Назначение на эту должность Станислава Моисеева стало неожиданностью для одних и совершенно логичным шагом Министерства культуры и туризма для других — для тех, кто знал о творческом сотрудничестве и дружбе прежнего художественного руководителя Молодого театра с Б.С. Ступкой. Заботясь о судьбе первого театра страны, перед смертью Богдан Сильвестрович успел передать Президенту Украины письмо-завещание с именем того, кого бы он хотел видеть своим преемником. Однако не все знали, чье именно имя стояло в предсмертной записке великого украинского актера, который уже никогда не выйдет на сцену и не скажет таинственно с только ему свойственной вкрадчивой интонацией фразу или хотя бы даже одно слово, которое западет в душу и будет жить там, заставляя вступить с ними, со словом и актером, в диалог. Именно способности вести диалог так не хватает сегодня всему нашему обществу.
Что же касается назначения нового руководителя франковцев, то даже если бы на эту должность пришел Сам Всевышний, недовольные все равно нашлись бы. Тем более всем не угодит простой смертный человек независимо от меры своей одаренности, силы и направленности своего ума и искренности своих намерений. Поэтому неудивительно, что переход С. Моисеева в Театр им. И. Франко вызвал недовольство определенной части прославленной труппы и разного рода кривотолки и вопросы. Чтобы получить ответы на них и опровергнуть слухи, которыми в канун нового сезона полнился театральный Киев, мы встретились со Станиславом Анатольевичем.
«В ПОЗУ ОБИЖЕННЫХ СТАНОВЯТСЯ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ, МЯГКО ГОВОРЯ, НЕ БЫЛИ СТОРОННИКАМИ БОГДАНА СТУПКИ»
— Ваше назначение художественным руководителем Театра им. И. Франко вызвало неоднозначную реакцию. Труппа словно раскололась 50 на 50 (одни — «за», а другие — «против»). Главный упрек, что вы пришли на еще «теплое место» (не прошло и девяти дней, как умер Богдан Ступка) — приказ о вашем назначении министр культуры подписал на второй день после похорон мастера. Чем вызвана такая поспешность?
— Сам теряюсь в догадках, ища ответ на этот вопрос. Меня поставили перед фактом. Притом вопрос был поставлен таким образом, что я, учитывая все обстоятельства, должен был это назначение принять. Речь идет прежде всего о том, что накануне был разговор с Богданом Сильвестровичем. В тех довольно драматичных обстоятельствах, в которых состоялась наша последняя встреча, я не мог ответить «нет» на его просьбу принять от него художественное руководство театром. 18 июля, за три дня до его смерти, мне позвонил по телефону Остап Ступка и сказал, что отец просит меня приехать к нему в больницу. Беседа, ввиду ситуации, была достаточно тяжелой, ведь все понимали, что Богдану Сильвестровичу недолго осталось находиться среди нас. Однако я не надеялся, что все случится так внезапно...
Потом меня неожиданно вызывал министр, разговор был коротким, я не был готов к нему психологически и просто не мог сказать «нет», поскольку пять дней назад сказал Ступке «да». Что же касается министра, то, думаю, у него были какие-то основания издать приказ о назначении нового руководителя театра сразу после похорон. Это не было вызвано безразличием к коллективу театра или неуважением к памяти покойного. Возможно, необходимость не затягивать с моим назначением была продиктована сверху — опять же, меня никто не посвящал в детали, я могу лишь выражать догадки, базируясь на тех или других фактах. Известно, что у Януковича было письмо от Ступки и, скорее всего, соответствующее распоряжение поступило именно от Президента, который исполнял последнюю волю Богдана Сильвестровича.
— Речь идет, наконец, о работе, а не о каких-то личных отношениях...
— Мне кажется, что вокруг самой ситуации сегодня существует большая доля спекуляций. Нет какого-то единого критерия, который четко определял бы, сколько должно пройти времени после смерти руководителя, чтобы иметь моральное право назначать на его место нового. Кто-то считает, что должно миновать девять дней, кому-то хочется, чтобы прошло сорок, еще кто-то желает, чтобы руководящее кресло пустовало год. Конечно, каждый имеет право на свое мнение, однако не надо пытаться выдавать его за общепринятую традицию или какой-то необходимый ритуал, без которого оскорбят чьи-то чувства. Наконец, кто, как не семья Богдана Сильвестровича, может давать оценку этой ситуации и решать, морально это или не морально? Семья не давала никаких негативных оценок. В позу обиженных в данном случае становятся люди, которые, мягко говоря, не были сторонниками Богдана Сильвестровича и не всегда по отношению к нему вели себя корректно. Имеем типичную ситуацию: после смерти выдающегося человека вдруг у него появляется много соратников.
