Недавно в Киеве выступала популярная российская актриса. Она презентовала публике моноспектакль «Я научилась просто мудро жить...», в который вошли песни из кинофильмов и фрагменты спектаклей БДТ им. Товстоногова, стихи Цветаевой, Ахматовой, Петровых и др. Телезрители увидели Светлану Крючкову в сериале «Ликвидация». Она сыграла соседку Давида Гоцмана — колоритную тетю Песю; а в четырехсерийном фильме Дмитрия Томашпольского «Луна в зените» исполнила роль пожилой поэтессы Анны Ахматовой...
«ДАВАЙ, ДАЛЬШЕ ЧИТАЙ»
— Создавая образ Ахматовой, в какой мере вы основывались на сценарии, а в какой — на вашем собственном представлении?
— Все, что происходило на площадке, было основано на видении Дмитрия Томашпольского. Он очень глубоко погрузился в материал и знает об Ахматовой гораздо больше, чем мы смогли вместить в фильм, — рассказала Светлана Крючкова izvestia.ru. — Если в картине нет истории взаимоотношений Лурье, Судейкиной и Ахматовой или очень важного разговора, когда Ахматовой предложили эмигрировать, а она ответила: «Одна я не поеду, а нас с Левушкой никогда не выпустят», причина тому самая прозаическая — нет денег на большой метраж. По этой же причине из фильма вылетела фраза, которая мне была очень дорога: когда вышло знаменитое ждановское постановление, Ахматова сказала: «Скажите, зачем великой моей стране, победившей Гитлера со всей его современной техникой, понадобилось пройти всеми танками по груди одной больной старухи?»
— Трудно вам далась эта роль?
— Я так глубоко туда погрузилась, что еле вынырнула. Я стала старая, больная, у меня все время болело сердце, мне ставили капельницы даже на площадке. Я почти не общалась с домашними. Это был довольно тяжелый период, надо сказать. Хотя с режиссером у нас было полное взаимопонимание. У нас с ним, кстати, произошла странная история, о которой он мне перед съемками напомнил. В 1995 году я сидела в жюри фестиваля «Киношок», председателем жюри был Юрий Башмет. 9 сентября — я точно помню число — мы должны были смотреть фильм Дмитрия Томашпольского «Будем жить», но киномеханик напился. Сидим, ждем. И тут я говорю: «Ну что, творцы? Все гениальные, а время никто не может занять». — «Ты и занимай». — «Пожалуйста». Пошла на сцену и стала читать стихи. Так продолжалось больше часа. Когда я спросила: «Пришел механик?» — мне ответили: «Пришел-пришел, ты давай, дальше читай». Получилось, что именно я сохранила для Димы зрителей. Прошло десять лет, и — редчайший случай — я освободила себе три недели. Незадолго до этого лежала в больнице, под наркозом у меня остановилось сердце, надо было как-то реабилитироваться, и я собиралась уехать в санаторий. В этот момент мне позвонил Томашпольский — и три свободные недели были отданы «Луне в зените».
— Как вы отреагировали на его предложение сыграть Ахматову?
— Я набрала в легкие воздуха, чтобы сказать: «Боже упаси!» Я тогда только что посмотрела Безрукова-Пушкина... Но Дима меня понял и сказал: «Не надо добиваться портретного сходства, нам важен ассоциативный ряд. Это фильм документально- художественный». Этим он меня успокоил. Лицом я на Ахматову, конечно, не похожа. Но когда я в гриме и костюме вышла из-за угла, а навстречу шла работница музея в Фонтанном доме, она охнула: «Господи, я подумала, что это она!»
— Так и сердечный приступ может случиться.
— Конечно. Тем более, что в доме Ахматовой постоянно слышатся шаги, а под человеком, спавшим на ее кровати, все просто ходило ходуном. Меня это не удивляет. Ахматова по гороскопу Рак, она родилась 23 июня, я — 22-го. А Раки к 70 годам становятся пророками. Известно, что Ахматова могла ночи напролет проводить у костра, она сидела и не отрываясь смотрела на огонь. Можно представить, какие видения ей являлись. Так вот, мы должны были снимать подобную сцену. Я сижу перед съемками в гримвагене, вдруг входит бледный Дима: «Все против нас. Пошел дождь». Я говорю: «Подожди, может быть, все за нас?» — «Я подумаю». И ушел. Возвращается через десять минут: «Так даже лучше будет». В общем, решили снимать под дождем. А я человек, склонный к простудам, на меня чихнули — заболела, промочила ноги — слегла. Конечно, мне на колени и под спину положили грелки, а между дублями держали надо мной зонт, но в момент съемок я сидела в кресле под настоящим ливнем. Всю ночь мы снимали, а на следующий день я ни разу не чихнула.
