И хотя круглая дата будет торжественно отмечаться только через два года, первым подарком к этому событию стал выпуск масштабного исследования о жизни и творчестве маэстро: «Странствия Глинки. Комментарий к «Запискам». Часть II. Глинка в Германии или Апология романтического сознания». (Первая часть, посвященная украинским маршрутам композитора вышла в 2000 году и о ней «День» подробно информировал читателей). В новой совместной работе музыковед Сергей Тышко и историк Сергей Мамаев рассказывают об уникальных находках, связанных не только с биографическими фактами, но знакомят с малоизвестными деталями создания произведений композитора, написанных в «немецкий период». Авторы воссоздавая картину эпохи XIX столетия, коснулись вопросов русско-немецких культурных связей, а также исторических судеб романтизма в европейском пространстве.
ПУТЕШЕСТВИЯ РЕАЛЬНЫЕ И «ВИРТУАЛЬНЫЕ»
Комментарий к «Запискам» является неким сплавом разных жанров. С одной стороны, это серьезное научное исследование, а с другой, — захватывающее художественное повествование, с третьей, — музыковедческая монография, а с четвертой, — эссе, написанное на историческом материале.
— В амплитуде странствий Глинки есть одна, на первый взгляд, странная закономерность. Вся его зрелая жизнь проходит в «раскачке» между жаждой новых путешествий и ностальгией по родине. В 1833 — 1834 годах Михаил Иванович стремится из Италии, а потом Австрии и Германии в Петербург. Глинка пребывает во власти новых музыкальных замыслов. Он воодушевлен идеей создания русской оперы (будущей «Жизни за царя»). Но проходит всего несколько лет и наступает сочинение «Руслана и Людмилы» — все меняется. Композитор задыхается в Петербурге. Ему нужна перемена мест, впечатлений. Странствия для Глинки становятся необходимым условием творчества, — рассказывает Сергей Тышко. — В 1841 г., в разгар работы над новой оперой, он писал: «Дай Бог, чтобы... душевный недуг изменился путешествием и чтобы муза моя снова воскресла». Например, приятельница Александра Пушкина — Керн считала, что глинковского «Руслана» лучше слушать «зажмуря глаза», для нее мир приключений оперной фабулы был менее интересен, чем географическая карта этого сюжета, освоенная фантазией, — музыка. «У Глинки клавиши пели от прикосновения его маленькой ручки, — писала Анна Керн. — Он так искусно владел инструментом, что до точности мог выразить все, что хотел... В звуках импровизации слышалась и народная мелодия, и свойственная только Глинке нежность, и игривая веселость, и задумчивое чувство. Мы слушали его, боясь пошевелиться, а по окончании оставались долго в чудном забытьи».
Вообще, в романтических странствиях середины XIX века — независимо от того, было ли путешествие реальным или «виртуальным» — всегда явственно ощущалась нота грусти, разочарования, что самые поэтические уголки земли становятся очередной банальностью, достоянием туристического путеводителя. Михаил Глинка странствует в своей музыке — то в Испанию («Испанские увертюры», романсы «Ночной зефир», «Я здесь, Инезилья»), то в Польшу (Второй акт «Жизни за царя», полонезы и фортепианные мазурки), то в Италию (парафразы на темы из опер итальянского периода и «Венецианская ночь»), в Украину (украинские песни-романсы и уничтоженная симфония «Тарас Бульба»), на Кавказ («Не пой красавица при мне», лезгинка из «Руслана и Людмилы») и др. В таких странствиях для композитора царил дух свободы. А путешествия становились поиском истины, набором знаний, которые потом пригодились в творчестве.
