Наконец украинский зритель может выбирать — театры наши разные по направлениям, эстетике, измерениям. Любите, господа, то, что любится, интересуйтесь тем, что вам интересно, и успокойтесь на том, что неинтересное и чужое вам может нравиться и радовать кого-то другого.
Донецкий областной академический украинский музыкально- драматический театр по случаю юбилея родной области привез в столицу спектакли абсолютно разные по жанрам и форме: традиционную украинскую мелодраму «Зілля» по известному произведению О. Кобылянской, которая «У неділю рано зілля копала», театральную версию мюзикла популярного американского фильма «В джазе только девушки» и настоящую оперу — «Свадьба Фигаро» В.-А. Моцарта. То есть все три — классика соответствующего жанра.
Каждый из спектаклей — это яркое зрелище, исполненное танцами, пением, световыми эффектами и музыкой. На сцене полно народа — все красивые, певучие и драматичные, т.е. не торчат массовкой, а действуют, реагируют на ситуацию, общаются между собой, подыгрывают героям и тому подобное. Особенно это поражает в «Свадьбе Фигаро» (режиссер-постановщик и автор сценической версии Елена Негреску, киевлянка, традиционно недооцениваемая в Украине). Оказывается, оперный спектакль, даже пропетый на языке оригинала и без табло с плохим переводом над сценой, а только с несколькими ключевыми для понимания интриги сюжета украинскими фразами, может быть захватывающим зрелищем, понятным по содержанию, причудливым по форме и ироническим по интонации. И исполнители здесь не привязаны к палочке дирижера (Е. Кулаков, автор аранжировки), не выжидают очереди продемонстрировать красоту своих вокальных данных, а действуют как драматические актеры, наполняя пение искренними эмоциями, свободно двигаясь по сцене и четко выдерживая внутреннюю логику поведения. Вот бы некоторым украинским оперным театрам так! А секрет успеха этой постановки простой. Молодые артисты Денис Федоренко (граф Альмавива), Любовь Доброноженко (графиня Розина), Дмитрий Федоров (Фигаро), Алина Яровая (Сюзанна) имеют консерваторское образование, но оказались незамеченными Донецкой оперой. А дальновидный генеральный директор и художественный руководитель донецкого драматического театра Марк Бровун взял их в состав хора, они побегали-попели в массовках, освоили основы творчества драматического актера и оказались готовыми к самостоятельной работе. А еще талантливый режиссер Е. Негреску сумела выстроить им рисунок роли — задачи, реакции, выразительные детали — и родился молодой спектакль, достойный лучших оперных сцен.
Главная интонация спектакля — ирония, заложенная в музыке Моцарта и проявленная постановочными средствами и поведением актеров. Здесь отправленный графом в армию паж Керубино одет по моде XVIII века, но из камуфляжной ткани. Как и «солдаты», которые маршево выплясывают под его пение. Граф отъезжает на охоту на коне из трех частей: один юнец держит голову коня на палочке, двое на плечах ноши-седло, а еще один — круп с хвостом. Потом в сцене в графской конюшне эта лошадиная голова (за сеном налево) и хвост (за сеном направо) будут смешно реагировать на происходящее с героями.
Художник-постановщик спектакля Светлана Кан придумала деревья в парке из свадебных платьев-кринолинов на колесиках и с белыми плюмажами ветвей и листвы. «Деревья» крутятся, ездят — словно кружится голова у персонажей. Так же ездят и копны сена в конюшне. А еще в спектакле есть большая багетная рама, в которой картинно появляются очаровательно одетые герои — а направо экран, как полотно, вынутое из этой рамы. На экране все время демонстрируется видео, которое отвечает или месту действия, или настроениям героев. Если сердится Альмавива — на экране гроза и молнии, как бушуют страсти — экран заливает красным. Или светится изображение пышного зала в покоях графа, или купол высокого потолка в сцене суда. Разве что очень плохо снята настоящая конюшня с живыми лошадями, но и технически не всегда четко совпадает видео и действие. А начинается все это кино с титульного листа оперы Моцарта и его портретов разных времен и заканчивается (во время финальных поклонов артистов) титрами исполнителей спектакля, советским ампиром здания Донецкого театра и улицами вечернего Донецка с гуляющей публикой…
От классической оперы — к классическому Голливуду и бессмертному фильму Билли Вайлдера с Мерилин Монро в главной роли. Режиссер Александр Аркадин-Школьник создал собственную версию сценария киноленты, адаптировав экранный материал к условиям театральной сцены. Огромная железная конструкция из металлических труб и множества площадок, ступенек и закоулков, выдуманная художницей Татьяной Медвидь, позволяет мгновенно переносить действие с места на место и отражает жесткую драматургическую структуру комедии ситуаций. Здесь есть и лифт, и вагон поезда, и яхта, и ночной клуб, и пляж, и ванна, полная пышной пены, в которой мокнет-прячется в полном костюме Джо/Жозефина (А. Романий), и — главное — эстрада, на которой играет девичий оркестр крошки Сью.
Актеры — от эпизодов до героев — просто купаются в своих ролях. Даже артисты оркестра, выведенные из оркестровой ямы на сцену и в зал зрителей, работают как драматические актеры. А драматические актеры прекрасно владеют музыкальными инструментами. В частности, Андрей Романий умело играет на саксофоне и вызывает взрыв эмоций, неистовствуя за ударной установкой, что напомнило киевлянам подобную музыкальную импровизацию Анатолия Хостикоева в спектакле франковцев «Кін IV».
Конечно, актерам интересно предстать перед публикой и энергичными джентльменами, и переодетыми в очаровательных девушек. Талантливый актер М. Крышталь, когда-то центральный актер труппы, давно уже не имел больших ролей. И его Джерри/Дафна исполнен (на) множеством тонких деталей, комичных трюков и глубокой искренности. Кажется, что в дуэте с виртуозным и неудержимым А. Романием (Джо/Жозефина) М. Крышталь — надежная основой.
