Известный украинский искусствовед, критик и переводчик отошел в вечность после продолжительной болезни на 78-м году жизни. Николай Федосеевич, пан Мыкола, Мыкольцьо. На первый взгляд он мог показаться кому-то веселым беззаботным балагуром, даже простаком. Никакой позы или притворной амбиции, или холодной высокости-недоступности. Но за этой обманчивой внешностью скрывалась душевная глубина и искренняя человечность, большие знания и та «народная» интеллигентность, которая неразрывна с нравственностью и всегда отличает непоказную подлинность от фальшивой помпезности.
Нашу оболонскую группу 1970—1980-х (Дебелюки, Обертасы, Кагарлицкие...) цементировала не только украинская песня и традиционная культура, но и гражданская активность относительно всех тогдашних общественных процессов. Уже забылось, как познакомилась с Николаем и Олей: на какой-то художественной импрезе или в доме Ивана Макаровича Гончара, возле которого я тогда жила. Первая запись Николая (в 1968 г.) в «Книге впечатлений» Музея (Гончар еще в расцвете сил и надежд): «Светоч культуры нашей Иван Макарович! Мне стыдно заполнять страницу банальными фразами. Хотелось бы одного: чтобы каждый, кто побывал у Вас, проникся той большой любовью к Украине и сделал для нее, ее сегодняшнего, ее грядущего хотя бы частицу того, что делаете Вы. Вот и будет его вклад, его благодарность и Вам, и Украине нашей». Через три года у Гончара начнется 20-летний «черный период» обструкции и преследований. И Кагарлицкий не отвернется, как многие другие, а будет всячески поддерживать в трудную минуту, как сын — отца, как ученик — учителя.
У Николая не было страха самосохранения, а всегда была позиция! Он не декларировал ее на трибунах, а демонстрировал в делах и поступках. Его неподкупность, неуступчивость-несговорчивость поворачивались по большей части против него, однако именно это прямостояние было его сутью как личности, привлекало к нему людей. На художественных вечерах, которые организовывал в столице и за ее пределами в течение многих лет, неутомимо популяризируя украинскую культуру, ее славных представителей — и ныне сущих, и тех, которые уже отошли, — всегда был аншлаг. А во время празднования 70-летнего юбилея Николая Кагарлицкого руководство Дома учителя должно было нахрапом закрыть двери заведения и не пустить десятки желающих, потому что испугалось, что от наплыва благодарных зрителей упадет балкон...
А скольким художникам и художественным коллективам Николай Федосеевич помог стать на ноги, обрести известность, получить уважение и почетные награды и звания! Он аргументировано писал о них в прессу и руководящие учреждения, настойчиво стучал в разные двери (хотя не все и не сразу открывались!), одержимо выводил на сцены... У Кагарлицкого было чрезвычайно тонкое ощущение красоты — и в человеке, и в природе, чувствовал свой гражданский долг поддержать и защитить, благословить молодые побеги украинской культуры — чтобы впоследствии, набравшись сил, утверждали в мире наше национальное наследие. Добивался переименования киевских улиц именами тех, о ком писал и чьи творческие наработки спасал от забвения, и именно его стараниями сегодня есть в столице улицы Екатерины Билокур, Ларисы Мирошниченко, Ивана Козловского, Михаила Донца, Бориса Гмыри...
А сам — как-то всегда в стороне, незаметно, неакцентированно. В суетливом, шатком и скоротечном мире некоторые расценивали это как чудачество. Но скромность была кредо Николая. «Скромность в какой-то степени его погубила», — сказал на поминках один из его друзей. Чем возразить? И нужно ли? Но если бы Кагарлицкий был другим, сдетонировала ли бы его чувствительная, трепетная душа на страдальческую судьбу Екатерины Билокур, позвала ли бы красота того, что создала богдановская «чудачка», и открылись ли бы ее поражающие письма? А благодаря Николаю Кагарлицкому это стало открытием на века!
Он умел соединить мир слова и музыки, которые любил всей душой. Сколько труда приложил, расшифровывая жизненные пути Оксаны Петрусенко и готовя к изданию эпохальную художественно-документальную повесть о певице, и его «Легендарная Оксана Петрусенко» выдержала четыре издания! Ее, как и книжку «Екатерина Билокур глазами современников», которую Николай упорядочил, издала уникальная семья Ирины и Григория Садовых, близких друзей Кагарлицких. Именно эти патриотичные люди помогали писателю выстоять в тяжелые последние годы жизни, когда отказали почки и должен был трижды в неделю ездить в больницу на диализ, а затем и совсем слег.
Учитель, писатель, редактор. Был колоритной и неординарной фигурой, рафинированный экстраверт, щедрый и очень светлый человек. По сердечной доброте своей и светлости тем, которые предали его, говорил: «Прощаю...» «...Ему словно на роду написано ЗАСЕВАТЬ «убогую ниву» отборным зерном, а жать, молотить, молоть, выпекать хлеба, а тем более потреблять их должны были другие, «братья незрячие». Судьба приготовила ему тяжелые испытания. Слишком тяжелые даже для сильной личности. Он с честью принял это полынное причастие. И по-рыцарски боролся за жизнь, до последнего вздоха...» — на смерть Николаю написал на своей странице в ФБ журналист, многолетний участник хора «Гомін», который так уважал Кагарлицкий и ни одного выступления которого не пропускал.
Мог ли не вмешаться тогда, в 1989-м, в расправу ОМОНа над студентами возле Верховной Рады — и избежать избиения, которое укоротило ему жизнь? Конечно, мог. Но безоглядно ринулся защищать правду и право. Потому что чувствовал себя украинцем, гражданином и писателем...
«Мы прожили душа в душу 46 лет», — говорит его жена Ольга Зиновьевна. Николай стал ей не только мужем, но и отцом (потому что родного репрессировали, когда была совсем маленькой), стал сыном и другом. Теперь надо учиться жить без него, среди всего, что он любил (а Николай любил — любить) и среди чего блаженствовал: книжек, цветов, музыкальных записей, вышивок... Надо доделать то, что не успел, недоговорил. Ведь остается вечная страна украинского слова, которая соединила их и верным жрецом которой он был.
Сейчас ждет издания большой труд писателя о нашем славном певце Михаиле Донце, который Николай дописывал уже будучи тяжело больным, а также его удивительные воспоминания «Україна, батьку, в нас одна» — как последний подарок нам от Николая Федосеевича и как вечная память об известном искусствоведе.
