Сколь не схожи жизненные пути великих художников, бывают в их судьбах удивительные совпадения. Дерзновенные порывы в неизведанное, движение к вершинам человеческого духа обрекают их на одиночество. Но в самоотречении, которого требует творчество, в чреде сомнений, разочарований, трудных испытаний всегда живет надежда на встречу с близкой и родной душой, которая захочет быть рядом до конца, сможет все принять, а главное, — найдет в себе силы остаться в мире земные страстей, когда его миссия уже завершится. Мы любим вспоминать о подвиге жен декабристов, которые отправились вслед за мужьями в сибирскую ссылку. На первый взгляд геройство прекрасных женщин, которые внесли свет великой любви в последние годы жизни гениальных творцов, освежив их чувства и одарив второй молодостью, может показаться не столь заметным. Но именно на их долю выпадает сложная задача сберечь, сохранить, передать потомкам неоценимый дар — наследие мастера.
Последняя жена Рихарда Вагнера —Козима — была моложе его на 24 года. Впервые он увидел ее, дочь своего любимого друга Ференца Листа, когда гостил у него в Париже. Тогда застенчивая 15 летняя девочка,если и обратила на себя внимание композитора, то только молчаливой замкнутостью и внешним сходством с отцом. Ему и в голову не могло прийти, что через десять лет она неожиданно ворвется в его судьбу, подарив ему счастливое ощущение семейной гармонии, единения сердец, абсолютной преданности и понимания. После внезапной смерти Рихарда Вагнера его 45-летняя вдова замкнулась в себе, на несколько месяцев впала в оцепенение, отказываясь общаться с миром. А затем Козима поняла, что должна, обязана вступить в борьбу за продолжение и защиту дела Вагнера. Преодолев немалое сопротивление, она добилась того, что стала руководить вагнеровским фестивалем в Байройте и всем, что было связано с его произведениями, рукописями, письмами, литературными материалами. Этому была посвящена ее долгая жизнь, в течение которой она оставалась центром притяжения и главным авторитетом во всем, что касалось творчества Рихарда Вагнера и толкования его образа.
Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита» описал в художественной форме встречу со своей третьей женой Еленой Сергеевной, их мгновенно вспыхнувшую любовь, которую пришлось отстаивать до последнего. Это было трудное счастье. Но без Елены Сергеевны он не только уже не мыслил себя. Он знал, что доверяет ей будущее своих произведений, которые были ошельмованы и лишены доступа к читателям в жестоких условиях сталинского тоталитарного режима. Образ музы и жены писателя сохранили страницы его прозы. А сама она долго оставалась его представительницей на Земле, хранительницей Святого Грааля его великого искусства.
Ирина Антоновна Шостакович уже в течение трех десятилетий выполняет столь же важную миссию, которую с самоотвержением и любовью исполнили Козима Вагнер и Елена Сергеевна Булгакова. Совсем молодой женщиной она стала женой композитора, который к тому времени был известен всему миру, успел пережить и горечь поношений, и всеобщее поклонение. Она скрасила ему тринадцать последних лет, время высоких творческих озарений и вместе с тем ухудшения здоровья, утраты физических сил. После смерти Шостаковича официальными его наследниками и владельцами авторских прав вместе с женой композитора стали двое его детей от первого брака, которые давно жили отдельно, имели свои семьи. Все, что было связано с необходимостью тщательного сохранения и изучения большого архива композитора, с ответственностью за охрану его произведений от произвольных толкований и искажений, с их выверенными по рукописям новыми изданиями, легло на хрупкие женские плечи Ирины Антоновны. Для этого пришлось предпринять целый комплекс действий и осуществить ряд сложнейших задач. Сегодня они уже успешно решены. Архив, который находится в специально приобретенной для его хранения квартире напротив мемориальной квартиры, где жил композитор, исследуют опытные научные сотрудники. Результатом этих исследований становятся важные находки и открытия ранее неизвестных фактов, проникновение в секреты творческой лаборатории Мастера. В тесной связи с работой над рукописям находится деятельность созданного Ириной Антоновной частного издательства. Оно было названо латинскими буквами монограммы Дмитрия Шостаковича DSCH, которую он зашифровал во многих своих произведениях в качестве музыкального мотива из четырех нот: «ре-ми бемоль-до-си». Наконец, центром по пропаганде и изучению наследия композитора стала Международная ассоциация, офис которой находится в Париже. Членами ее являются как музыканты, так и поклонники его музыки. Сюда обращаются за необходимой информацией режиссеры, дирижеры, музыканты-исполнители, здесь можно получить консультативную помощь, послушать диски с музыкальными записями, познакомиться с литературой на разных языках, посвященной творчеству композитора.