Алиса Суворова в роли Конфетки не пытается наследовать звезду Монро. И правильно делает. Кроме белокурого парика в ней нет ничего от голливудской легенды. Но ведь и «девушки» Джо и Джерри также искусственные блондинки — и в этом юмор. Актриса красиво поет, у нее стройная фигурка как раз для голубого купальника, легко двигается и органична в поведении и тексте — что еще нужно для любования героиней мюзикла?
Спектакль и действительно радует и развлекает — это шутка на грани фола. И, как правило, эту грань актеры не переходят, хотя «приколов» в адрес груди и ниже пояса хватает. Спасает именно шутливость, легкость, ироническая преувеличенность. Хотя иногда эта преувеличенность бывает все же излишней. По-видимому, от чрезмерной старательности и желания понравиться столице.
Возможно, эта старательность помешала и «Зіллю» безоговорочно понравиться некоторым требовательным зрителям. Тем более, что играли спектакль высокодолжностной публике после щедрых приветствий государственников. Режиссер Анатолий Канцедайло, приглашенный на постановку из Днепропетровска, известный мастер прочтения свежим глазом национальной классики. Он умеет раскрыть неожиданные, тонкие психологические кружева в каноническом тексте. Но своеобразный донецкий спектакль оказался исполнен противоречиями. В первую очередь старая инсценизация В. Василько, хотя, кажется, и подправленная немного, сегодня эстетически устарела — чрезмерно бытовая, иногда многословная, а временами ей явно не хватает прозаических образов О. Кобылянской. Режиссер пытается с этим бороться. Помещает действие в условное черное пространство с деревянными настилами и волшебной сияющей луной (хотя финальная грубо выполненная молния не волнует, а смешит). Он вводит в спектакль много украинской фольклорной обрядности — нестандартной, красивой, поэтической. Выстраивает парадоксальные мизансцены, когда Гриць спиной ощущает присутствие любимой Татьяны- турчанки. Сквозь постоянное безумное движение по сцене обнаруживается цыганская природа Гриця, его ментальный призыв к странствию, невозможность усидеть на месте.
Канцедайло явно пытался придать спектаклю философскую глубину, но здесь ему не удалось опереться на актеров — не все они были готовы прожить и осмыслить короткие сцены сюжета так, чтобы соединить условность постановки, правду страстей и отстраненную оценку парадоксов человеческой Судьбы.
Особенно досадно выглядел в этом плане Г. Горшков в роли старого цыгана Андронати, призванного быть философским центром спектакля. Без традиционной черной шляпы, которая могла бы стать ярким средством выразительности, эмоционально поверхностный, искусственно темпераментный, актер произносил текст легко, не задумываясь, только отмечая сюжетные повороты, а не меняясь в них, не проживая и не осмысливая.
Прекрасными в своих украинских типажах, но также поверхностными, приблизительными оказались и молодые герои — Гриць (В. Швец) и Татьяна (З. Гуска). Хотя юноша старательно демонстрировал свой большой темперамент, но он был какой-то абстрактный, нецелеустремленный. Пока что и актеру было трудно — образ Гриця весь соткан из любви, а играть любовь на сцене очень сложно, если играется только она, а не то, на чем она замешана. Молоденькой Зоряне Гуске лучше удалось безумие героини, чем ее острый характер и неистовство влюбленности. Ближе к режиссерскому замыслу оказались А. Терехова (Мавра, мать Гриця) и А. Суворова (Настка, невеста Гриця). Мавра попала едва ли не в центр сюжета. Ее история составила немалую часть действия и актрисе пришлось быстро переключаться в возрастных и психологических параметрах образа. Что ей большей частью удавалось. Разве что излишней иногда казалась ее почти неуправляемая энергетика. А вот Суворова, такая сладкая Конфетка в джазе, где одни девушки, здесь затронула душу процессом психологической жизни образа покинутой девушки Настки, процессом борьбы за свою любовь и счастье. К сожалению, эта борьба не находила в спектакле достойного противодействия со стороны других участников любовного треугольника.
Пока что актеры, оказавшись на эстетическом распутье, прятались за украинский актерский инстинкт, который заключается в неистовстве абстрактного темперамента, внешней красоте, напевности и избыточной эмоциональности. Это только мы, украинцы, умеем: вышла на сцену — и фонтанными брызгами слезы из глаз. Так и превратился спектакль «Зілля» в почти безупречный пример традиционного украинского театра во всей его мумифицированности, чем он и прекрасен, и своеобразен, и интересен.
И здесь возникает предположение: может, актеры не так уж и виноваты, что в известной степени разошлись с режиссером А. Канцедайлом? Разошлись в эстетике, используя ту, в которой привыкли работать эти мастера. Режиссер пытался войти в донецкий монастырь со своим уставом, а донетчане опирались на свой опыт и художественную привычку. Она же заключалась в том, что донецкий драматический театр преимущественно предлагает зрителям роскошное ЗРЕЛИЩЕ, которое не предполагает психологических осложнений или эстетических парадоксов. Прекрасный балет, очаровательный хор, изысканные костюмы, богатые декорации, различные спецэффекты радуют зрителя. Актерам на этом фоне достаточно быть раскрепощенными, искренними, элегантными, красивыми, пластичными, певучими и рисовать образы несколькими выразительными штрихами. А это они умеют в совершенстве. Спектакль Донецкого музыкально-драматического театра — это всегда изысканное шоу, радостное и лучистое. А вот представить на его прекрасной сцене драмы Чехова, Ибсена, Винниченко довольно трудно...
