Когда я умру
Меня похороните
Пару колонок
У ног положите
И наушники за головой
Мой рок-н-ролл
Оставьте со мной.
Этот титрованный эпиграф предшествует истории, в которой на самом деле рок-н-ролла нет.
Разве что только вступление с пролетом камеры над вековыми соснами под Starless — меланхоличную песню британских классиков арт-рока King Crimson. Учитывая дальнейшие события, это красивая и печальная мелодия может показаться несколько неуместной, если не учитывать текст:
Sundown dazzling day
Gold through my eyes
But my eyes turned within
Only see
Starless and bible black
(Ослепительный день
Золото в моих глазах
Но мои глаза обращены внутрь
И видят там
Лишь беззвездную и
библейскую тьму)
Фильм американского режиссера Паноса Косматоса имеет еще немало составляющих, которые могут всерьез озадачить: впечатлительных зрителей — нагромождением кровавых сцен, поклонников арт-хаузной эстетики — тщательным соблюдением канонов хоррора, ценителей хоррора — как раз чрезмерным эстетизмом и медленным развитием сюжета.
Тем не менее, в Каннах Косматосу устроили 5-минутную овацию. На сайте критики www.metacritic.com у «Мэнди» оценка 82/100, а на суровых «Гнилых помидорах» (www.rottentomatoes.com) — 94% положительных отзывов.
Почему?
Начнем сначала.
В изложении все выглядит как типичное повествование о мести. Дровосек Рэд Миллер (Николас Кейдж) и его возлюбленная, художница Мэнди Блум (Андреа Райсборо) ведут спокойную жизнь на северо-западе США. Титр сообщает: «Тенистые горы, 1983 год». 1983-й — эра Рейгана, ренессанс консерватизма в Америке, а также время действия предыдущего фильма Косматоса «По ту сторону черной радуги» (2010; мы к нему еще вернемся). Дом счастливой пары стоит на берегу озера, в уютном лесу. В один несчастливый день идиллию разрушают новые соседи — секта под патетическим названием «Дети Новой Зари». Мэнди попалась на глаза главе культа по имени Иеремия (Лайнас Роуч). По его просьбе банда чудовищ на мотоциклах — истинных ангелов ада — похищает девушку, чтобы она стала новой наложницей похотливого мессии. Мэнди не сдается, хохочет самопровозглашенному богу в лицо, и тогда ее сжигают на глазах у Рэда. Израненный и окровавленный, он вырывается на свободу, чтобы вершить суд и расправу.
44-летний Панос — сын Джорджа Пана Косматоса, прославившегося нехитрым, но громким кино с участием Сильвестра Сталлоне — «Рэмбо-2» (1985) и «Кобра» (1986). Кстати, в одном эпизоде «Мэнди» появляется арбалет — знаменитое оружие Рэмбо. Но, в отличие от инфантильных боевиков Косматос-старшего, в «Мэнди» дело не только в сюжете.
Здесь важнее атмосфера и символы, рассыпанные в поле фильма. Мэнди и Ред обсуждают, какие планеты им нравятся, и Мэнди называет Юпитер — там тысячи лет бушует ураган величиной с Землю; астрономы называют этот феномен «Большое красное пятно». Вскоре камера разворачивается в небо — оно залито химерными красными облаками. Красный — господствующий цвет: протагониста зовут Red, то есть красный; такое же название у альбома King Crimson, с которого взята песня Starless; заглавные титры, линии на машине Рэда, освещение в ряде сцен — алая волна нарастает, пока не превращается в настоящий шторм огня и крови. Это один из многих мотивов, пронизывающих историю и выводящих ее за чисто жанровые границы: действие происходит в мире, похожем на наш, но с самого начала это несколько иная, сдвинутая реальность, и интенсивность сдвига постепенно нарастает, пока не переходит уже в полный галлюциноз.
