Мария Ревакович — самая младшая из поэтов Нью-йоркской
группы — родилась в 1960 году в украинской семье в Польше, училась в Варшаве.
В 1981 году эмигрировала в Италию, затем в Канаду, а потом — в США. С 1990
года вместе с Богданом Бойчуком они издают самый рафинированный из украинских
литературных журналов «Світо-вид». По словам самой Ревакович, «Зелений
дах» — это итог ее поэтического творчества. И в то же время — это первый
из ее поэтических сборников («З мішка мандрівника» (1987), «Шепотіння,
шепотіння» (1989), «М'яке «Е» (1992)), изданный в Украине. «Ее стихотворения
вернулись не на родину поэта, но на родину ее поэзии», — как сказал во
время презентации книжки в Союзе писателей поэт Виктор Кордун.
Мое знакомство с поэзией Марии Ревакович произошло, когда
она представляла в Украине свой только что изданный сборник «М'яке «Е»
(1992). Тогда перед студентами филологического факультета Харьковского
университета (а следует отметить, что в Харькове до сих пор бессмертное
изречение Кулишевой тети Моти «Лучше быть изнасилованной, чем украинизированной»,
воспринимается без малейшей доли иронии) выступали Слава Стецько, Роман
Зварич и хрупкая, похожая на изящную скрипку, неизвестная поэтесса. Яркие
речи о «разбудове Украины в Украине» тонули в ватной тишине аудитории.
Пока не начала читать Ревакович. Я не помню, что именно она читала, но
по настроению это было что-то похожее на:
Когда она появилась здесь, сочетание в одном лице «украинки и недоярки»
— для обывательского сознания было определенным парадоксом. И вдруг нормальная
интеллектуалка, университетская филологиня — будто снежная королева посреди
сорочинской ярмарки. В ее поэзии слова «грудь», или, допустим, «семя» не
разили ни вульгарностью, ни эпатажем. Это была такая традиционная ныне
в Америке «университетская поэзия», которая не претендует на то, чтобы
быть «глашатаем нации», больше похожая на дневниковые заметки, тихий разговор
«свiй до свого», и, что интересно, таких «своих» эта поэзия нашла в Украине
значительно больше, чем громогласные рифмованные оды. А может, она появилась
тогда, когда все жаждали тихого голоса, когда начали замечать: «лице метелика»,
«очi солов'я», ценить тех, хто пытается в «зеленому царствi» остаться «легким
спомином», а не поржавевшей жестянкой в «тільцях роси»?
