Вопреки «страшилкам» из СМИ и социальных сетей, и город, и театр живут вполне мирной жизнью. Несмотря на поредевшую труппу и отсутствие на рабочем месте главного режиссера, за нынешний сезон там выпустили несколько премьер, сделали вводы в большинство постановок текущего репертуара. «Прифронтовой» 2014-й по количеству зрителей, конечно, уступает рекордному 2013-му (76 тысяч против 94-х), но это все равно гораздо больше, чем было в 1990-е, когда публики и 50 тысяч за год не набиралось. При этом мариупольцы могут дать фору некоторым областным театрам, в мирных условиях играющим только по выходным: в их мартовской афише было, например, 30 спектаклей на большой и малой сценах.
Но не все так радужно. Театр сегодня, в значиительной степени, предоставлен сам себе. Будучи областным (по подчинению), он и раньше существовал для Донецка «по остаточному принципу», а сегодня ситуация еще больше усложнилась. Областная администрация находится в Краматорске (200 км по прямой через оккупированную территорию), и среди ее приоритетов театральное искусство, конечно, не фигурирует: тут бы с инфраструктурой и переселенцами справиться... Областной совет, решения которого (в том числе — кадровые), в соответствии с законодательством, регламентируют жизнедеятельность театра — вовсе виртуален. При многомесячном отсутствии художественного руководства то, что спектакли идут и даже премьеры готовятся, выглядит чудом. А точнее — результатом титанических усилий истинных патриотов театра — режиссеров Анатолия Левченко и Станислава Непряхина, актеров, всех цехов, административного персонала. Их ежедневная работа — важный фактор стабильности для города в целом, для них самих и их семей.
Конечно, существование «без руля и без ветрил» не может продолжаться бесконечно — и тут уже, очевидно, сам коллектив, вместе со всей страной, должен совершить рывок от социального иждивенчества эпохи неизжитого совка к гражданскому обществу, взяв на себя ответственность за собственную судьбу.
Особенно знаковой в связи с этим выглядит последняя по времени премьера мариупольцев — «С приветом, твои тараканы!» по пьесе Олега Богаева «Русская народная почта», подготовленная в бенефис ведущего актера Анатолия Шевченко.
...Пенсионер Иван Сидорович Жуков от тоски и одиночества (жена давно умерла, дочка «потерялась») пишет письма друзьям детства, которых не видел 60 лет, начальнику ЖЭКа, «директору Центрального телевидения», «английской королеве Елизавете Два», Ленину, Чапаеву, Брежневу, Сталину, первому космонавту Гагарину, народной артистке Любови Орловой, текущему безымянному Президенту... — и сам же на них отвечает. В спектакле это превращается в фантасмагорию: стены убогой квартирки размыкаются — и с кадров кинохроники, документальных и художественных фильмов сходят адресаты Ивана Сидоровича, включительно с персонажами балета «Щелкунчик», марсианами и тараканами, отказывающимися жить в диване пенсионера, поскольку тот стоит на сквозняке. Дискуссия о том, кому из них хозяин отпишет свою однокомнатную «хрущевку» с подтекающим унитазом, получается довольно бурной. В результате всем достается по кусочку нажитого за долгую жизнь «богатства»: кому — санузел площадью 1 кв. метр, кому — цепь от велосипеда, кому — неработающий холодильник «Донбасс», кому — три килограмма соли, кому — четыре дуршлака... Жизнь потрачена впустую: завод не строил, на корабле в Арктику не плавал, даже в «Щелкунчике» по телевизору танцевал кто-то другой... В сознании героя — ничего индивидуального: только мифы советской пропаганды, герои советского кино (режиссер использует насыщенный видеоряд: тут и «Цирк», и «Семнадцать мгновений весны», и «Три тополя на Плющихе», и «Москва слезам не верит»), бодрые советские маршевые песни... Неповторимая, уникальная человеческая судьба, таким образом, оказывается превращенной в ничто, бесповоротно «вытесненной» социальными фантомами и идеологическими клише. Беспощадный (хоть и «озвученный» с юмором) приговор «совку» и, вместе с тем, бесконечное сочувствие к «маленькому человеку» — вот два основных мессиджа, которые прочитываются в работе постановщика и автора сценографии спектакля Анатолия Левченко.
Он рассказывает «Дню», что происходило и сегодня происходит в Мариупольском театре.
«В ОБЩЕЙ СЛОЖНОСТИ МЫ ЛИШИЛИСЬ 19 ЧЕЛОВЕК — ПРИ ТОМ, ЧТО ТРУППА РАНЬШЕ СОСТОЯДА ИЗ ЧУТЬ БОЛЬШЕ СОРОКА»
— Летом прошлого года из нашего театра ушло 11 человек — и молодежь, и заслуженная артистка уехала в Москву, но там не работает, на пенсии... Четверо вернулись в Крым — они оттуда родом, — рассказывает А. ЛЕВЧЕНКО. — Кто-то просто драпанул в никуда, испугался ситуации, а теперь пишет, спрашивает — не возьмем ли обратно? Когда мы уходили в отпуск в июле, обстановка была не очень напряженная, а вышли на работу в конце августа — Новоазовск захватили, и выстрелы слышались в городе. Потом все более-менее стабилизировалось, но исход в коллективе продолжался: последние ушли буквально недавно — пара с двумя маленькими детьми...