ГОД ШОСТАКОВИЧА
В год 100-летия со дня рождения Дмитрия Дмитриевича Шостаковича фестивали, семинары, встречи, театральные премьеры, связанные с его музыкой, проходили в разных странах мира. И везде самой желанной гостей была Ирина Антоновна. Тем более ценно для нас, киевлян, было ее согласие приехать в столицу Украины и выступить на Международной конференции «Шостакович и ХХI столетие», которая была организована в Национальной музыкальной академии Украины им. П. Чайковского и проходила в ее стенах. Во время плодотворного двухдневного общения с этой мудрой, скромной, духовно богатой женщиной, которая держалась и просто, и с большим внутренним достоинством, удалось задать ей несколько вопросов. Они касались и ее самой, и памятных страниц, которые связаны для нее с Киевом.
— Ирина Антоновна, расскажите о своей семье и родителях.
— Мои родители были родом из Белоруссии. Они познакомились в Витебске, потом поехали учиться в Ленинград, где я и родилась. Оба были гуманитариями, отец занимался сравнительным языкознанием и принадлежал к школе известного востоковеда и лингвиста Марра. Теории происхождения языка, которые разрабатывал Марр, находили как сторонников, так и активных противников. Уже после смерти ученого в 1934 году с критикой его взглядов выступил сам Сталин. А в 1937 году был арестован и сослан в ГУЛАГ мой отец. Вскоре умерла мать. Так я осталась на попечении бабушки и дедушки со стороны матери, которые, не боясь преследований, помогали отцу, слали ему письма и посылки. А вот некоторые его родственники вели себя совершенно иначе и поспешили от него отречься.
— Вы оставались в Ленинграде и во время блокады?
— С группой маленьких детей в 1942 году нас вывезли сначала в Ярославль. Здесь от истощения умер дедушка. Когда нависла угроза, что меня заберут в детский дом, я, как могла, печатными буквами написала письмо тете, маминой старшей сестре, с просьбой меня забрать. Потом мы попали в Куйбышев, где я пошла в школу. Когда мы с Дмитрием Дмитриевичем уже были женаты, то выяснили, что в то самое военное время и он находился в Куйбышеве, где состоялась премьера его знаменитой Ленинградской симфонии. Мало того. Жили мы недалеко друг от друга, но, конечно, тогда я о нем ничего не знала.
ВСТРЕЧА
— А как вы впервые познакомились с Дмитрием Дмитриевичем?
— Это было уже в Москве. Я работала литературным редактором издательства «Советский композитор», где выходил из печати клавир его оперетты «Москва-Черемушки». Либретто этой музыкальной комедии написали популярные в то время драматурги Масс и Червинский. Премьера состоялась в Московском театре оперетты 24 января 1959 года. При издании нот речь зашла о некоторых стилистических правках текста, которые требовалось согласовать с композитором. Возникло также предложение дописать какой-то музыкальный номер. От этого предложения Дмитрий Дмитриевич наотрез отказался. А литературную правку принял. Так состоялось наше знакомство, после которого нам иногда приходилось встречаться, я видела его и на концертах, и в других ситуациях. Прислушивалась к тому, как о нем отзывались музыканты. Это всегда были восторженные отзывы и самые высокие оценки личных его качеств.