С помощью оператора Бенджамина Лоэба и исландского композитора Йохана Йоханнссона (саундтрек «Мэнди» стал одной из последних его работ) Косматос ведет мастерскую игру с эстетикой ранних 1980-х. В частности, его явно вдохновляли обложки пластинок и плакаты тогдашнего тяжелого рока (Мэнди ходит в футболках «металлических» хулиганов-сатанистов Motley Crue) плюс фильмы ужасов тех времен. Это рискованный и оригинальный ход: существует множество стилизаций, взращенных на наследстве революционных эпох — немого кино, классического Голливуда 1930-х и Нового Голливуда 1960—1970-х, французской «новой волны»; однако мало кто отталкивается от восьмидесятых с их консерватизмом на экране и в политике. Причем это не только оммаж, не только авторское посвящение своему детству («мой рок-н-ролл оставьте со мной»), а самостоятельная визуальная вселенная. Продуманная перенасыщенность цветов, зернистое изображение, грубоватые спецэффекты обретают в «Мэнди» почти живописную выразительность, а в сочетании с электронно-синтезаторной музыкой Йоханнссона, пронизанной гипнотическим чередованием высоких и низких тонов, создает впечатление полного погружения в странный и неведомый мир.
И в этом мире наркотическую инъекцию делают с помощью огромного насекомого. А банда байкеров превращается после принятия «особой» дозы ЛСД в кровожадных скользких существ, уже и не совсем людей. А в пещере химика, который производит такие наркотики, живет настоящая тигрица.
В «Черной радуге» тема экспериментов с психоделиками и соответствующих изменений сознания и внешности была едва ли не главной, но там недоставало человеческих образов, которые выводили бы сюжет за рамки формального упражнения.
На сей раз все характеры яркие и живые, что делает пространство «Мэнди» еще безумнее. Все актерские работы достойны самой высокой оценки. Таинственная, с несколько асимметричным лицом и загадочным шрамом, сдержанная, словно собранная пружина, немного не от мира сего Райсборо. Блестящее перевоплощение Лайнас Роуча в самовлюбленного и жалкого Иеремию: очень язвительный обобщающий портрет всех подобных пророков. И, конечно, Кейдж, который показал в полной мере, что был когда-то замечательным актером и что дарование еще не совсем покинуло его. Без видимых усилий он сочетает совершенно контрастные состояния: уязвимый и страшный, трогательный и смешной — причем последнее не менее убедительно, чем остальное: когда он втягивает порцию кокаина в разгромленном жилье бандитов, или кричит после очередной резни «Ты порвал мою любимую футболку!», или вдруг бросает оружие, чтобы взять в руки бензопилу и помериться ее длиной со злодеем, или когда, залитый кровью, истерически хихикает в камеру в финале, вызывая непроизвольный смех в зале.
Этот привкус клоунады, опять-таки, удивил многих рецензентов. Но, в конце концов, это лишь верность канону: пугая, не забывай смешить. Монтаж аттракционов должен действовать на разных уровнях. Миллер мстит за Мэнди, ни разу не повторяясь в средствах и способах. Каждый поединок превращается в отдельный спектакль насилия с собственными хореографией и антуражем. Косматос придерживается предписаний жанра безукоризненно, вплоть до таких мелочей, как придание орудиям собственных имен — «Змеиный Глаз», «Рог Абраксас», «Меч бледного рыцаря»; но в сказке — а «Мэнди» — это безусловно сказка — и не может быть иначе.
Главным же приемом Косматос выбрал преувеличение: сюжетных поворотов, насилия, актерских реакций, цветов; любой другой фильм это бы разрушило — но тут избыток становится залогом просто убийственной гармонии. Поэтому и не имеет смысла ставить себе вопрос: нам показывают историю в последовательно линейной очередности, или это шизоидные воспоминания Реда после того, как все произошло, или ему вообще все привиделось. Главное, что мы там побывали. В сердцевине тысячелетнего шторма. Под красными небесами. В жутком и прекрасном сне величиной с планету.
А подглядывать чужие сновидения — ужасно увлекательно.
