К имени Эдуарда Митницкого не нужно добавлять его почетных званий. Его авторитет в театральном искусстве слишком высок. И все же, Эдуард Митницкий — художественный руководитель-директор Киевского академического театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра, профессор, народный артист Украины и России. Его жизнь в искусстве исчисляется уже десятилетиями, творческий задел поставленных спектаклей достиг 150-ти, режиссерская школа Митницкого дала путевку в жизнь многим режиссерам, которые продолжают и развивают его творческие установки. А еще Митницкий — философ. С неудержимым желанием постичь величие жизни, систематизировать явления искусства, соотнести их с собственным творчеством, найти ту, неуловимую сущность театра, поиски которой ведет всю свою жизнь в искусстве.
Коллектив Театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра, который с легкой руки театральных шутников получил меткое название «Левая драма», был создан Эдуардом Митницким, и вот почти три десятилетия Мастер продолжает заниматься его творческой программой, определением курса, формированием творческого лица. И оно таки выделяется среди других в киевском театральном пространстве. Своей тягой к творческому эксперименту, смелостью поиска, разноголосицей режиссерских почерков, умом художественного руководителя, который, несмотря на смену времен и вкусов, продолжает исследовать самое главное — глубины человеческой души и заниматься в искусстве «человековедением». Как результат успешности усилий и Митницкого, и всего театрального коллектива Театра драмы и комедии — авторитет среди зрителей и фраза, ставшая традиционной, — «Нет лишнего билета?»
У многих зрителей, помнящих времена Русской драмы, когда там Эдуард Митницкий поставил легендарный спектакль «Варшавская мелодия» с молодой Адой Роговцевой, отсчет знакомства с творчеством режиссера начинается с этого момента. Но и до этого в судьбе Митницкого было много интересного, так же как и после этого. Так, его последняя работа — спектакль «26 комнат...» вызвала большой резонанс среди театралов.
«РУБЦЫ НА ДУШЕ»
— Эдуард Маркович, вы считаете «Варшавскую мелодию» определенным этапом в вашем творчестве, или это, возможно, был просто удачный спектакль, один из многих?
— Этот спектакль оставил у меня много «рубцов» на душе. Он выходил с большими сложностями и помнит шквал «идеологических» и заказных статей, которые громили нежелательный для руководства и некоторых лиц спектакль. Но помню и умные и профессиональные статьи, например, в Ленинграде, куда мы ездили со спектаклем на гастроли. Так что все было. На материале и «Варшавской...», и других спектаклей я и другие режиссеры в те времена занимались серьезными вопросами — человек и общество, человек и эпоха. Узнав после известного ХХ съезда, что же происходило в нашем обществе, мы, молодежь, тогда были настроены очень воинственно и в каждой своей работе искали форму как понятнее высказать свое сопротивление тому, что существовало. Бывало, приходилось на обсуждениях спектаклей слышать такие обвинения политического характера, что думал — все, выгонят из театра! И, кстати, это было не только в Украине, но и в России, и других тогдашних республиках, где я ставил спектакли. Но у моего поколения было твердое знание ради чего мы существуем, ради чего доказываем свою правоту. Не скажу, что в творческом плане «Варшавская мелодия» была для меня чем-то слишком значительным. Она была очередным важным шагом на пути овладения театром, как и остальные спектакли, потому что над любым спектаклем я работаю с одинаковой самоотверженностью и ответственностью. Кстати, авторское содержание произведения всегда было для меня приоритетным, и ни в одном спектакле я не подменял автора собой. Каждый должен делать свою работу. И моя в этом случае роль авторско-исполнительская. Авторство уже есть — драматург! Леонид Варпаховских так и считал: режиссер в сотрудничестве с автором — исполнитель. В отношениях с актером — композитор.
— Ваше творчество — это значительный вклад в украинское искусство: кроме многочисленных постановок, вы создали свой театр, свою режиссерскую школу. Что еще вспоминается с приятными ощущениями?
