Иван Драч умер июньским утром. Наверное, не нажился, есть такая примета. А вскоре с неба полились слезы. По всей вероятности, и побратимы Поэта, Иван Миколайчук (родился в середине июня) и Юрий Ильенко (умер 15 июня) оплакивали его, в то же время радуясь, что теперь они, наконец, снова вместе. Может, еще и кино какое-нибудь придумают-нафантазируют в поднебесной студии.
Иван Драч появился в начале 1960-х и сразу спутал «карту будней»: крестьянский быт и обычаи совмещались с чисто городскими реалиями, закон относительности — с копанием картошки, Сарьяны и Ван-Гоги — с Горпинами и Теклями с потрескавшимися ногами...
Зачарованный им детский образ села подался в город и осел там в удивительном синтезе. Украина устами своего сына говорила о том, что не хочет больше отождествлять себя с хлебопашеской культурой, как и не хочет сбрасывать последнюю из корабля современности.
В этом был определенный вызов: по писанным и неписанным законам Российской империи украинцам надлежало сидеть на своем участке земли и выращивать пшеницу с картошкой. Переезжая в город, они должны были отрываться от корней и нести свои грешные тела на асфальтовую планету. Город, особенно очень большой, представлялся частью большого имперского тела и уже не был Украиной. Здесь надлежало объясняться «по-русски» и стесняться своей провинциальности, выдавливать ее из себя по капле, словно рабскую сукровицу.
ФОТО НИКОЛАЯ ТИМЧЕНКО / «День»
Поэтому вставал вопрос: как не потерять, не казнить себя, как, ринувшись в громадный бурлящий котел с цивилизационным варевом, выплыть из него самим собой, хоть и видоизмененным. Как, собственно, выбрать себя из себя же самого — перед лицом возможной смерти. Подобную ситуацию в универсальных измерениях активно проигрывали в философии экзистенциализма, такой популярной в 1960-х. В философии, и в искусстве, конечно. Скажем, в «Тенях забытых предков», фильме Сергея Параджанова о смерти как плате за попытку выбраться за пределы родовой жизни и родовой, коллективистской морали. Иван и Маричка вместо того чтобы уничтожать друг друга во имя традиционной мести, любят и так уже умирают. Потому что им гарантировано бесплодие: род не будет продолжен.
Род не будет продолжен — в сценарии Ивана Драча, а затем и в одноименном фильме Юрия Ильенко «Колодец для жаждущих» старый отец не имеет детей: потому что все они живут в городе, а это значит — чужие они, каких-то других, непонятных корней и морали. Он вызывает их телеграммой о своей мнимой смерти, и они приезжают — в мертвое село, которое заметает песком и беспамятством. Дети чувствуют себя мумифицированными, так как не слышат под собой материнской почвы. И отцу остается вытащить родовое Древо из Земного лона и водрузить себе на плечи. Куда, куда деться с этим Древом? Надежда все же не угасает: следом идет невестка Дедова, которой вот-вот родить ребенка. На этой, именно на этой земле. И воскреснет род, и преумножится, и снова в колодцах появится живая вода.
Одним из первых услышал угрозу «гибели всерьез» под катком цивилизационных конфликтов Александр Довженко. «Украина в огне»! — в отчаянии прокричал, прострадал он. В куда более благополучные 1960-ые новое поколение украинцев — практически в той же традиции — продолжает фиксировать сейсмические проблемы: земля шатается, уходит из-под ног. В Москве юный ВГИКовский студент Леонид Осыка приходит к слушателю Высших сценарных курсов и уже знаменитому поэту Ивану Драчу с просьбой: написать сценарий по новеллам Василя Стефаника. В итоге вышел гениальный фильм «Каменный крест», где две новеллы объединены в одну. Вор украл и должен быть приговорен к смерти патриархальным судом. Но вдруг его жаль, вдруг просыпается личностная эмоция... Но так нельзя, ведь поднял он руку на Дом твой, собственность твою, тело твое — ведь в этом течет кровь твоя, пот твой. Личностное здесь вне закона, хотя все чаще напоминает о себе. А сто раз истерзанный кусок земли уже не откликается на труд твой, окаменелая почва уже не подключена к человеческому кровотоку, не составляет единую с ним систему. И в итоге Иван Дидух вместе с семьей надевает городские одежды и отправляется в другую жизнь, а собственно в смерть — так как там другая земля, из которой, словно из могилы, еще прорасти надо.