— А как он вам объяснялся в любви?
— Дмитрий Дмитриевич был человеком старого воспитания. Поэтому руку и сердце он мне предложил по всем правилам строгого этикета. Но это было далеко не сразу, а через несколько лет после знакомства. Потом он стал представлять меня своим друзьям. При этом и в шутку, и совершенно всерьез предупреждал: «Если вы ее чем-то обидите, знайте, что тем самым обидите меня».
— А в быту Дмитрий Дмитриевич был трудным человеком?
— Нет, мне с ним мне всегда было легко. Ведь он был исключительно тактичным, внимательным. Он никогда не подчеркивал ни в чем своего превосходства и особой избранности. Наоборот, любил повторять, что самый обыкновенный человек, который чувствует и переживает все так же, как и все окружающие его люди, и старается передать эти переживания в своей музыке.
— Он делился с вами своими творческими планами?
— Я ведь не музыкант и не брала на себя смелость профессионально судить о музыке. Планы он вынашивал сам. Сочинял все без инструмента, в голове, иногда делал лишь небольшие заметки для памяти, а в основном записывал уже готовое произведение. Когда его заканчивал, то проигрывал целиком на рояле. Тогда звал меня послушать.
ШОСТАКОВИЧ И КИЕВ
— Ирина Антоновна, вы, конечно, бывали с мужем на всех его премьерах. В Киев тоже в первый раз приехали с ним на премьеру «Катерины Измайловой» в 1965 году?
— Нет, в первый раз мы вместе были в Киеве в гостях у известного украинского баса Бориса Гмыри, которого Дмитрий Дмитриевич высоко ценил и который был прекрасным исполнителем его цикла «Пять романсов на стихи Евгения Долматовского». Тогда речь шла о возможном участии Бориса Романовича в премьере Тринадцатой симфонии. Певец пригласил нас на дачу в живописное место под Киевом. К сожалению, сотрудничество с Борисом Гмырей вскоре прервалось, так как он откровенно написал в письме к Дмитрию Дмитриевичу, что в украинском ЦК партии ему настоятельно не рекомендовали исполнять это произведение. Вокруг симфонии еще до московской ее премьеры стали сгущаться тучи. Это было связано с тем, что в первой ее части речь шла о Бабьем Яре и поднимался вопрос Холокоста, а текст всего произведения принадлежал неугодному в то время молодому поэту Евгению Евтушенко. При этом Борису Романовичу было твердо сказано, что эта симфония никогда не будет сыграна в Украине.
— К счастью, такое мрачное пророчество не исполнилось, а времена, когда всем, что происходило в стране, руководили «товарищи из ЦК», тоже миновали. В течение последних сезонов в стенах Национальной филармонии Украины прозвучали все пятнадцать симфоний Дмитрия Шостаковича. Все симфонии включил в свой репертуар также наш известный дирижер, который постоянно работает и на Западе, Роман Кофман. А как складывались отношения Дмитрия Дмитриевича с постановщиком киевской «Катерины Измайловой», талантливейшим дирижером Константином Симеоновым?
— Константина Арсеньевича Симеонова он исключительно высоко оценивал как музыканта и любил как яркого, неординарного человека.
— Можно в этом убедиться, обратившись к книге воспоминаний, писем и материалов о дирижере, в которой воспроизведены заглавные листы клавиров оперы «Катерина Измайлова» и поэмы для баса, хора и оркестра «Казнь Степана Разина» с дарственными надписями Дмитрия Дмитриевича. Здесь же приводятся некоторые его письма к Симеонову. В одном из них, написанном еще до начала работы над киевской постановкой, есть такие слова: «Будучи большим и старым почитателем Вашего таланта, я очень радуюсь, что Вы занялись моей «Катериной Измайловой». С нетерпением жду встречи с Вами и очень хочу Вас видеть и слышать». Мы знаем, что премьера оперы, состоявшаяся 24 марта 1965 года, прошла с большим успехом и получила высокую оценку композитора. Вы тоже были с ним тогда в Киеве. Где вы тогда останавливались?