— Кстати, не люблю громкого: «режиссерская школа»! Это преувеличение. Есть умные, культурные, способные, работящие люди, пытающиеся помочь «открыть себя», научить сочетать «мир за окном» с овладением ремесла. Но людей с таким «джентльменским» характером все меньше. Причины разные, но весомые: культурная «почва» истощена, «довольствие» жалкое, работа слишком тяжелая. А относительно приятных ощущений, то в театре их не существует. Потому что все непросто. Спектакль создается всегда трудно, тяжело передать свои мысли, понимание другому человеку, найти средства, которые будут убедительными. И главное — поразить зрителя. Интересно, что при большой тяге к развлечению зрители мгновенно ощущают живое дыхание сцены, то есть искусство! А искусство — это проблемный театр. В любом жанре. Это чувствуется на подсознательном уровне, и в этом, вероятно, главная загадка театра. Ну и потом, спектакль сделан, а тут, словно кувалдой по голове, — «приговоры» критиков. Я за любую критику, потому что учусь всю жизнь, в том числе и у своих студентов. Я рад «незлому, тихому слову», но когда это делается этично и дает режиссеру возможность подумать, Не говорю о себе — к нашему театру отношение толерантное, эстетичное. А в других случаях? Когда не придерживаются уважения к театру или к художнику, своим молодым коллегам советую: скомкайте и выбросьте эту газету, где вы прочитали хамство о своей работе, и забудьте навсегда. Да, видите сколько составляющих на пути создания спектакля. А после всего, когда со временем спектакль «деформируется», когда актеры забывают режиссерские установки и свободно трактуют сценическое произведение? Снова работа. Так что театр — непростое дело! Относительно моего родного театра. В нем также существуют все театральные проблемы, и по сравнению с другими театрами, где мне приходилось работать, они не настолько существенны. Потому что этот коллектив создан грамотно, правильно, с ноля. Я собирал и собираю труппу довольно осторожно. Конечно, наше время такое, что не дает спокойно заниматься творчеством, актерам следует где-то бегать: по сериалам, телевидению, антрепризам, рекламам, они как мобильные телефоны: «заряжаются» в театре и «разряжаются» на заработках. Но, несмотря на мое ощущение себя «зарядным устройством», мои актеры дают основания их уважать, помогать.
— А как бы вы охарактеризовали сегодняшнее состояние Театра драмы и комедии?
— Мне кажется, что мы медленно, тяжело, но приближаемся к воплощению нашего общего, имею в виду, коллективного стремления стать театром художественным. Постепенно, но непрестанно сопротивляться коммерческому напору.
— Эдуард Маркович, какое событие вы считаете самым выдающимся в вашей жизни?
— Самое знаменательное и самое главное событие моей жизни — встреча с моей женой, Еленой Михайловной Вериковской. И если я в духовном смысле чем- то в жизни овладел, это благодаря ей! Ее уму, безупречному вкусу, уникальной порядочности. Вот-вот отдаем в печать книгу, посвященную памяти Елены Михайловны.
— Как будет называться книга?
— «Леля». Так ее все называли, даже ученики между собой. В таком названии — концентрация отношения к ней огромного круга людей.
«ИМПРОВИЗАЦИИ»
— А в творчестве что для вас самое важное?
— Наверное, то, что я продолжаю работать в своем театре. Дважды предлагали контракты в Германии, но после долгих размышлений я отказывался, понимая, что не могу оторваться от той корневой системы, которая так мощно держит меня тут. Самое важное — настроение нашей труппы. Настроены ли актеры и режиссеры усложнять свою «жизнь в искусстве» или их уже удовлетворяет сделанное вчера. Как найти эту творческую «наживку», которая зацепит сознание или подсознание актера. Как создать такую среду, в которой судьба спектакля волновала бы все без исключения звена театральной пирамиды. Самое важное — чему научишь студентов, где они устроятся... Но самое главнее, конечно, спектакль. Каждый из них в период работы — основное событие жизни. Проходит время, «дитя» «взрослеет», и тебе уже нужно заботиться о том, что от спектакля остается. Снова работать, ликвидировать «последствия» самодеятельной «импровизации». Вот так и живем. Все это и есть театр — наша работа.
— Среди всего, что меняется, что для вас является величиной?
— То, что написано в Евангелии: вечные Божьи законы, на которых держится мир.
— Эдуард Маркович, каковы ваши последние впечатления от увиденного в киевских театрах?
— Наилучшее мое впечатление, из последних, от спектакля «Дядя Ваня» в Театре на Подоле. Слышал хорошие отзывы о спектакле Театра им. Франко — «Соло-миа» и запланировал в новом сезоне его посмотреть. Вообще, сейчас в театр иду, только когда уверен, что это нужно посмотреть. Случаются квалифицированные рецензии (но очень случайно, именно так, как и спектакли), подталкивающие идти в театр.
— А спектакль «Варшавская мелодия-2», продолжение легендарной пьесы, вы смотрели? Каково ваше впечатление?
