Название этих заметок подсказал герой одной из восьми представленных во время фестивального марафона картин. Когда его одиннадцатилетний сын вдруг начал рыдать от обиды на отца, тот со всей строгостью нордического характера объяснил, что немецкие дети не плачут. Потом, правда, оказалось, что у них там, как и у нас, плачут не только дети, но и взрослые (ближе к финалу разрыдался сам отец), что у них, как и у нас, со слезами соседствует смех, рядом с горем — радость, рядом с отчаянием — надежда. Что они, как и мы, испытывают безудержное желание любить и быть любимым.
Пройдя мысленно по всем сюжетным перипетиям увиденных лент немецких режиссеров, я не без удивления обнаружил, что строгие, педантичные немцы, хоть и отличаются от нас своей приверженностью закону и порядку, однако же в своей эмоциональной жизни очень близки нам. Более чем очевидно, что общего у нас сегодня, то ли к счастью, то ли наоборот, к печали (это с какой стороны посмотреть) больше, нежели различий. Пробуждающее живую реакцию в зрительном зале сродство чувств, желаний и мыслей героев немецких фильмов с нашими личными чувствами и желаниями возникало не только благодаря тому, что с исчезновением Берлинской стены наш опыт жизни теперь во многом совпадает с опытом жизни европейцев (в конце концов, никакие внешние обстоятельства жизни, какими бы разными они ни были, не в состоянии построить непреодолимые барьеры между душами). Ощущение схожести проблем и переживаний экранных героев с опытом нашего нынешнего жития-бытия возникало прежде всего благодаря тому, что авторы почти всех картин обеспокоены не узкими национальными или государственными проблемами своей страны, а рефлексиями живущего в современном открытом мире человека.
Не берусь судить, насколько осмысленно выстраивалась программа показа фильмов, но, похоже, что начали его с «Ворот в небо» неслучайно. Картина Вейта Хелмера переносит зрителя во Франкфуртский аэропорт, который стал воротами в Европу для людей всех рас и континентов. Правда, ворота эти строго охраняются приверженными к порядку немцами, нелегалов насильно депортируют, но они, как тараканы, обратно лезут во все щели, чтобы поменять проблемы жизни в России, Эфиопии, Индии, Монголии и т.д., и т.п. (см. рейтинг уровня жизни в мире) на проблемы жизни в свободном демократическом мире. Но прежде, чем горе-эмигрантам удастся обмануть полицию и вырваться за пределы аэропорта, им приходится с годик пожить в его потрохах (т.е. в спрятанных от глаз тысячах с лишним помещениях сложной инфраструктуры аэропорта), в обход строгих немецких законов нелегально отрабатывая у местных дельцов фальшивые документы. Естественно, что и в этом подпольном мире случаются свои праздники и драмы, не минуют поглощенных борьбой за выживание нелегальных эмигрантов и стрелы Амура. Влюбившись в индийскую девушку Нишу, российский парень Алексей отдает последние деньги, чтобы тайком привезти из Индии ее маленького сына. Пытаясь увлечь и развлечь зрителя, авторы «Ворот в небо» в нашпигованный неожиданными и порой нелепыми происшествиями сюжет, в котором вполне реальные события сочетаются с фантастикой, вплетают индийские мелодии, песни и танцы. Благодаря этой бросающейся в глаза эклектике стилей и культур создается атмосфера нового Вавилона, в который ныне превращается обеспокоенная наплывом чужеземцев Европа.
Впрочем, существует и обратное движение. Из Европы в Азию совершает путешествие героиня ленты М.Х. Оберг «Стратосферная девочка», восемнадцатилетняя искательница приключений Анжела. Попав в Японию, она оказывается среди таких же, как и она, западных девушек, осваивающих искусство гейш в мужском клубе для борющихся со стрессом работящих японцев. Страсть к рисованию комиксов втягивает героиню в полукриминальный сюжет, в котором реальные и нарисованные в ее воображении и на бумаге события превращаются в пестрый калейдоскоп стилизованных под мистический экшн картинок. Здесь, как и в случае с «Воротами в небо», игра со стилями, жанрами, правдой и вымыслом представляется не всегда оправданной и, главное, не всегда увлекательной.
