16 апреля в Доме кино состоялся показ фильма «Тайная свобода» по ее сценарию.
Премьерный показ «Тайной свободы» (режиссер Сергей Лысенко) состоялся еще в 2011 году, однако тогдашняя версия фильма сценаристку не удовлетворила. Прежде всего, потому, что ленте не хватало компактности, местами она несколько «зависала». Потому позднее перфекционистка Лемешева принялась дорабатывать картину. И это ей удалось. Поражающий портрет поколения режиссеров-шестидесятников, его жанр автор определила как Ностальгический кинороманс. Хотя новая версия фильма оставалась, по сути дела, неизвестной...
Тогда же, после доработки, Людмила дала интервью газете «День» (5 сентября 2013 г.). Интервьюер Ирина Гордейчук спросила, в чем причина определенной зацикленности на судьбе поколения шестидесятников? Поскольку действительно — большинство книг и статей-эссе Лемешевой посвящено тем, кто не просто пришел в кино в 1960-х, а еще и стал носителем определенной идеологии, определенного, сказать бы, психотипа.
«МЫ, СОВРЕМЕННЫЕ ЛЮДИ, ОТЛИЧАЕМСЯ СТРАШНОЙ ПОВЕРХНОСТНОСТЬЮ...»
Ответ был таким: «Для того, по-видимому, чтобы что-то глубоко понять, нужно долбить в одно место. Мы, современные люди, отличаемся страшной поверхностностью. В нашей жизни больше всего мне не нравится то, что никто ни во что не хочет углубляться.
Мы ничего о себе не знаем. Сами о себе, потому что не заглядываем даже в собственную глубину. Я не догадываюсь не только о том, что у тебя в душе творится, — себя до конца не знаю. Боюсь этого знания. В собственные тайные глубины заглядывала, разве что, русская классика — Достоевский, Толстой...»
Это очевидно принципиальная для Лемешевой позиция. И именно поэтому, кстати, она так не похожа на традиционного критика — потому что ее интересуют не фильмы как такие, а то, что происходит в человеческих душах: каждой отдельно и в том космосе человеческом, который они вместе создают.
Уже в эссе «Тайная свобода» (он и стал основой сценария) она напишет: «Мы не умеем рассказывать о самих себе, о реальной, а не вымышленной сложности своей судьбы, о трагической глубине пережитого нами опыта — причем, рассказывать собственным, индивидуальным языком, не взирая на чужие образцы и модели. А если не пытаться осмыслить наш опыт, то зачем он вообще был? И как мы можем быть интересными большому миру, если сами себе не интересны?»
Согласитесь, удивительно точные вопросы! Какие у нас крайне редко возникают. А почему? Шестидесятники — их приметной особенностью было то (и об этом тоже фильм «Тайная свобода»), что они были интересными сами для себя, они с каким-то особенно радостным рвением познавали себя и свое поколение. Самое «разговорчивое поколение» — таким является один из маркеров Лемешевой, который звучит в закадровом авторском комментарии. Действительно, они говорили-говорили-говорили (и что-то «заговорили», прибавлю), потому что лед сталинской заморозки тронулся, и души воскресали, взлетая над социумом, над жизнью, которая не очень-то стремилась изменяться (об этом позднее сделает свой фильм «Вавилон ХХ» Иван Миколайчук, один из главных героев этого поколения и картины Лемешевой и Лысенко).
О, эти полеты! Как во сне, так и наяву — не случайно же знаменитая лента Романа Балаяна одарила нас именно такой формулой. Это кино, которое подобралось к подсознательным нашим желаниям и стремлениям, которое так грациозно разобралось с тем, чего нам хочется и чего нам так не хватало в брежневские «застойные» времена.
Когда-то от Марички Миколайчук я услышал, как она спросила молчаливого, в тот момент, своего мужа, Ивана: «О чем ты думаешь сейчас?» И он ответил: «Вот когда начну говорить — тогда и узнаю». Да, наше сознание затаено в глубинах души, и слово — единственный инструмент познания и самопознания. Шестидесятники заговорили, прежде всего, с целью самовыявления и самопознания: общества в целом. Цель, которая и в настоящее время выглядит все еще недосягаемой.