— Меня многократно приглашали режиссер Игорь Афанасьев и актриса Ада Роговцева, но что- то меня останавливало. И когда я задумался, смог объяснить это только ощущением конъюнктуры этого проекта...
«ЕЖЕСЕКУНДНОЕ ПОЗНАНИЕ НОВОГО»
— В вашем театре существует традиция закрывать сезон премьерой. Не изменили ей вы и в этот раз, показав свою постановку по Чехову. Вы долго репетировали, с чем это было связано?
— По объективным причинам. Выпускал курс в институте, выезжал на постановку в Вильнюс. Но хочу сказать, что работали не столько долго, сколько тщательно. В этом случае меня волновал не только Чехов, но и необходимость напомнить актерам, что главное в театре. Мне хотелось снова пройти с актерами путь глубинной работы над текстом, над словом с его тайным содержанием, над каждой запятой и точкой, такой важной у Чехова. Актеры, бегающие по сериалам, немного забыли о такой необходимости, приходилось напоминать им и много работать...
— Почему из всех известных, репертуарных чеховских пьес вы выбрали наименее популярную — «Леший»?
— Потому что она наименее похожа на Чехова, в ней присутствует значительная тенденция публицистичности, это мне показалось интересным сейчас. Там герои борются за сохранение лесов, люди вырубают деревья, потом в нашей истории «вырубали» людей. Можно проследить определенную закономерность. Человек — часть природы, а нарушение баланса в природе приводит к катастрофам. Именно в этой пьесе Чехов очень точно почувствовал, что будет превалировать в отношениях людей, — именно эту власть денег.
— Как всегда в вашем театре, который любит менять названия, «Леший» был изменен на «26 комнат...». Почему?
— Изменения названий обычно возникают в процессе репетиций, когда видно, как спектакль выстраивается. Смысл этого названия в том, что не только в лесу может заблудиться человек, но и в своих многих комнатах. А у Чехова эти 26 комнат — модель мира, в котором люди не знают, где и в чем выход, и помочь друг другу не могут.
— Желание преподавать присутствует не у многих художников, с чем связана ваша потребность передать собственный опыт, приобретенные практические знания?
— Не могу сказать, что стремился преподавать режиссуру. Мне с головой хватало работы с актерами, тут огромное пространство для самоусовершенствования и проникновения в таинственный, подсознательный «сундук» психо-творческих возможностей человека. Но, вероятно, какой-то внутренний голос побуждал меня к тому, что нужно иметь воодушевление и поддержку у молодых. Они ощущают что- то такое. Что является новым, неожиданным для моего поколения. Режиссура — система ежесекундного познания нового и почти физическая потребность исследовать не только пути провидения, но и лабиринты души человеческой. Новое, неизведанное в жизни всегда привносит следующее поколение. Мне просто необходимо знать, и раньше так было, и сейчас, что и как думают мои преемники — обо мне, о мире, об искусстве, о профессии режиссера, вообще о жизни.
— А каким должен быть ваш ученик, чтобы вы его захотели взять на свой курс?
— Если коротко, нужно быть интеллигентным и умным, не помешает — и талантливым. Пользуясь случаем, замечу, что не могу переносить людей глупых и завистливых.
— А в чем вам хотелось, чтобы ваши студенты были похожи на вас?
— Совсем не убежден, что кому-то нужно быть похожим на меня! Я пытаюсь преподавать человековедение. Стремлюсь доказать своим ученикам — самое плохое, когда у режиссера возникает ощущение сверхчеловека. Это ошибочный путь, нужно суметь стать «частью» своего времени, понимать общечеловеческие проблемы и сделать их источником собственного творчества.
— А как вам кажется, когда у вашего ученика-режиссера выходит удачный спектакль, в этом есть ваша заслуга?
— Задача любого профессионального преподавателя заключается в том, чтобы не мешать студенту искать свой театр и себя в нем. Если спектакль получился достойный, думаю, что и я в чем-то к этому причастен, хотя бы тем, что не мешал. Я только всегда настаиваю — сделай проблемы мира своими собственными, и твой спектакль не оставит зрителя равнодушным. Ведь искренние вибрации души художника всегда смогут почувствовать по ту сторону рампы.
— В наши сложные времена, когда искусству и художникам существовать тяжело, в чем вы находите спасение?
— В замкнутости от того, что вокруг меня, в отстранении от реальности. Помните, как в монологе Бориса Годунова: «И рад бежать, да некуда...». Понимать это сложно, больно, но если не можешь влиять на процессы, что остается? Ждать лучших времен и продолжать честно делать свое дело...