Он получил прекрасное образование — окончил Петербургский благородный пансион, в котором его гувернером был Вильгельм Кюхельбекер — литератор, друг Пушкина, участник восстания декабристов. В 1824 г. Глинка поступил на службу в канцелярию Совета путей сообщения, но по его словам, проработав 5—6 часов мог в оставшееся время отдаваться любимому делу — музыке. Не следует забывать, что Михаил Иванович овладевал премудростями музыкального сочинительства самостоятельно. Блестяще играл на фортепиано, скрипке, имел хороший голос, но у Глинки не было специальной композиторской подготовки. Чтобы не быть дилетантом он продолжал учиться до конца жизни. И во многом преуспел, став родоначальником российской музыкальной классики. В творчестве Михаила Глинки представлены почти все основные музыкальные жанры. Его оперы «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила» определили историческую судьбу русской композиторской школы, положили начало двум основным ветвям оперной классики: народной музыкальной драме, опере-сказке и опере-былине. Михаил Иванович создал образцы славянского симфонизма и открыл новую эпоху в истории русской вокальной лирики. Его «испанские увертюры» положили начало разработке исполнительского музыкального фольклора в мировой симфонической музыке. Композитор в своем творчестве отразил образы и мотивы: итальянские, украинские, польские, финские и народов Востока.
ДАЖЕ В ДНИ ХАНДРЫ «МИМОЗА ПИСАЛ МУЗЫКУ»
Первое упоминание о Глинке в Германии, датировано 1830 годом, в списках приезжих в г. Эмс. А в одной из лейпцигских газет, найденных нами в архивах, Михаил Иванович назван «богатым пианистом, возможно, русским». Композитору в ту пору было 29 лет, но его в Европе совершенно не знали. Да и в России известность к Глинке пришла достаточно поздно. К сожалению, и по сей день о русском классике знают значительно меньше, нежели о Чайковском, Рахманинове, Мусоргском и многих других русских композиторах. В этом есть определенный парадокс. Например, в юные годы Глинки символом немецкой музыки был, конечно, Моцарт. Это увлечение не миновало и Михаила. Примером могут служить его «Вариации на тему Моцарта для арфы», написанные в 1822 г.
В письмах композитор писал, что его поражали в Германии четыре вещи: порядок, благополучие, поголовная грамотность населения и полное отсутствие видимых социальных перегородок. Его восхищала уютная умиротворенность Саксонского Королевства, патриархальный либерализм. В своих путешествиях Михаил Иванович использовал разные средства передвижения. Он мчался по железным дорогам, плавал на пароходах по Рейну и Дунаю, ездил на дилижансе, фаэтоне, почтовых, собственном экипаже, верхом на лошадях, мулах, осликах и ходил пешком. Следует отметить, что авторы «Странствий Глинки» проделали титанический труд и теперь читатели могут представить не только маршруты путешествий композитора, но и узнать о его встречах с различными деятелями культуры того времени. Представить как рождались его творения, о влиянии тех или иных личностей на мировоззрение Михаила Ивановича, какие замыслы он вынашивал.
— Болезни и лечение — лейтмотив всех путешествий композитора. Они стали причиной его длительной остановки в Германии. Известный факт, что хвори преследовали Глинку всю жизнь, — продолжает С. Тышко. — Их у него был «пышный» букет, а в добавок композитор страдал мнительностью, часто хандрил, раздражался по разным поводам. В «Записках» он часто пишет, что у него «болят нервы, руки и ноги немеют и я страдаю отсутствием аппетита». Во время обострения Глинку мучили бредовые состояния — галлюцинации, которые он именовал «обманами чувств». Он не переносил холода, постоянно убегая в теплые края. Даже летом требовал топить в комнатах, надевал тулуп и для профилактики пил перцовку. В пасмурные дни плохо разбирал ноты. Именно поэтому друзья называли Михаила «мимозой». Но даже находясь на пике болезни всегда писал музыку. Друзья и современники композитора отмечали, что Глинка обладал удивительным чувством юмора, любил розыгрыши, мастерски шутил. В хорошем расположении духа всегда был душой компании. Обожал женщин и пользовался их вниманием.
