Жизнь его началась 19 октября, в день, воспетый в пушкинском лицейском стихотворении. По роковой случайности погиб он 15 декабря — в день, следующий за годовщиной восстания декабристов. Трудно удержаться, чтобы не увидеть в этом мистического совпадения. Телом принадлежа нашему коварному, лживому и безжалостному столетию, душой Галич словно бы находился в веке прошлом, среди дворян, вышедших на Сенатскую площадь.
Он взял в руки гитару, когда ему было прилично за сорок. И жизнь вполне преуспевающего советского писателя, драматурга, киносценариста переломилась, как об колено. Его песенные монологи, насыщенные колючими и точными приметами времени, шокировали. Вскоре эту жанровую эстафету подхватил Владимир Высоцкий — младший брат Галича по гитаре. Их вначале и воспринимали — на равных. Кассеты с песнями Галича разлетались по всей стране нелегально. Их доставали из тайников, проверив, плотно прикрыты ли двери, в кругу проверенных друзей. И слушали, замирая от восхищения, как метко и хлестко судит он о том, что творится вокруг. Небывалая популярность пришла к нему без всяких нынешних «раскруток» — вот так, с магнитофона на магнитофон.
Чем тягостней становилась политическая ситуация, чем более широкий размах принимали репрессии против инакомыслящих, тем тверже и непримиримее звучал голос Галича. «Я выбираю свободу быть просто самим собой». Эти слова Галича — ключ ко всему его творчеству. Немногие могут сказать о себе, что они столь последовательно отстаивали свою внутреннюю свободу. Он не питал никаких иллюзий. Он знал, что избранная им свобода — это, в возможной перспективе, «свобода казенной пайки», «Норильск и Воркута».
Галича лишили всяких средств к существованию, исключили из Союзов писателей и кинематографистов, вынудили эмигрировать, где он так нелепо, от удара тока, погиб в своей парижской квартире в 1977 году.
Многим из нас, живущих всего через двадцать лет после гибели Галича, его неистовость и боль кажутся нелепыми и несовременными. Ушли в прошлое узнаваемые реалии его песен-баллад. Порой ГУЛАГ, диссидентство и все, что с ними связано, воспринимаются как безнадежная архаика. И Александр Галич кажется чуть ли не современником Александра Герцена, своего предшественника по эмиграции, с его давно отзвучавшим «Колоколом».
Но получив некую внешнюю свободу, а, впрочем, скорее ее имитацию, мы отнюдь не приобрели свободу внутреннюю. Не надо делать вид, что все, о чем пел Галич, только приметы прежнего времени. Его строка: «Промолчи — попадешь в «первачи» — это и о нас тоже. Нам всем еще идти и идти к нему, преодолевая собственное рабское, стайное нутро. И, не дай Бог, чтобы на каком-то ухабе нынешнего развития Украины нам не пришлось вспомнить о галичевской неукротимой страсти к свободе.