— Вы уверяете, что не хотели оставлять Молодой театр ради франковского кресла. Однако не все в это поверят...
— Не вижу никакой необходимости доказывать это скептикам, а те, кто знает меня не первый год, поверят мне без лишних доказательств. Мое нежелание уходить из Молодого театра было продиктовано довольно простыми мотивами: там я имел значительно больше возможностей, ресурсов и для того, чтобы самостоятельно формировать лицо театра, и для того, чтобы реализовывать свои творческие режиссерские потребности и ставить те спектакли, которые хочу. В нынешней ситуации появляется достаточно много новых, притом сложных обстоятельств, с которым я должен считаться, которые ограничивают свободу моих действий. Так что для меня это не равноценная замена.
«НАДО ПОПРОБОВАТЬ ИЗБАВИТЬ НАШИ ТЕАТРЫ ОТ ШТАМПОВ, ОТ РУТИНЫ»
— В интервью «Дню» (№130-131) вы говорили, что необходимы пертурбации, но для этого надо досконально разобраться со всеми вопросами в театре и творческом коллективе, в частности пересмотреть весь репертуар и впоследствии формировать новую афишу. Как говорят, «один в поле не воин», войдет ли в вашу команду кто-то из Молодого театра? Как трупа Молодого восприняла ваш переход в Театр им. И. Франко.
— Без особого энтузиазма, большинство коллектива с сожалением восприняло мое решение. Конечно, там есть люди, которые не были моими единомышленниками. Однако подавляющее большинство актеров, с которыми мы сделали не одно представление, как и представители всех служб и цехов, начиная с бухгалтерии и заканчивая водителями, были довольны тем, как мы общались и работали.
Мне нужно в совершенстве изучить творческий потенциал Театра им. И. Франко. Бесспорно, я знаю основных игроков на этом поле. Более того, со многими из них я уже работал. Но есть молодежь, есть актеры среднего поколения, которых я знаю хуже. К тому же, я не являюсь сторонником принятых еще в советское время принципов формирования труппы, когда актеры коллекционировались в театре, но при этом было неизвестно, будет ли каждый из них что-то играть в ближайшее время или нет. Это как в известном анекдоте о человеке, который устраивается на работу:
— Что вы умеете делать? — спрашивает начальник.
— Могу яму копать.
— А еще что?
— Могу не копать...
Что-то подобное происходит в наших театральных труппах. Актер может играть, а может и не играть, получая при этом зарплату. Согласитесь, что это не очень рациональное отношение и к театру, и к актеру, который попадает в такую ситуацию. Поэтому, если кто-то из актеров и должен прийти вслед за мной, то не для того, чтобы пополнить и без того немалую труппу, а на определенную роль, на которую он больше подходит, чем кто-то другой. Присутствие актера в театре должно быть продиктовано необходимостью именно в нем, тогда приглашение любого исполнителя не будет вызывать никаких недоразумений и лишних вопросов.
— У вас была встреча с труппой Театра им. И. Франко, которая прошла за закрытыми дверями (представителей СМИ не приглашали), поэтому пошли разные слухи о новом курсе театра. Поговаривают, что всех франковцев уволят, а затем возьмут на контракт...
— Я понимаю актерские эмоции и отношусь к ним с сочувствием. Однако уже не раз говорил и еще раз повторюсь: не надо воспринимать все сказанное как действие. Декларация намерений еще не является поступком по осуществлению этих намерений. Нынешнее законодательство не позволяет расформировать труппу франковцев или любого другого театра Украины, а затем перевести всех на контракт. Для этого нужны соответствующие законы и постановления правительства, которые будут регулировать этот процесс. Я же не перевел на контракт труппу Молодого театра, хотя никогда не скрывал, что является сторонником театральной реформы, которая должна быть нацелена на модернизацию украинского театра в целом, а не отдельно взятого театрального коллектива. Эта модернизация должна касаться всех, меня и других режиссеров в том числе. В любой области нашей жизни не может быть неприкосновенных, это неправильно, если они появляются. Мы же возмущаемся, когда власть создает для себя какие-то преференции и становится неприкосновенной. Отчего же хотим для себя создать какие-то особенные условия, когда можно не работать и при этом получать стопроцентную зарплату? А кто-то при этом работает на сцене ежедневно и получает меньше. Бесспорно, есть люди, которые очень много сделали для искусства, которые имеют перед ним определенные заслуги. Однако это не значит, что нам надо игнорировать разумные принципы формирования творческих коллективов.