Почему молодые мастера, те, кого зовут по привычке «шестидесятниками», пошли в кино? Так было уже в 1920-е годы — потому что кино — это городская культура. А собственно, нередко они и были горожанами: Параджанов — из Тбилиси, Юрий Ильенко — фактически из мегаполиса по имени Москва, а Осыка — из соломенского, однако же Киева. Им нужен был Драч — крестьянский сын, который врастал в город из своей земли. Город в нем родился прямо из земного лона — в муках и радостях. С другими сельскими детьми, Николаем Мащенко и Иваном Миколайчуком, узнавал в украинской культуре, и самом себе конечно, высокие образцы отечественной поэзии и богатырского веселого эпоса, и тогда появлялись на экране фильмы «Иду к тебе» и «Пропавшая грамота»...
Нет, трудно переоценить само присутствие Ивана Драча в поэтически-философском космосе Украины — литературно-словесном, экранном, политическом. И абсолютно не случайно Драч оказался во главе Народного Руха, а собственно движения за освобождение страны, за обретение Независимости. Во главе творения новой Украины. Хотя все еще терзают ее давние комплексы, и витает угроза смерти за отрыв от рабских комплексов. Однако есть, есть Украина, и она будет, пока в ней рождаются такие поэты, творцы личностных галактик — из которых и формируется коллективная личность Нации.
Однако слезы сами льются из глаз. Целая эпоха уходит в день минувший. А скорее — в будущность. Сотворенное Поэтом не умирает, оно навсегда легло в фундамент жизни нации и целого мира.
Поэтому не прощаемся, дорогой Иван Федорович. Вечная и славная память Вам!
«ИВАН ДРАЧ — ОДНА ИЗ ЦЕНТРАЛЬНЫХ ФИГУР ГЕНЕРАЦИИ ШЕСТИДЕСЯТНИКОВ»
Михаил СЛАБОШПИЦКИЙ, писатель, критик, литературовед, публицист, издатель:
— Иван Драч — одна из центральных фигур генерации шестидесятников. Один из самых отчаянных экспериментаторов, наряду с Винграновским, во всей этой грозди. Он принадлежит к тем, кому, помимо того, что Бог дал талант, повезло со временем. Шестидесятники просто «отравились» чистым воздухом хрущевской оттепели. Они опьянели от нее и в эйфории, поверив, что наступает время Истины и время Правды, успели многое сказать. Это явление не только украинское. Тогда по всему Советскому Союзу подобное переживали так называемые тогда братские литературы — это и Вациетис, и Зиедонис в Латвии, Чиладзе в Грузии, Окуджава, в конце концов, список может быть длинным. Украинские шестидесятники, в частности Драч, были ценны тем, что возвращали украинскому слову литературный авторитет. Тяжелая им доля выпала в дальнейшем, во время реставрации брежневского культа. По-разному прошли свою дорогу шестидесятники. Одни, как, скажем, Игорь Калинец, Василь Стус, Тарас Мельничук, попали на «перевоспитание» к «белым медведям». А другие начали воспевать «бронзу деклараций», как писал Борис Олийнык, возможно, самый верноподданный из плеяды шестидесятников.
Отдал этому дань и Драч. Своей «Американской тетрадью» он многих разочаровал и перечеркнул свое имя эстетичного диссидента и поэта, который хочет говорить правду «на уровне вечных партитур». Маланюк писал, что если у народа нет вождей, то ими становятся поэты. История требовала, чтобы Драч стал национальным вождем, и его избрали главой Народного Руха. Потом он был главой Украинского всемирного координационного совета и везде все возглавлял. Этого делать не нужно было. Можно было возглавлять, но не все. И не «коллекционировать» эти все должности. Но уходит незаурядный человек. Он, безусловно, принадлежит истории. И мы не творим икону. Можно с удивлением, печалью, горечью задуматься над этой очень сложной жизнью. Легко быть судьей со стороны и судить, а особенно осуждать, тогда, когда ты не был в этой роли. С уходом Винграновского, Драча, кажется, закрываются двери земной жизни шестидесятников. Поскольку Лина Костенко и Дмитрий Павлычко — это предтечи шестидесятничества. Вон на какой жизненный окольный путь выбросило Виталия Коротича, который был в этой обойме. Мир праху Ивана Драча.