— Вы тоже к 70 годам станете пророком?
— Этого никто не может знать. Но я часто говорю: «Не делай это, а то будет так». Не слушаются, а через два года приходят: «Эх, надо было сделать иначе». У всех пророков участь одна — Кассандры.
— Вы моложе, чем была Ахматова перед смертью. Не боитесь казаться старше, чем есть на самом деле?
— Мне как-то позвонила соседка и сказала: «Света, я хочу тебе сказать одну вещь, только ты не обижайся. Знаешь, когда ты стала старая, ты стала гениальная артистка». — «Почему ты думала, что я обижусь?» — «Что я тебя назвала старой». — «Я же не дура, понимаю, что мне много лет». Знаете, я вошла в возраст не с сожалением об увядании, о потере красоты и гибкости, а с какой-то радостью открытия. Мне возраст дал возможность играть совершенно другие роли, гораздо более масштабные и интересные.
«ЗАВЕЛА В ТЕАТРЕ МОДУ РОЖАТЬ»
— В «Ликвидации» вы сыграли одесситку тетю Песю...
— Роль получилась маленькая, но яркая. Мне звонили одесситы: «Мы списываем ваши слова», а я отвечала: «Зачем? Это я их у вас списала». Тетю Песю я сыграла с огромным удовольствием, потому что у нас в Кишиневе, где я родилась, во дворе было семь еврейских семей, три русских и одна украинская. Так что мне надо было всего лишь вспомнить, что я слышала в детстве. Я даже спорила с нашим консультантом: «Люсик, не говорит старая еврейка «шо?», она говорит: «Что?». Местные жители — мы снимали на Молдаванке — меня постоянно спрашивали: «Вы с какого двора?» А администратор съемочной площадки в один из первых дней меня окликнул: «Женщина, куда вы идете? Там съемки!» Да что там! Меня сын родной не узнал. Я вышла из гримерки, он стоит и на меня смотрит. Я подхожу ближе, а он не реагирует. Я ему: «Саша!» — «Мама!»
— Вы как уехали в 17 лет из Кишинева, так больше и не возвращались?
— Я только с третьего раза поступила в театральный институт. В первый год я вернулась в Кишинев, работала машинисткой. На второй год осталась в Москве работать по лимиту. Работала слесарем-сборщиком третьего разряда. Я собирала карданные валы в ночную смену, а еще работала старшим препаратором сельскохозяйственных машин. Все это полезно для будущей актрисы. Другой вопрос, что здоровье подрывается. Я знаю, что такое, когда негде ночевать, я знаю, что такое голод, когда по нескольку дней нечего есть. Я знаю, что такое человеческая жестокость и людская доброта. Я тогда на заводе чуть не загнулась физически, и мне ничего не оставалось, как снова вернуться домой. А на третий год я поступила.
— Трудно было совмещать воспитание детей с работой актрисы?
— Не забывайте, что до тридцати лет для меня не существовало ничего, кроме работы — 24 часа в сутки. А когда появился ребенок, выбор стал всегда в пользу ребенка. Как сказал Товстоногов: «Это Крючкова завела в театре моду рожать». До меня все боялись рожать, а я родила и до восьми лет сидела с сыном. На съемки вместе с ним ездила. Все крутили пальцем у виска, а куда мне было его девать? В детдом отдать? И вообще я не всеядна. Я в БДТ сейчас играю одну роль — Вассу Железнову. Мне хватает. Если я что-то не могу высказать в этой роли, я скажу это на своем поэтическом или творческом вечере или, например, в спектакле «Домой», который я поставила как режиссер.
Я очень много работаю, потому что мои дети пока что не могут себя обеспечивать. Когда мне говорят: «Вы можете выступить у нас бесплатно?» — я отвечаю: «Нет. Это преступление против моей семьи». Приглашаете — платите деньги. У меня есть свое послушание — это «Театр-студия Светланы Крючковой», в котором я и мои актеры работаем не за деньги, а для того, чтобы помочь подрастающему поколению сформировать правильную систему нравственных координат. Мы общаемся и играем спектакли для социально неблагополучных детей. Это бесплатно. А если у меня есть свободная минутка, я лучше пообщаюсь с моим 17 летним сыном. У него сейчас как раз душа формируется.
