В последние годы выступления выдающегося баса Анатолия Кочерги — певца, которому во всем мире мало равных — украинские поклонники могли услышать разве что во время трансляций западных музыкальных телеканалов. Единичные исключения — это два выступления на фестивале «Сходи до неба», которые состоялись в Национальной филармонии и на Европейской площади, а также блестящий открытый мастер-класс для студентов Национальной музыкальной академии. Еще один киевский мастер-класс Анатолия Ивановича совсем недавно состоялся в стенах Центрального государственного архива-музея литературы и искусства Украины. Это событие, собравшее толпу поклонников, имело несколько составляющих. Первая — общение с публикой, во время которого певец искренне и остроумно ответил на все непростые вопросы о собственном профессиональном становлении, жизни за рубежом и оперном настоящем. Вторая — передача небольшой части собственного частного архива в стены украинского государственного учреждения, которое обозначило пусть и символическое возвращение выдающегося баса на Родину.
В прошлом месяце Кочерге исполнились 66 (хотя согласно всем энциклопедическим справочникам он родился в 1947 г., однако на самом деле — в 1949-м, два года певец себе «дописал» — Ю.Б.), Анатолий Иванович до сих пор активно востребован на самых выдающихся оперных сценах мира. Его артистический агент уверен: Кочерга, если захочет, сможет петь хоть до ста лет! И все благодаря талантливым киевским педагогам, которые с чрезвычайной осторожностью относились к его уникальному голосу, а также уважению к собственной природе и неподдельному чувству свободы — в отношении к профессии, людям и жизни.
«День» записал наиболее интересные мысли Мастера, которые, надеемся, пригодятся не только меломанам, но и всем, кому небезразличны прошлое и будущее украинского искусства.
ОБ ОПЕРНЫХ ПАРТИЯХ
— Мне интересно работать где угодно и с кем угодно — это огромный калейдоскоп дирижеров и режиссеров, — признается певец. — Оперная сцена требует постоянного самообразования. В эмоциональном плане она гарантирует такой адреналин! Это неправда, что я «узкий специалист» по русской опере. Зовут петь тогда, когда тот или иной коллектив, страна или театр заинтересованы во мне. Например, театр «Ла Скала» пригласил на роль Инквизитора в опере «Дон Карлос» Джузеппе Верди. Я спел так, что они меня взяли с собой на гастроли в Японию. «Мазепу» Чайковского пел в «Ла Скала», Амстердаме, на фестивале в австрийском Брегенце.
Кстати, когда стажировался в «Ла Скала», то мечтал спеть на этой прославленной сцене. С тех пор я там спел более 50 постановок! Потом была «Метрополитен-опера», впоследствии «Ковент-Гарден». Но волнение все равно остается. Я пользуюсь специальными итальянскими упражнениями, чтобы снизить волнение перед выходом на сцену, но помогает не всегда. Особенно если ты сам себя «завел» на роль.
Кроме оперы, у меня было очень много сольных концертов, выступлений с оркестром. Исполнял классику — Даргомыжского, Римского-Корсакова, Чайковского, Шостаковича, Рахманинова. Старинные русские романсы или украинские народные песни — это немного сложнее, но на
Западе это любят и понимают. Это видно по глазам людей, поскольку ты общаешься с ними посредством музыки.
О РЕЖИССЕРАХ
— Работа над спектаклем проходит в одной команде. Каждый знает, что нужно делать. Приезжаешь и работаешь, а затем, в процессе общения, могут обнаружиться какие-то более тонкие нюансы. Скажем, известный немецкий режиссер Петер Штайн ставил в Лионе «Мазепу» П. Чайковского. О моей картине в темнице он сказал: «Поставь сам, потому что я эту музыку... ненавижу»! Я был должен что-то фантазировать в сцене пыток Кочубея. Показал Штайну и даже коррекции никакой не было с его стороны! Так и пошло в спектакль. Однажды режиссер забыл где-то буклет с текстом оперы с диска, который мы записывали для Deutsche Grammophon, и не знал, о чем идет речь каждой картине. Нас просто отпустили, сказали, что репетиции не будет.
В постановке «Мазепы» Льва Додина в «Ла Скала» было другое. Дирижировал Мстислав Ростропович, а Додин так «резал» сцены, что я был удивлен, неужели Слава позволит ему делать такие купюры? Отрезалось так, что «ноги» были отдельно, а «голова» — отдельно! Как же склеить это все? Но сама работа с такими людьми — это уже подарок, который не сравнишь ни с чем.