Цель, достижения которой грубо оборвали в 1970-е. Мы проснулись на рубеже 1980-90-х, чтобы убаюкаться (мы позволили это сделать с собой) в 1990-х. И, невзирая на гордые лозунги о воскресении нашего сознания, в настоящее время выглядит так, что украинское общество безмолвствует, за него говорят, а следовательно, и решают другие. Об этом также фильм, в котором Лемешева стремится познать своих любимых героев — любимых как в искусстве, так и в жизни. Она провоцирует их на разговор, на самовыявление. Ради этого сажает за стол, чтобы заговорили. И они говорят. Говорят! Это люди редкой красоты, которые говорят, умеют осмыслить космос собственной души в большом и безграничном космосе. Отсюда, кстати, и карнавальность, склонность к игровой обрядности, к иронии и самоиронии.
«СЕГОДНЯ БОЖЬИ ДУРАКИ — ТВОРЧЕСКИЕ ЛЮДИ»
А почему свобода в фильме является «тайной» и даже засекреченной? Ответ простой — поскольку идет речь о сознании индивидуальном, невидимом и, следовательно, неконтролированном. Шестидесятники стояли на том, что их творчество, их вербальные и пластические образы являются альтернативными по отношению к сфере официальной (то есть контролируемой властью) жизни. В сценарии есть ссылка на Пушкина: в художнике есть то, что не удается уничтожить самому жестокому тоталитарному режиму. «В древности, — цитирую сценарий Лемешевой, — существовал институт юродивых. За право говорить правду они платили отказом от нормальной жизни. Сегодня божьи дураки — творческие люди».
Потому не случайным является нюанс, акцентированный, опять-таки, в фильме: главными персонажами фильмов шестидесятников были дети и юноши, а также художники. Потому что в них живет тот самый непокоренный дух свободы, без которого умирает общественная жизнь. Например, в настоящее время, когда она выглядит такой управляемой, а с этим вместе и неосмысленной, неотрефлектированной. Люди живут, словно во сне, коллективном сне, который программируется так называемой «политической элитой». И — когда осмыслить героев фильма Лемешевой и Лысенко в современном контексте — у нас сегодня в искусстве преобладают не личности, а то, что в советское время называлось «инженерами человеческих душ». Инженерами, поскольку они не продуцируют собственные идеи, они чужие идеи реализуют преступными им технологическими средствами. «Продюсерское кино» — так это называется.
Конечно, «инженеров» в искусстве всегда было больше, чем генераторов идей (кино, которое традиционно называется Авторским, и является таким, которое генерирует идеи, идеи личностные, собственного «производства»). «Тайная свобода» действительно является Ностальгическим киноромансом, поскольку напоминает о великой эпохе, когда погоду в обществе творили люди по-настоящему свободные, яркие, суперталантливые (когда говорить о кино, это Сергей Параджанов, Юрий Ильенко, Леонид Осыка, Иван Миколайчук...), кто свои таинственные полеты опредмечивал в экранных образах, в потоках свободных фантазий.
И это люди по-настоящему аристократические. Один из любимых тезисов Людмилы Лемешевой звучит так: «Свобода является категорией аристократической, а не демократической». Так это выглядит в действительности: псевдодемократия выпускает на свободу (никоем образом не засекреченного) джина вседозволенности, горизонтальных ценностей (это когда ни одной ценностной иерархии не существует), поддельного равенства. Личностная жизнь здесь теряет право на существование, правит бал посредственность, которую вот такая «демократия» выносит на самую вершину общественной и государственной жизни.
Что остается? А верить в то, что тайная, личностная свобода и является наивысшей ценностью. По крайней мере, искусство и является сверхважным инструментом достижения настоящей свободных полетов наших душ — во сне и наяву.