На водолечении в немецких курортах Эмс и Шлангенбад, а также Франкфурте — несмотря на болезненное состояние слушал музыку, знакомился с местными достопримечательностями. Общая продолжительность пребывания композитора в первый свой приезд в Германию составила три с половиной месяца. Почти половину германского путешествия он провел в Эмсе. Летом этот крошечный городок превращался в мировую летнюю столицу. Сюда, на воды, в разные годы, любили приезжать высокопоставленные персоны — среди них немецкий кайзер, российские императоры со своими домочадцами, богатые вельможи, деятели культуры и науки. Здесь проходили интереснейшие концерты, царила праздничная фестивальная атмосфера.
«КУДА ЖЕ ЕМУ ДО БЕТХОВЕНА...»
В «Странствиях Глинки» Мамаев и Тышко проводят параллели творческих биографий двух великих маэстро: Вебера и Глинки. Так, авторы «Оберона» и «Руслана» были замечательными колористами, ясно выразившими новое отношение романтиков к самому звучанию музыки. Героям их опер присуще одно общее свойство — риторическая патетичность.
Киевские исследователи рассказывают о привязанности к творчеству Бетховена, которую Глинка сохранил на всю жизнь. Когда разговор касался Моцарта, то Михаил Иванович всегда прибавлял: «Хорош, только куда ж ему до Бетховена. «Фиделио» я не променяю на все оперы Моцарта вместе взятые». Еще Серов замечал, что в глинковской «Жизни за царя», где был воспринят особый (ораторный) род оперы, у музыкально-сценических замыслов Бетховена и Глинки есть общий прототип — оперы Керубини, их героический стиль. Астафьев утверждал, что в «Фиделио» намечен оперный идеал, который композитор пытался воплотить в «Руслане».
Не менее интересным для читателей являются страницы, посвященные путешествию композитора в Германию в середине октября 1833 г. и до второй половины 1834 г. Тышко и Мамаев подробно описывают не только маршруты поездок Глинки, но и стараются передать с кем встречался композитор, цитируют его записи о событиях, которые оставили след в душе Михаила Ивановича. Именно в этот вояж он улучшил свои знания немецкого языка. Кстати, у Глинки были уникальные способности к языкам. Он свободно владел французским, итальянским, испанским, персидским, хорошо знал латынь, английский, польский, украинский, белорусский языки.
«ЧТОБЫ СООТЕЧЕСТВЕННИКИ ПОЧУВСТВОВАЛИ СЕБЯ ДОМА...»
Этапным для Михаила Ивановича стало знакомство с Зигфридом-Вильгельмом Деном — немецким музыкальным теоретиком, педагогом, у которого Глинка учился теории композиции. Они занимались преимущественно основами контрапункта и гармонии. Сохранились документальные свидетельства этих уроков — конспекты. В конце жизни, во второй период творческого общения с Деном осенью-зимой 1856—1857 г. г. Глинка упражнялся в церковных ладах. Профессиональное общение они поддерживали и в последующие годы, каждый раз когда Михаил приезжал в Берлин, считая его не только своим учителем, но и другом, подарив Дену очень ценную табакерку старинной работы.
Примечательно, что первые мысли и наброски оперы «Жизни за царя» появились у Михаила Глинки во время пребывания в Берлине, в начале 1834 года. В своем письме некому загадочному S. T. Композитор пишет: «Я мог бы подарить нашему театру достойное его произведение... Важнее всего найти сюжет; я, во всяком случае, хочу, чтобы все это было национальным, — прежде всего, сюжет, а затем и музыка, так, чтоб мои дорогие соотечественники почувствовали бы себя дома, а за границей не приняли бы меня за хвастунишку и ворону в павлиньих перьях».
Вообще берлинские «подготовительные» работы Глинки (включая Симфонию-увертюру, Каприччио на русские темы) по мнению Тышко и Мамаева вполне укладываются в рамки явления, которое в Западной Европе именуется романтическим национализмом в музыке. Опера в этом движении занимала совершенно уникальное место: играла лидирующую роль, так как использовала характерные национальные темы, часто с патриотическими мотивами, стимулировала композиторов к поискам характерной национальной выразительности в музыке», — писал Д. Граут в «Краткой истории оперы».
