Хотя книга, которую выпустило издательство «Лыбидь», содержит лишь 112 страниц и 74 стихотворения, и в авторском замысле это, в первую очередь, «книга-подарок» дочери (профессору филологии Оксане Пахлевской) ко дню рождения, этот сборник должен войти в современный литературный процесс как «книга-эмблема», что реактуализирует модернистские тенденции в настоящем времени и граничит со стихами-откровениями и стихами-пророчествами. Когда-то М. Савка о произведениях Лины Костенко писала, что в ее творчестве есть «стихи-цветы», «стихи-раны». Возможно, эту форму определения поэтической жанрологии Костенко можно использовать и на этот раз.
Поэтика сказочности граничит с ритуально- мифологическим пространством, вырисовываются темы и концепты, актуализированные в поэзии шестидесятников, тем более, что в «Мадонну перекрестков» вошли стихи 1960-х и 2011 гг. Внимательный читатель даже заметит автореминисценции, аллюзии к более давним стихам Лины Костенко, которые уже стали любимыми и даже хрестоматийными.
Что объединяет эти, такие разные по времени и тематике, стихи в один сакральный цикл «Мадонна перекрестков»? Прежде всего — мифологичность. Лирический субъект поэзии существует в трех временах, он должен иметь способность опережать ход истории, делать предположения на основе столетий и даже тысячелетий. Лирический субъект способен смотреть сквозь века, это своеобразный Вергилий, который может помочь нации не потерять окончательно «золотые времена».
Кто-то может трактовать такой субъект как всезнающий, кто-то увидит здесь отголосок романтической традиции (вспомним поэтические грандиозные эпопеи Новалиса или стихи Гельдерлина). Однако есть здесь нечто от античной мифологии. В «Анатомии критики» Фрай писал о том, что литература априори держится на идее циклического движения от античного мифа к модусу иронии. Таким образом, миф — это первичное ядро литературы, которое на определенном витке постоянной циркуляции возвращается к себе.
«За гріх щасливості в неслушний час
належиться покута і покара.
Над віражами карколомних трас
я тільки жінка з крилами Ікара».
В «Мадонне перекрестков» можно говорить об архетипых образах Дома, Дороги, Великой матери и Старого мудреца (только женского пола?). Миф — общий архетип сборника, или же можно говорить о сборнике как «превращенной мифологии».
В поэзии Лины Костенко имеем «минус» — эволюцию, или же стремление к утверждению архетипных образов в их первозданности. Время в этом художественном пространстве эсхатологическое, линейное и обратное к тотальному разрушению. Линеарность в стихах совмещается с ощущением обреченного трагизма и умирания.
«Ми хочем тиші, хочем храмів.
Ми хочем музики й садів.
А всі залежимо від хамів,
Від хрунів, хряків і вождів.
Ми всі залежимо від хамів!
Від їхніх кланів і сваволь.
У нас немає наших храмів,
у нас немає наших доль».
А лирический субъект стремится вырваться за пределы линейности в мир космоса, Вселенной, где время разворачивается по другим законам. Можно допустить, что в авторском сознании прошлое будет ассоциироваться (что, в конце концов, естественно) с периодом вечной молодости, красоты и совершенства.
«Навшпиньки повертаюся в ті дні.
Вони, як сонце, сходять у мені».
Этот аспект находит сугубо психологическое объяснение. Однако «Мадонну перекрестков» не стоит анализировать с позиции тривиального, будничного психологизма. Перед читателем не просто заново проигранная жизнь, не только ретроспектива памяти, но и также пространство будущего, которое, однако, кажется печальным. Эта книга поднимает другую важную проблему: могут ли объединиться христианское линейное время и антично-мифологическое время циклическое? Античные греки радовались жизни и верили в бессмертие души. Христианский человек был окутан каноническим знанием о Страшном суде после смерти. Можно ли соединить калокагатию (принцип тотальности прекрасного, что объединяло внутренее и внешнее измерение любого феномена вообще и человека в частности) с трепетом перед сакральным? Полностью модерный вопрос, что представлен в книге «Мадонна перекрестков». Пока еще лирический герой чувствует свое огромное одиночество, и даже — бездомность.