— Знаю по собственному опыту, как нелегко у нас проводить реформы. Всех, кто пробовал что-то кардинально изменить в наших театрах, я называю «ветеранами художественно-освободительных движений»...
— Попытка избавить наши театры от штампов, от рутины действительно часто становится похожа на военные действия, поскольку изменений не боятся лишь те, кто не потерял мужество и профессиональное достоинство. Между тем, реформы не отменяют социальной заботы об актерах, которые на определенное время могут оказаться вне театра. Для этого и существует власть, ее соответствующие институции, чтобы позаботиться и об этой категории людей. У меня когда-то был разговор с бывшим министром культуры по поводу документа, касающегося аттестации творческих работников театра. Переаттестацию, согласно этому постановлению, должны были проходить все, кроме народных артистов и лауреатов Шевченковской премии, словно они не могут потерять творческую форму. Понятно, что эти люди внесли какой-то весомый вклад в искусство, однако это не может быть критерием того, что они пожизненно и автоматически остаются на высоком уровне мастерства. Ведь меняется время, меняются люди. Речь не идет о том, что надо снять звания или отобрать премии, речь лишь о равенстве всех перед требованиями профессии. Тот же Богдан Ступка, несмотря на все регалии и всенародную популярность, не требовал для себя каких поблажек, он до последнего ежесекундно доказывал свой высокий профессиональный уровень только в конкретной работе. Несовершенство нынешних принципов формирования труппы очевидно, о чем недавно писал и известный российский театральный деятель, бывший министр культуры РФ Михаил Швыдкой. Он уверен, что «существующая система найма творческих работников губительна для искусства». То что, нам надо ждать театральных реформ в России, чтобы потом копировать их, при этом перенимать не лучший опыт, как мы это умеем делать?
— Все эти болезненные вопросы обсуждались на первом собрании труппы?
— На собрании труппы, от которой я и не ожидал единодушно восприятия собственной персоны — такого история театра еще не знает — обсуждалось много разных вопросов. Относительно того, почему не позвали журналистов, то, во-первых, не я эту традицию устанавливал, во-вторых, это не входит в мои обязанности. Надо спросить у тех, кто до сих пор занимался в театре связями с прессой, почему в этот раз не позвали тех, кто освещает театральную жизнь в СМИ? В наших театрах связь с критиками, журналистами поддерживают работники литературно-драматургической части, если только для этого не создана специальная служба. Возможно, журналистов не позвали на собрание из-за того, что готовились не всегда корректные выступления и не хотелось их выносить на широкую публику. Хотя, если правда на нашей стороне, то ее никто не станет скрывать. А если мы что-то скрываем — значит, не дружим с правдой. Я сегодня слышу много подобных претензий. Например, спрашивают, почему я работаю в кабинете, где до меня находился Ступка, а до него — Данченко? Потому что именно это, а не другое рабочее место мне выделил директор театра. Или интересуются, почему сайт театра не отражает последние события его жизни и т.п. Для того чтобы вникнуть во все области жизни такого большого коллектива, необходимо время, которое, ко всему, хотелось бы тратить на работу, а не на выяснение отношений и опровержение разного рода слухов и сплетен. Все журналисты, у которых были ко мне вопросы, получили на них аргументированные ответы. А совместную пресс-конференцию мы устроим немного позже, пусть пройде время, начнется конкретная работа, тогда будет больше оснований и тем для серьезного разговора по сути.
«ПРОЦЕСС СОЗДАНИЯ НОВОГО ЛИЦА НАЦИОНАЛЬНОГО ТЕАТРА ВЕСЬМА ПРОДОЛЖИТЕЛЬНЫЙ»
— Что будет с существующим репертуаром франковцев? Ведь каждый руководитель, подписываясь под афишей, пытается ее максимально обновить.
