Оружие вытаскивают грешники, натягивают лука своего, чтобы перестрелять нищих, заколоть правых сердцем. Оружие их войдет в сердце их, и луки их сломаются.
Владимир Мономах, великий князь киевский (1113-1125), государственный и политический деятель

Полет хруща. Sensibile

5 октября, 1999 - 00:00


Сегодня одному из самых выдающихся украинских поэтов Богдану-Игорю Антоничу исполнилось бы 90.

Раскрыв энциклопедию, конечно, не Большую советскую, а, допустим, «Енциклопедію українознавства», читаем: «Антонич Богдан-Игорь (1909—1937) украинский поэт родом из Лемковщины. Сборники стихотворений «Привітання життя» (1931), «Три перстені» (1934), «Книга Лева» (1936), посмертные «Зелена Євангелія» и «Ротації» (1938); отмечены смелыми исканиями и разнообразными (в частности имажинистским и экспрессионистским) влияниями, стихотворения Антонича, однако, не подчинены одному какому-то творческому направлению, всегда глубоко оригинальны и выражают широкий диапазон лирика-философа». Вместо этой статьи представляется совершенно иная, собственно его, Антонича, в которой он вписывает свое имя не в ряду с названиями своих сборников, а своих лирических героев: «Антонич (разрыв цитаты: Богдан-Игорь, 1909—1937)— така саме частина природи, як трава, вільха, зозулі, лисиці тощо, органічно зв'язана із загальним біологічним ростом...» Так, почти оправдываясь, пришлось писать поэту в ответ на возмущение общественности («Ну то й пишуть же теперь у нас, коби здорові, ріжні наші письменники, що, хоч за голову хапайся», — упрекал Антонича за это стихотворение читатель газеты «Діло» — «...А я читаю, дивуюся й питаю: «Що те має значити?») по поводу его едва ли не самого растиражированного стихотворения «Вишні»: «Антонич був хрущем і жив колись на вишнях, на вишнях тих, що їх оспівував Шевченко...»

Представляю себе удивление любознательного читателя «Діла», если бы он узнал, что был не только Антонич-хрущ — поэт, который в сотый раз воспевал «буйноту життя» и «п'яне щастя», но и Антонич-кот — неразговорчивый чахоточный флегматик, сын сельского священника Василия Кота. Отцу пришлось сменить фамилию, потому что на лемковском диалекте священник по фамилии Кот (устоявшееся просторечное — «гуляка»), звучит так же анекдотично как, допустим, журналист по фамилии Лгунишка. Так повился Антонич. А потом и Богдан- Игорь Антонич. «Нельзя согласиться, чтобы этот Антонич, наше божище (так, правда почти через 30 лет после смерти поэта, писала невеста Антонича Ольга Ксенджопольская (Олийнык), вспоминая их знакомство), был такой обычный. Добродушно улыбающийся, вежливый, сердечный, без лихорадочных движений, спокойный и очень рассудительный в разговоре. Не самовозвышается, не гордится своей славой. Его зеленые глаза внимательно смотрят сквозь очки и искрятся в улыбке». Кстати, с гимназисткой Олечкой Олийнык поэт познакомился не на хмельной богемной вечеринке, а в уютной львовской кондитерской с похожим на рахат-лукум названием — «Оазис».

«Хрущ» и «кот» даже высказывались по-разному. Антонич- поэт — сторонник «сивобородого міністра республіки поетів» Уолта Уитмена и Омара Хайяма, «що в чарці холодив розпечені вуста» — свободно чувствовал себя в литературном (!) украинском («І серце знов знаходить слово// струнке, закохане, сп'яніле...»). В то время как угловатый и несколько старомодно одетый (галстуки ему всегда на свой вкус выбирала тетя) лемко говорил с сильным польским акцентом и даже производил на современников впечатление поляка, изучающ его украинский язык.

Его биография не слишком богата событиями. Все шло своим чередом: детство в Новицах, гимназия, львовский университет. В его жизни все было обычным и несколько флегматичным, даже смерть. Вот о чем бы подумал любой человек, прочитав, что украинский поэт, больной чахоткой, умирает в 1937 году? Или о том, что поэт умирает от чахотки, или о том, что в 1937 году (забыв, что до 1939 года Львову никакие ГУЛАГи не грозили). Но Богдан- Игорь Антонич умер из-за ординарного аппендицита от послеоперационного воспаления. И никакого пафоса. Все просто и обыденно, кроме — поэзии. Причудливые ветки растений, «що кличуть про нестримність росту», «лисиці, леви, ластівки і люди, зеленої зорі черва і листя» рождались... во сне. Вспоминают, что Антонич писал стихи утром спросонок, еще не очнувшись. А еще — часами бродя по Львову, выстукивая по городской мостовой тростью ритм только ему известной музыки, проживая жизнь, подобную китайской притче. Например, такой: как-то заснул Богдан-Игорь, сын лемковского священника Василия Кота, под вишней, которая вновь цвела, «як за Шевченка», и приснилось ему, что он хрущ и гудит над вишней. А может, это хрущу приснилось, что он великий украинский поэт Богдан-Игорь Антонич?

Андрей ВОЛОДИМИРОВИЧ, Леся ГАНЖА, «День»
Газета: 
Рубрика: 




НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