«Хто я?
Стеблинка гравітаційного поля...»
В поэтическом сборнике имеем еще одну дихотомию: между человеком и природой. В линеарной христианской модели со временем человек все более теряет свою душу. В циклическом времени природа появляется образцовой протоматерией, из которой вышел человек. В древнейшие времена человек неотделимый от природы, она существует в космическом единстве с «натурой», а следовательно — человеческое мышление приобретает планетарные черты, в том мире нет ничего чужого. Я и Не-Я объединяются в одну мифологическую монаду. Архетип древнейшего мира связан не просто с дорогой, а с дорогой в дороге: то есть имеем путь по кругу, завершенность не означает смерть, физический конец не приводит к тотальному уничтожению энергии. И этот мифологический визионеризм уже сделался приметной чертой авторского стиля.
Сборник «Мадонна перекрестков» знаковая еще и потому, что в ней представлены просто-таки образцовые стихи, которые искусно и органично совмещают звуковое совершенство и символическое содержание. Это поэзия, которая являет собой саму сущность «поэтического», и ей могли бы позавидовать и такие ценители поэтической эстетики, как Стефан Малларме или Сен-Жон Перс. Что примечательно, в большинстве стихов уловима (в большей или меньшей степени) тоска по прекрасному. В метамире поэтического текста Лины Костенко можно говорить о «золотых временах», «железных временах», и, осмелюсь допустить, «циничных временах».
Сегодня человечество существует в последнем периоде, времени обесценения душ. Зато еще несколько десятилетий тому назад, да и в советский период, была золотая эра. С одной стороны, это находит опять же сугубо психологическое объяснение. Однако им может ограничиться лишь тот, кто не стремится до конца расшифровать загадочность поэтического мира. Время Николая Винграновского или Ивана Миколайчука в авторской художественной интерпретации проявляется временем тотальной взаимоподдержки, этического понимания друг друга, единства ради сохранения не просто индивидуального, временного, а универсального. Нация, историческая память, язык и литература были универсальными в творчестве шестидесятников, которые находили екзистенциально-онтологическое обоснование. Как бы то ни было, но любой период, в котором есть стремление к творению в себе моральной личности, в художественной системе Лины Костенко связан с отголосками золотых времен. По-своему в этом мотиве можно разглядеть извечное стремление искусства вернуться к синкретическому взаимодействию человеческого и небесного, музыкального и вербального, застывшего во времени и пространстве с динамикой подвижного.
«Мадонна перекрестков» — символ-название и ведущий образ книги. Мы существуем в постоянных перекрестках. Но в центре художественного мира поэтессы Мадонна — образ сакрального и женственного одновременно, образ всевидения и всепрощения, страдания и искупления, смиренности и францисканской любви, наказания и заступничества. В Западной Украине часто можно видеть скульптуры Мадонны на перекрестках (прежде всего на Закарпатье). В тех местах, на раздорожье, собирается нечистая сила. А крест или образ Мадонны оберегает путников, путешественников от встречи с нечистым. В сердцевине своего художественного пространства, которое, очевидно, также состоит из перекрестков, Лина Костенко видит образ Мадонны, заступницы человеческой. Сборник таким способом стремится представить поэзию, которая приближает нас к сакральному. И хотя на том пути будет много непростых перекрестков, все равно в центре того мира — Мадонна.
«Машини, шини, стрес, експрес,
кермо, гальмо, впритул, з-за рогу!
Стоїть Мадонна Перехресть,
благословляючи дорогу.
Таксі, автобуси, авто,
і мотоцикли, і кибитки.
Всі всім на світі є ніхто —
ні хто куди, ні хто нізвідки.
Маршрути горя і безчесть.
Світ на століття постарішав.
Стоїть Мадонна Перехресть,
чи вже Мадонна Бездоріжжя!»
«І мчать, і мчать, числа їм несть.
Дорога дальня й невідома.
Стоїть Мадонна Перехресть,
благословляюча Мадонна.»