Летом умерли наши корифеи — народная артистка Наталья Юргенс и заслуженная артистка Людмила Руснак... В общей сложности мы лишились 19 человек — при том, что труппа до того была чуть больше сорока.
Естественно, объявили конкурс. Понятно, что в нынешних условиях никто сюда особенно не едет, но неплохие приобретения у нас есть — двое артистов из Нежина и Днепродзержинска, молодая актриса Лидия Ершова, родом из Мариуполя... Взяли пару человек местных талантов. Профессиональный театр в городе один, но есть и народный, и антреприза музыкальная, в которой участвуют выпускники музучилища... То есть хоть какой-то опыт у людей есть. Конечно, это не вполне компенсирует потери, потому что раньше мы всеми правдами-неправдами старались брать людей с образованием. Но, так или иначе, на 7 артистов мы труппу пополнили — и весь сезон у нас прошел под знаком бесконечных вводов в действующий репертуар. При этом все-таки выпустили три премьеры: два бенефиса ведущих актеров, которым по шестьдесят стукнуло, — «Сильвию» Герни с Александром Арутюняном, и «Тараканов» с Анатолием Шевченко, плюс «Кота в сапогах» для детей. Сейчас Станислав Непряхин приступил к «Шельменко-денщику», а я готовлю «Последний подвиг Ланцелота» по пьесе Шварца «Дракон».
— А что происходит с руководством театра?
— Главный режиссер Константин Добрунов заболел еще в прошлом году и вроде оформил инвалидность. Он находится в городе, его периодически кто-то видит, — но при этом он восьмой месяц прячется, все время переоформляя больничный. Его спектакли перестали существовать — актеры ушли, а новых не вводит ни он, ни его жена, которая работает у нас режиссером. Я понимаю, что каждый может заболеть, — но как можно ни разу не поинтересоваться своими спектаклями.... Я не буду говорить высоких слов о том, как люди умирали на сцене, как играли уже заболевшими. Это просто показывает отношение к театру главного режиссера в критической ситуации.
...26 августа мы вышли на работу. Да, стреляли... Директор на собрании говорит: столько-то людей написали заявления, уволились... Все сидят, смотрят: ну, и что дальше? «Не знаю, как оно вообще все будет, — говорит директор, очень осторожно подбирая слова, — поэтому идите по домам, повторяйте свои роли». Тут, как всегда, я закричал: «Никто никуда не идет!» Собрались в кабинете у директора — зав. постановочной частью, зав. труппой, завмуз, режиссеры, стали решать, каких актеров на какие роли надо вводить, — и начали работать.
Конечно, было тяжело, особенно эмоционально. Сложнее всего — последнюю неделю августа и первые две-три недели сентября: взрывы слышались постоянно. Но наша работа тем и прекрасна, что она спасает в таких ситуациях.
Открыли сезон традиционно в конце октября — и, слава Богу, были аншлаги. Зритель пошел, он соскучился, ему тоже надо было отвлекаться как-то от этой ситуации. И самое главное: театр — это не кино и не дома телевизор смотреть. Тут мы толпой собираемся. 500–600 мариупольцев встречаются каждый вечер, видят друг друга, видят, что и на сцене что-то происходит, даже комедии играют... Получается обоюдный процесс: они думают, что нам хорошо, мы — что им хорошо, но в результате так и получается.
«КАК МОЖНО КУЛЬТУРОЙ «УПРАВЛЯТЬ»?»
— Как строятся теперь взаимоотношения театра с вышестоящими инстанциями?
— Парадокс в том, что мы по подчинению являемся Донецким областным театром — кто-то когда-то так придумал, и уже никто не помнит, зачем. Наше начальство всегда находилось далеко от нас. В этом были и свои плюсы, и свои минусы, которые теперь и проявились. Город, может быть, и хотел бы что-то сделать для нас, но не может, так как мы не в его юрисдикции. А донецкое начальство всегда к Мариупольскому театру так относилось: мол, это где-то там, а у нас — Опера, Муздрама, Кукольный театр, вот это нас волнует... На открытие сезона — даже не на премьеры! — приезжали выпить-закусить, и все. Вот «гнойник» и дошел до такого состояния.
Мы уже обращались к нынешнему губернатору Кихтенко, вроде, контакт налаживается, но, по большому счету, там не до нас — все прекрасно понимают, что идет война. А управление культуры — уже или еще — не существует в полном составе...