Вспоминаю, как актерское мастерство на нашем консерваторном курсе преподавал Ефим Лишанский — это просто академик своего дела! Он нас многому учил. Сейчас в опере очень многое зависит от режиссера. Он может давать установки, иногда даже что-то показывать. Скажем, когда я работал на постановке «Дон Жуана» Моцарта в Венской государственной опере с Франко Дзеффирелли, говорил он: «Ты покажи, что ты можешь. А если мне будет нужно, я скорректирую». Он никогда ничего не навязывал. Когда один французский режиссер ставил «Екатерину Измайлову» в L’Opera Bastille в Париже, он не давал певцам даже самостоятельно дышать, ставил каждую фразу. Так нельзя! В кино сняли эпизод — и пошли дальше. А здесь же идет действо! Да, за рамки не нужно выходить, но в этих рамках нужно жить!
Испанец Каликсто Биейто заставил меня вылить на себя пять литров краски, когда я в роли Командора «умирал» в багажнике «Мерседеса». А ведь она холодная, неприятная, липкая! Такое тоже бывает...
О МАЭСТРО КЛАУДИО АББАДО
— В прошлом году ушел из жизни самый выдающийся дирижер современности, итальянец Клаудио Аббадо, человек чрезвычайных качеств, с которым я дружил больше двадцати лет. Он был первым, кто предложил мне на Западе контракт. Как это случилось, до сих пор не понимаю... Я был на гастролях с поляками во Франции, пел в Канне «Бориса Годунова». Когда готовился к вечернему спектаклю, мне позвонил секретарь Аббадо и сказал, что маэстро хочет со мной поговорить. В конце 1987 г. он пригласил меня на прослушивание в Вену. Я сказал: «Маэстро, если у меня будет паспорт, виза и билет, то прилечу». На что услышал: «Послезавтра или максимум через четыре дня вы все получите»! Так я впервые лично, без «Госконцерта» (этой ужасной организации советской эпохи) подписал контракт. Пытался отказаться, потому что в то время только через «Госконцерт» мы имели право что-либо подписывать. А К. Аббадо спрашивает: «Работать будешь ты или они»? И я согласился. А потом, в пакетике, относил 92% своих заработанных денег в Консульство СССР. Так мы получали очень большие гонорары: восемь, а иногда даже и пять процентов.
Аббадо был для меня как икона, я постоянно на него молился. Это невероятно талантливый человек с феноменальной памятью. Он все дирижировал без партитур, знал все вступления и в оркестре, и на сцене! Ни разу не повысил голос. Клаудио нам часто помогал, много раз был у нас в гостях. Когда моей дочери Юле были шесть или семь лет, она во время репетиции на Зальцбургском фестивале нарисовала шаржевые портреты всех исполнителей. Аббадо потом постоянно носил с собой этот альбом. Я знал его детей и последнюю жену Викторию Муллову. У меня сердце зажигается невероятной теплотой, когда вспоминаю об этом человеке...
ОБ ИСТОРИЧНОСТИ И СОВРЕМЕННОСТИ НА СЦЕНЕ
— В наше время исторически правильные постановки, по крайней мере приближенные к тем временам, когда происходит действие оперы, можно увидеть, в «Метрополитен-опера». Однако «Екатерина Измайлова» Шостаковича (второй спектакль, который я там пел) была достаточно модерная — с автомобилями на сцене, современными костюмами. В «Хованщине» наоборот — старые шубы и древние головные уборы. Режиссеры хотят быть современными. Но некоторые их фантазии очень сложно воспроизводить на сцене. Хорошо, что хоть не меняют мелодию и тексты.
В современной музыке главное понять, о чем идет речь. Если есть глубина музыки и текста, то все возможно. Если композитор жив, с ним можно пообщаться, посоветоваться... Дмитрия Шостаковича я считаю тоже современным композитором, в его произведениях перепел все басовые партии. В L’Opera Bastille как-то мне даже пришлось исполнять две роли в один вечер: Бориса Тимофеевича и Шефа Полиции из «Екатерины Измайловой». Шостакович очень сложен для исполнения. Его музыка демонстрационная, сама о себе говорит. Главное — сделать все так, как задумал этот гений.