«ЧУВСТВО И ФОРМА — ЭТО ДУША И ТЕЛО»
— Муза моя молчит, отчасти полагаю, оттого, что я очень переменился, стал серьезнее и спокойнее, весьма редко бываю в восторженном состоянии, сверх того, мало-помалу у меня развилось критическое воззрение на искусство и теперь я, кроме классической музыки, никакой другой без скуки слушать не могу, — писал Глинка Кукольнику.
Близкий друг Михаила Ивановича К. Булгаков — человек чрезвычайно чуткий в музыкальном отношении, считал, что Глинка идет по стопам Джакомо Мейербера, манера которого была проста: всегда выбирал два резко противоположных начала и вкладывал их в основание своего музыкального сочинения. Каждая ария имеет внутреннее соотношение с движением драмы и характером поющего лица, каждая фраза исполнена значения. Однако со временем, восторги от произведений Мейербера уступили место критической оценке. Противоречивыми были личностные отношения между композиторами: от восторга, до охлаждения и вновь восхищения. В письме, датированном июлем 1856 г. Глинка описывает одну из их встреч: «Сделав мне несколько комплиментов по поводу двух пьес («Камаринская» и «Польская»), которые он (Мейербер) слышал... предложил воспользоваться его посредничеством для того, чтобы исполнить несколько отрывков из моей оперы «Жизнь за царя» в большом концерте, который должен состояться при дворе этой зимой».
Михаил Глинка считал: «Все искусства, а следовательно и музыка требуют: чувства — это получается от вдохновения свыше; формы — значит красоты, то есть соразмерности частей для составления стройного целого. Чувство зиждет, дает основную идею; форма обрекает идею в приличную, подходящую ризу. Условные формы, как каноны, фуги, вальсы, кадрили и пр., все имеют историческую основу. Чувство и форма — это душа и тело. Первое — дар высшей благодати, второе приобретается трудом, и умный руководитель — человек вовсе не лишний...»
ПОСЛЕДНЯЯ ДОРОГА
27 апреля 1856 года Михаил Иванович отправился в свое последнее заграничное путешествие. Он ехал умирать.
— В последние годы Глинка оказался практически один, без родных, друзей, в чужом, но дружелюбном для него городе, — рассказывает С. Тышко. — Он вновь вернулся к духовной музыке. Замышлял некие новые ее формы. Приступил к написанию Литургии. Следует заметить, что композитор, казалось, привык к своей роли феникса, вечно умирающего и воскресающего. Нрав его как будто смягчился — привычные жалобы стали менее настойчивыми. Даже с доктором, за неделю до смерти, шутил: «Я гораздо более боюсь медиков, нежели самой болезни».
Михаил Иванович неожиданно скончался 15 февраля 1857 года в Берлине в возрасте 53 лет. Всего несколько человек: Мейербер, Ден, Кашперов, дирижер Бейер, скрипач Грюнвальд, чиновник из Посольства Российской империи, две жены русских священников и квартирные хозяева Миллер проводили композитора в последний путь. Похороны были очень скромными. По свидетельству Энгельгардта: «Из России никто не приезжал на похороны. Деньги на погребение Дену дала Людмила Ивановна Шестакова (сестра Глинки. — Т. П. ), но, видимо, сумма была довольно скромной. Через несколько месяцев, когда откопали могилу, пришлось подводить под гроб холст, так как доски, из которых сколочен гроб, развалились. Тело Глинки было не в платье, а в холстяном саване». Впрочем, могло быть и хуже — Моцарта вовсе опустили в общую могилу.
Авторы «Странствий Глинки», презентуя свою книгу, подчеркнули, что смогли ее написать благодаря содействию Международного благотворительного фонда конкурса Владимира Горовица и Гете-институту. Свой труд они считают маленьким вкладом в сохранение наследия великого русского композитора.