Рисует комиксы и герой фильма Нины Гроссе «Лето Ольги» сорокалетний Даниэль, которого от отчаяния и возможной новой попытки самоубийства из-за измены жены с родным братом спасает своей отчаянной любовью шестнадцатилетняя девушка. Ольга, мечтая сбежать от скучной провинциальной жизни на бензоколонке («путешествия — это святое» — гласит одна из ее заповедей), увлекает Даниэля в рисковый для них обоих вояж. Риск состоит даже не в том, что им приходится убегать от преследующих их родственников. Пытаясь убежать от своего прошлого, мечтающая попасть в мистическую страну влюбленных Тангиеры Ольга и ее избранник в какой-то момент уверовали в реальность своей мечты о счастливой, беззаботной жизни у моря, где правят бал не социальные стереотипы и чувство долга, а не знающая преград и правил любовь, превращающая жизнь в зажигательный праздник, который будет длиться вечно. Осознание той неутешительной истины, что все когда-нибудь заканчивается, становится для героини первым серьезным жизненным уроком. Жизнь вопреки ожиданиям героев оказывается не увлекательным комиксом, в котором нет рутины повседневного быта, а только лишь яркие, развлекающие наше воображение события. Жизнь показывает им свое неприглядное, непраздничное лицо.
О том, что любовные праздники быстро кончаются, превращая супружеский союз в унылую, порой непосильную обязанность, рассказывает фильм Пола Гаратера «Адам и Ева», герои которого в конце концов разводятся, чтобы, создав новые браки, снова броситься в объятия друг друга. Комедия Гартера, пронизанная легкой, порой грустной иронией, часто переходящей в фарс, ставит современному институту брака, целиком основанному на ожидании чувственных удовольствий, неутешительный диагноз: смертельно болен, выжить может, только если Адаму и Еве предписать к регулярному употреблению запретный плод. Дает брак трещину и у героев ленты Карстена Феблера «Дача», в которой криминальный сюжет служит своеобразным индикатором супружеских отношений скрывающей до поры до времени свое разочарование друг в друге пары. Вломившиеся среди ночи на заброшенную, старую, еще ГДР-овского образца дачу, воры заставили переживших шок супругов сбросить маски и дать волю своим настоящим чувствам и мыслям. Встречи, страсти, разочарования, расставания влюбленных лежат в основе сюжетов комедии «Начать сначала» Пьера Франка и драмы Марка Крюзпантнера «После потерь». Юный герой последней ленты, любимец девушек и мужских компаний Тордж, попав в катастрофу, остается без ноги. Но главной его потерей в результате травмы могут стать друзья и любимая, с которыми из-за зависти к их здоровым телам он начал вести себя грубо и бесцеремонно. Не мудрствуя лукаво, режиссер рассказывает о том, что отношения — вещь куда как более ценная, нежели даже такой важный и необходимый орган тела, как нога.
Восстановить отношения со своей семьей пытается герой картины Сонке Вортманна «Чудо Берна», которая часто попадает в программы фестивалей немецкого кино, поскольку помимо своих художественных достоинств, она по тщательно воссозданной атмосфере 50-х годов и происходящим в ней событиях является наиболее немецкой. Ее герой, тот самый одиннадцатилетний мальчик, который из-за своего «арийского» происхождения не должен плакать, влюблен в футбол и не находит общего языка с вернувшимся из советского плена отцом. Случившееся же наконец примирение отца и сына в контексте финальной реплики о начале «немецкого экономического чуда» воспринимается как примирение поссоренных войной поколений. Сама же картина может служить образцом изящно, со вкусом сделанной социальной рекламы, пропагандирующей идею единства нации. Строя сюжет вокруг участия сборной по футболу Западной Германии в чемпионате мира 1954-го года, на котором кровью и потом было завоевано золото, знакомый с мячом не только по трансляциям матчей Вортман убеждает нас, что победа добывается в команде, что залогом успеха в общем деле является участие каждого. И спорить с этим, согласитесь, трудно. Другое дело, что никакие спортивные, никакие экономические победы не отменили тех неразрешимых проблем, из-за которых плачут даже мужественные и терпеливые дети Германии.