О ЯЗЫКАХ
— Во время репетиций всегда есть переводчик. Родной у меня украинский, русский нам преподавали в Киевской консерватории. Потом был на стажировке в «Ла Скала», а там без итальянского языка никуда. На немецком общаться могу, но рассказ не напишу. Английский хуже, хотя его учил в школе, просто не было времени, чтобы восстановить его. В любом случае в оперных театрах основной язык — это итальянский. Часто в спектаклях по русским операм задействованы иностранцы. Некоторые из них поют на таком языке, что ничего не разберешь... Видно, и этого не спрячешь, что человек не понимает, о чем поет. Если бы мы так на иностранном языке пели на Западе, нас бы вряд ли пригласили во второй раз. Я не могу спеть так, чтобы было непонятно, о чем я пою. В Норвегии после исполнения цикла «Песни и танцы смерти» Мусоргского на тексты Голенищева-Кутузова в рецензии написали, что даже без знания языка можно было понять, о чем идет речь. Это было так приятно! В Гетеборге пел 13-ю симфонию Шостаковича «Бабий Яр». В конце люди встали. Им было понятно, что нужно поклониться... В Праге исполнял «Бабий Яр» три дня подряд. В зале 2100 мест — и каждый день он был полон! Меня это само по себе поразило.
КАК СТАЛ ПЕВЦОМ
— В детстве и в футбол играл, и музыкой занимался (азы музыкального воспитания получил в средней школе). Музыкой занимался дома частно. От своего учителя Ивана Архиповича Корнийчука узнал, что такое сольфеджио. Благодаря маме, стал солистом школьного девичьего ансамбля. Потом — художественная самодеятельность. Музыкальное училище им. Леонтовича в Виннице окончил экстерном. Киевскую консерваторию — без подготовительного курса. На третьем курсе стал солистом Киевской оперы и получил первую свою квартиру. Отпел в театре 22 года, после чего получил приглашение принять участие в целом ряде постановок на Западе. Если попадаешь в это все, выскочить уже очень сложно, а вернуться почти невозможно...
О ВОКАЛЬНОЙ ФОРМЕ
— В хорошей вокальной форме держат не определенные партии, а регулярные занятие вокалом. Когда мне было 23, я впервые спел «Бориса Годунова». После этого исполнял эту партию более 500 раза, здесь я своего рода «чемпион». А партию Досифея, человека немолодого, спел в 22 года. Это одни из самых сложных ролей басового репертуара — и в вокальном плане, и в драматическом. Партия Кочубея в «Мазепе» требует высшего вокального мастерства из-за огромного диапазона, богатства красок. Каждая роль требует в первую очередь вокальной формы. Если рядом хороший режиссер, то певец может сделать то, чего даже не ожидает от себя...
Если ты до 36—38 лет получил хорошую школу и не ошибся, если педагоги тебя не изуродовали, то будешь петь до старости. Моим педагогом по вокалу была Римма Андреевна Разумова, которая достаточно долго работала в Консерватории. Камерное пение преподавала Зоя Ефимовна Лихтман. Они меня обучали, были как няни. Я им очень благодарен.
Учебная база — очень важная штука. Также важно, кому ты доверяешь контролировать себя, кто тебя слушает и корректирует. Мой агент говорит, что я буду петь до ста лет! Корреспондент «Нью-Йорк Таймс» после нынешней «Екатерины Измайловой» написал, что такого тирана и такого деспота было за что ненавидеть. Значит, у меня все вышло.
У меня есть комплекс упражнений, которые я ежедневно выполняю. Чувствую, что мне это помогает. В десять, как правило, начинаются репетиции. Все ссорятся, что это слишком рано, что голос в это время еще не разогрет, но ничего не поделаешь.
О КИЕВСКОЙ ОПЕРЕ
В Киевском театре была норма — два спектакля в месяц. Можно было забыть, что такое пение. Сравнивать украинские театры с западными невозможно. Вспоминаю, как сдавал партию Досифея Степану Васильевичу Турчаку. Он послушал половину и сказал: «Верю, до свидания». Клаудио Аббадо никаких «приемов» не проводил со мной. Мы встречались на оркестровых или мизансценических репетициях. На Западе вообще никто не собирается на спевки между спектаклями, никаких ансамбльных встреч солистов не существует. Единственное исключение в моем опыте — это работа с дирижером Кентом Нагано над «Фальстафом» Верди в Баварской опере. В этом произведении очень сложные ансамбли, поэтому каждый раз, перед каждым действием, у нас были ансамбльные спевки.
В Киевской опере постоянно происходила какая-то «борьба», суматоха. Зависть — это такая паршивая вещь! Это разрушает душу и сердце человека! Каждый раз, когда наш коллектив собирался в зарубежные гастроли, начинались страшные «баталии». Характеристики, рекомендации...