— Мы жили в гостинице напротив театра. Это было очень удобно. Тем более, что Дмитрий Дмитриевич посещал репетиции, вечером мы смогли побывать на некоторых спектаклях Киевской оперы. Мне особенно запомнилась «Лючия ди Ламмермур» Доницетти с Белой Руденко в главной партии. Гуляли мы тогда и по Андреевскому спуску. Константин Арсеньевич водил нас в красивый парк над Днепром. А следующая поездка в Киев была связана с записью «Катерины Измайловой» для фильма-оперы, в котором главную роль исполняла Галина Вишневская, а озвучивали фильм киевские музыканты во главе с Симеоновым. Это был выбор самого Дмитрия Дмитриевича. На этот раз мы жили в большом старомодном номере в гостинице на бульваре Тараса Шевченко, которая тогда называлась «Украина». Четвертый наш совместный приезд с Дмитрием Дмитриевичем в Киев был связан с возобновлением «Катерины Измайловой», в которой был обновлен состав исполнителей. Приехали мы в декабре, а премьера состоялась под самый Новый год (28 декабря). Этот спектакль и прием его киевской публикой запомнился небывалым энтузиазмом, всеобщей заинтересованностью, ощущением чрезвычайной важности состоявшегося культурного события. Особенное впечатление произвели яркие образы Катерины и Бориса Тимофеевича, созданные молодыми тогда певцами Евдокией Колесник и Александром Загребельным. Конечно, главной фигурой и центром всего оставался, как и прежде, дирижер. В этот приезд нас поселили в гостинице «Киев», из окон которой был виден Днепр, парк и очень красивый Мариинский дворец.
— Дмитрий Дмитриевич назвал тогда киевский спектакль, режиссерскую работу, декорации, конечно, всю его великолепную музыкальную часть интерпретацией, наиболее близкой к тому, что он задумал и представлял. Я помню, как в разговоре с режиссером Ириной Александровной Молостовой, которую уже значительно позднее пригласили ставить «Катерину Измайлову» в Мариинский театр в Петербург, мы говорили о двух редакциях оперы, и обе отдавали предпочтение второй из них, сделанной композитором в зрелые годы, с учетом его огромного опыта. Ирина Александровна высказывала убеждение, что все изменения и правки были сделаны в результате стремления автора более точно передать свое отношение к сюжету и персонажам, особенно — к главной героине. Но на Западе все еще называют подлинной только версию 1932 года и считают, что впоследствии композитора заставили внести изменения и в чем-то отступить от своего первоначального замысла.
— Я знаю, что Дмитрий Дмитриевич твердо рекомендовал театрам ставить только редакцию 1963 года. Это была его авторская воля. Когда знаменитый миланский театр Ла Скала обратился к нему и попросил его согласия поставить оперу в первой версии, он им отказал. Когда же благодаря Мстиславу Ростроповичу на Запад попала партитура первой редакции и она была издана, то издательства стали заинтересованы в том, чтобы продвигать ее на сцены. До сегодняшнего дня они настраивают определенным образом театральную общественность, критику.
ЮБИЛЕЙ
— Ирина Антоновна, «Катерина Измайлова» ставится сегодня во многих театрах. Совсем недавно состоялась ее премьера в Белграде, посвященная 100 летию со дня рождения композитора. А где еще проходили фестивали и важные акции?
— Можно сказать, что буквально во всем мире. Масштабный фестиваль провел в Москве Валерий Гергиев. Прекрасно прошел праздник музыки Шостаковича в Олдборо, на родине Бенджамина Бриттена, с которым у Дмитрия Дмитриевича были очень теплые отношения и творческая дружба.
— А мы еще раз хотим вас поблагодарить, что под конец этого насыщенного юбилейного года вы нашли возможность приехать в Киев. Уверены, что музыка Шостаковича будет и в дальнейшем постоянно у нас звучать, а число ее искренних поклонников будет расти.