По поводу отношения к нам начальства была показательная история. Приехал к нам как-то из Донецка заместитель начальника управления культуры, некто Желтяков — и на полном серьезе стал мне читать лекцию. Я у него спрашиваю: «Простите, а какое у вас образование?» — «А причем здесь это?!» — «Нет, вы скажите! У меня, например, Институт имени Карпенко-Карого. Можете меня погонять по теории драмы, например». — «Ну и что, что у меня библиотечный техникум?!» — «А вам не кажется, что учить меня театру вы просто не имеете права?» — «Что вы себе позволяете?!» И так далее.
Летом начинается эта катавасия с ДНР — и нам говорят, что обладминистрацию переводят в Мариуполь, и есть распоряжение местным подведомственным учреждениям расселить у себя всех дармоедов из управления культуры и прочих управлений. У нас есть бывшая «правительственная» комната, и директор в ней кого-то поселил. Закончился отпуск, было собрание, после него смотрим — а оттуда выходит этот самый человек, но уже без лоска, потухший: он, оказывается, здесь весь август жил. Я ему говорю: «Вы же живете в этом театре — единственном открывшемся возле зоны АТО! Вы единственный оставшийся на посту чиновник по культуре (начальник управления на тот момент уже быстренько ушел на пенсию)! Почему вы не вышли к коллективу?» Он удивился: «А зачем?» Ну и потом, когда Кихтенко перевел всех в Краматорск, управление культуры из Мариуполя выехало, а до Краматорска не доехало.
— Сейчас сей персонаж фигурирует как «заместитель министра культуры ДНР»...
— Вот-вот. Получается, что люди просто цинично врали — а в мыслях у них было совсем другое. Мы им никогда не были нужны. Собственно, я всегда говорил: какое «управление культуры»? Как можно культурой «управлять»?!
«МЫ ДОШЛИ ДО КРИТИЧЕСКОЙ ТОЧКИ»
— Каким может быть решение проблемы художественного руководства в вашем театре?
— Я вижу только один вариант: мы должны собраться, попрощаться с главным режиссером и сами выбрать художественное руководство. Я не буду употреблять громких слов вроде «антигосударственно», но так дальше продолжаться не может! Мы дошли до критической точки. Есть критерии, которые сама жизнь подсказывает, — профессиональное образование, опыт работы, и чтобы человек знал нас, а не был варягом засланным, от которых мы уже натерпелись... Всего-то 4-5 человек в театре соответствуют этим критериям — давайте и выберем из них путем тайного голосования! Но наш коллектив, к сожалению, еще не самоопределился. Были люди, которые ходили и откровенно говорили: «укры»... «хохлы»... Я не выдерживал: «Не буду сейчас патетику гнать, но ты работаешь, собака, в государственном театре, тебе зарплату, несмотря на войну, исправно платят! Дома закройся — и там выступай»! Слава Богу, от таких избавились, но большая часть труппы — это все равно «болотце»...
Я, может быть, много на себя беру, но я гражданин Украины и у меня есть конституционное право участвовать в управлении государственным предприятием, где я работаю.
Сейчас никто не будет решать наши вопросы — война под боком. И мы будем загнивать дальше, если сами это не прекратим. Теперь уже понятно, что вся эта ситуация стала катализатором: на наши многолетние внутренние проблемы наложились внешние факторы. Поэтому надо засучивать рукава и что-то делать.
«СЕЙЧАС ДАЖЕ УМИРАТЬ ИНТЕРЕСНО, НО ЕЩЕ ИНТЕРЕСНЕЕ ДОСМОТРЕТЬ, ЧЕМ ЖЕ ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ!»
— Нежелание, неспособность людей самим строить свою жизнь — это, наверное, самое тяжелое наследство «совка»...
— Причем этого уже давно нет, не существует физически — совка, тоталитарного общества, — но мы все еще к нему привязаны и продолжаем это растягивать, как будто удовольствие получаем. И я понимаю, как тяжело людям жить, потому что у них мозги — там, а жизнь — здесь.
...Мама одна нас, двоих, растила на маленькую зарплату в Казахстане, в Богом забытом Семипалатинске, возле ядерного полигона; обоих отдала учиться играть на скрипке, все толстые журналы выписывала, старалась дать нам в провинциальном городе все, что только возможно. У нас телевизора не было до моего 6-го класса — а от книг все ломилось. Как я ей теперь благодарен! И уже потом она мне говорила: «Знаешь, чего я больше всего боялась тогда, в конце 1970-х? Что я умру в Советском Союзе. Я понимала, что рано или поздно он закончится, но мне так хотелось дожить до этого! И когда Союза не стало — картошки не было, хлеба не было, но я такая счастливая ходила!».
Мы учились, вроде бы, в переломное время — я в институт в 1989-м пришел. И что-то происходило, но потом понемногу стало «закисать»... В конце 1990-х — начале 2000-х показалось, что «совок» вернулся. Но люди думающие прекрасно понимали, что мы живем в двух разных мирах одновременно, и вечно так продолжаться не может...
Сейчас даже умирать интересно, но еще интереснее досмотреть, чем же все закончится!