Столько всего пересмотрел и переслушал, что пишут и говорят один об одном коллеги... Этого нельзя допускать, нужно любить себя и свой голос, петь с улыбкой к себе! Дирекция Национальной оперы Украины меня не приглашает уже 27 лет. Почему — вопрос не ко мне.
Я считаю, что к реформированию украинских театров нужно подходить очень осторожно. Изменения обязательно стимулировать конкурсной системой. С другой стороны, нельзя артистам платить мизер, ведь это оскорбляет людей. Если человек что-то делает, поддержите его!
О КОЛЛЕГАХ И УЧЕНИКАХ
— Мой любимый кумир и современник — Николай Гяуров (знаменитый бас из Болгарии). Мы с ним общались очень часто и много, вместе пели. Мне импонировала его манера, школа. Ко мне обращались очень много иностранных молодых певцов, а с украинскими почти не сталкивался. Сейчас готовлю сайт для того, чтобы приглашать молодых вокалистов. Поэтому, пожалуйста, кто захочет — готов помочь. К сожалению, приходят часто «полуинвалиды». От общения с таким пением устаю уже через 10—15 минут. Удивляюсь, как вообще люди могут так петь. Могу лишь посоветовать: не будьте подвластны авторитетам, ищите самого себя, чтобы не потерять собственную природу, голос это самое дорогое, что дано Богом.
О СВОБОДНОМ ВРЕМЕНИ И СЕМЬЕ
— Сейчас в интернете — вся мировая литература. Люблю читать детективы, историю, философию. На посещение драматических спектаклей не хватает времени. Когда едешь на гастроли, не до спектаклей, тут хотя бы отдышаться. В «Метрополитен-опера» шесть спектаклей «Екатерины Измайловой» растянули на месяц — и то я едва-едва успевал прийти в себя...
Дочь в настоящее время живет во Франции. Она специализируется на культурном менеджменте. Определенное время она занималась моими делами, была моим «импресарио», и у нее это очень хорошо получалось.
Среди моих киевских друзей есть галеристы, инженеры, архитекторы. Вадим Яценко имеет собственную галерею фотографии и скульптуры Brucie collections. Наши старинные друзья Понамарчуки — музей «Духовные сокровища Украины»...
Несколько лет назад нынешний Президент мне предлагал, чтобы его именем назвали концертный зал, который я хотел построить в Киеве, и чтобы он контролировал репертуарную часть. Сейчас вижу, что ничего не будет. Сначала планировали строительство в центре города, потом — в районе ипподрома. Кто туда поедет? Нужно же смотреть на вещи реально. Я предлагал место на Певческом поле. Сказали, что нельзя, потому что это «гордость Киева». А я считаю, что певческое поле должно оправдывать свое название!
О ПОДГОТОВКЕ ПАРТИЙ
— Сейчас у меня уже третий агент. Мне хотелось бы больше труда, как минимум — три постановки в год. Максимум — шесть, больше не выдержишь, потому что спектакль идет как правило 2—2,5 месяца.
К спектаклю начинаю готовиться за год до премьеры. Когда что-то делается очень быстро, то так же быстро и забывается. Это вопрос не только любви к профессии, но и самоуважения. Ты должен максимально владеть материалом, чтобы тебе поверили. Когда начинаю работать над ролью, обязательно обращаюсь к историческим первоисточникам. Только интуитивных ощущений здесь недостаточно. Никогда не слушаю других исполнителей, а если и слушаю, то уже после того, когда сам что-то сделал. «Бориса Годунова» пел во всех существующих редакциях. Сложнее всего — переучить одну редакцию на другую, это невероятный труд. Небольшие изменения очень коварны. Ты идешь проторенным путем, а тут вдруг — другая мелодия. С «Хованщиной» было то же самое. Следующая постановка с моим участием состоится в Мюнхене. Это новая версия «Екатерины Измайловой», которой будет дирижировать Кирилл Петренко. После этого — возобновление «Царской невесты» в Берлине.
О ВОСТОКЕ УКРАИНЫ
— Я не политик, а артист и гражданин Украины (хотя некоторые меня уже давно «отправили» за границу). То, что происходит в настоящее время на востоке Украины — это очень глубокая и личная моя боль. Погибают лучшие представители нашего народа, отдают свои жизни за то, чтобы мы сохранили свою целостность и независимость. Сейчас о том, что творится с Украиной, нужно кричать! Россияне, наводите порядки у себя дома, где столько беспорядков, нуждающиеся люди. А они аннексировали Крым, а теперь разрушают наш Донбасс. Зачем угрожать и убивать? Но я верю, что правда все равно придет, и Украина будет сильным государством!
