди тоталитарного времени, глухой исторической ночи именно чудом расцвел цветок, казалось бы, совсем безнадежного «студийного» папоротника — и цветок тот растоптали. Полицейско-лубянский сапог и идеологически-цековский ботинок. Не будем перечислять конкретную номенклатуру и конкретных мерзавцев — это сделают историки кино, но, разумеется, при условии, что сами мерзавцы не выступят в роли таких историков. Речь идет, собственно, о работавших десятилетиями на студии людях — равных им, действительно, не было в мире. Прибегая к специфическому жаргону того времени, «кадровый состав» студии в абсолютном своем большинстве знал-умел свое профессиональное дело не хуже, чем на любом другом полноценном киноучастке планеты.
...Припоминаю режиссера украинского дубляжа Людмилу Александровну Дзинькевич, которая ежедневно по полсуток озвучивала на украинский российские киноленты, доводя соответствующий процесс к совершенству, более того — даже определенной виртуозности, работая до полуночи.
Работая уже на съемках фильма «Певица Жозефина» — последнего «гиганта» студии — автор этих строк едва ли не с суеверным изумлением слушал-наблюдал диалоги-действия режиссера-постановщика и бригадира осветлителей: это было профессиональное общение двух виртуозов света и цвета. Не «кадровый состав», а, патетически говоря, персональный состав студии, от гримеров или механиков до настоящих «постановщиков» — это были истинные мастера.
И вот часть их в минувшую пятницу собралась в Доме кино на вечер семидесятилетия студии... Собрались люди, которые за очень скромную плату профессионально обеспечивали то семидесятилетие, на протяжении которого система сначала без удержу превращала кинопродукцию в «часть общепролетарского дела», т.е. в свои пропагандистские шестеренки, а как только на студии появились первые «авторские» фильмы, названные впоследствии довольно приблизительно «школой украинского поэтического кино», то система попробовала уничтожить не только те фильмы и их режиссеров, но и сам термин. Но наиболее трагично в сущности то, что, как только исторически чуть забрезжило, то новая государственность, едва не моментально бросила этих людей на произвол судьбы. Один на один с эпитетом «национальное» при студии, напоминающей сегодня человека в коматозном состоянии, один на один с их уничиженной судьбой.
Стало быть, вышеупомянутые мерзавцы могут радоваться: «новая» государственность в режиме какой-то варварской диалектики завершила их подлую гиперинтригу против национальной культуры.
...Вечер проходил в тональности понятной ностальгии за временами нормальных трудовых усилий студии. О той «интриге» как-то не вспоминали: человек-мастер — это носитель особой памяти, в которой непрофессиональное, слишком уже зловеще-вызывающее, надолго не задерживается. Когда-то в лагерях, заточенная там старая интеллигенция, тихо беседовала именно о своих профессиональных проблемах, а вовсе не о «своих» палачах.
Но вечер как-то странно-эмблематично закончился... показом весьма заурядной американской кинокомедии под эмблематичным названием «Нечего терять». Что же случилось с «режиссерами» того «вечера»? Или, может, действительно студии имени Александра Довженко — нечего терять?