— Это сложный вопрос, поскольку я точно не знаком со всем репертуаром театра, чтобы принимать какие-то кардинальные решения. Сейчас я буду смотреть все, включая и те спектакли, которые уже видел. Только после этого можно будет принимать какие-то решения относительно существования тех или других представлений. С другой стороны, эту проблему так просто и мгновенно не решишь, потому что, например, снимая спектакль, который не отвечает художественным критериям, нужно на его место предложить другой. Если, условно говоря, мы изымаем из репертуара десять названий, то их нужно чем-то компенсировать. Процесс создания нового лица национального театра весьма продолжительный, он не может состояться за полгода или даже за год.
— Правда ли, что планируется вместо Театра в фойе создать Музей франковцев и среди экспонатов именно там будет кресло Богдана Сильвестровича... С одной стороны, хорошо, что будет музей корифеев, а с другой — исчезает маленькая сцена для экспериментов, которую открыл Ступка, а после новоселья Камерной сцены им. И. С. Данченко подчеркивал, что наконец большая актерская братия будет иметь три (!) площадки для игры. Кстати, вдова Б. Ступки против музея в театре. Ваше отношение к этому?
— Не знаю, кем и когда принималось решение о создании музея на месте Театра в фойе, меня об этом только проинформировал Михаил Захаревич (генеральный директор), спросив, не буду ли я против такого решения, которое в коллективе, похоже, вызрело давно. С одной стороны, нехорошо закрывать Театр в фойе, хотя понятно, что там ввиду слабого технического обеспечения мало возможностей именно для театральных постановок. Это место годилось для поэтических вечеров, для монодрам, но для полноценного современного представления так называемой малой формы, безусловно, несравненно лучше подходит Камерная сцена. С другой стороны, потребность в хорошем музее, насыщенном ценными экспонатами, которые отражали бы едва ли не столетнюю историю Национального театра, тоже существует. Ведь это ненормально, что известный театр с таким количеством выдающихся мастеров не имеет своей музейной экспозиции. Это не значит, что я собираюсь уменьшить количество постановок. Мое основное желание — создать в театре такую творческую платформу, на которой могли бы сосуществовать разные актеры и режиссеры. У нас должны идти спектакли абсолютно разные по жанру, стилю, режиссерскому почерку. Единственными критериями является содержательность, вкус, художественное качество. Я лично очень заинтересован в том, чтобы в Театре Франко ставили известные, что называется, знаковые режиссеры современности. Существует предварительная договоренность о сотрудничестве с Робертом Стуруа, с которым о постановке Леси Украинки договаривался еще Богдан Сильвестрович. И в настоящий момент свою готовность реализовать эту идею известный режиссер подтвердил. Я бы также очень хотел, чтобы у нас что-то поставили Туминас, Херманис, Остермайер... Могу назвать имена нескольких российских режиссеров, работа с которыми обогатила бы и наших актеров, и наш репертуар.
— Вы не боитесь, что будут сравнивать спектакли именитых режиссеров с вашими постановками?
— Не боюсь. Я себя сам спрашивал о том, почему меня не пугает такая перспектива. Мир театра такой большой, что в нем хватит места для всех! Опять же, это не спорт, где кто-то прыгнет выше или дальше тебя. Кто возьмет на себя смелость утверждать, что одна профессионально сделанная постановка стопроцентно лучше другой, тоже созданной на высоком художественном уровне? Я такие беспрекословные оценки выносить не могу. Однако я знаю, что когда вижу хороший спектакль, то мое желание заниматься профессией повышается и, напротив, я начинаю его терять, когда вижу беспомощные, бездарные постановки. Присутствие рядом талантливых, а тем более гениальных людей должно нас стимулировать к работе. Может, я и закомплексовал бы, если бы не слышал от известных европейских драматургов, таких, например, как Януш Гловацкий или Хуан Майорка, хорошие слова о моих постановках. А это дает мне основания считать, что у меня с владением профессией все нормально, я не чувствую себя аутсайдером. Беда в том, что наш театр, наши режиссеры не раскручены, они не имеют надлежащей рекламы, о них никто не знает. И об этом, кстати, Богдан Сильвестрович заботился всегда. Он как-то говорил, что у него испортились отношения с Андреем Жолдаком из-за того, что тот наговорил много плохих слов в адрес его как художественного руководителя театра. Но при этом он заверил, что всегда говорил и будет говорить: «Сегодня Жолдак представляет в мире Украину». Интересы украинского театра, а не собственные отношения, не обиды были для Ступки критерием отношения к режиссерам или актерам. Мы должны радоваться чужим успехам и поддерживать, а не уничтожать друг друга. Тогда все встанет на свои места.
