На сцене Театра имени И. Франко поставлен спектакль «Кавказский меловой круг» по пьесе выдающегося немецкого драматурга, публициста, автора новой театральной системы — эпического театра — Бертольта Брехта. Постановку воплотил в жизнь литовский режиссер Линас Мариюс Зайкаускас.
По-видимому, до появления на киевской сцене этого довольно- таки специфического произведения театральные критики и поклонники театрального искусства по поводу ожидаемой премьеры задумывались над двумя вопросами. Во-первых, будет ли пытаться Линас Зайкаускас воспроизвести эпический театр Бертольта Брехта, с его известным «эффектом отчуждения», апелляцией к рацио зрителю, лозунгами-зонгами и т.д. Во-вторых (вопрос на будущее), будет ли пользоваться такое сценическое произведение зрительским спросом, ведь драматургия Брехта требует определенной интеллектуальной подготовки — известно, что на сцене этого же театра такая попытка уже была (следует вспомнить спектакль «Карьера Артуро Уи» режиссера Валентина Козьменко-Делинде с Богданом Ступкой в главной роли).
Таким образом, довольно-таки неожиданной «изюминкой» спектакля литовского режиссера стало то, что Зайкаускас в своей интерпретации «Кавказского мелового круга» смог довольно метко и естественно совместить упомянутые брехтовские приемы. Такая драматургия в определенной мере диктует свои правила игры — с элементами психологического театра, которые он уже воплощал в предыдущих работах: «Наш городок» и «Вишневый сад» в Театре драмы и комедии на Левом берегу Днепра.
С первой же сцены спектакля у зрителя, который знаком с системой эпического театра, возникает необычайное «искушение» фиксировать брехтовские приемы, выискивая их и в актерской работе рассказчика (Анатолий Гнатюк), которому мгновенно удается переключить внимание зрителя посредством общения с героями, которое позволяет уразуметь, что на сцене — не реальная жизненная история, а спектакль; и в музыкальных дивертисментах в исполнении живого оркестра, который предлагает вниманию зрителей национальные грузинские мелодии (музыкальное оформление — Юрий Прялкин); и в сценографическом решении, которое подчас является довольно- таки аллегорическим и далеким от жизненной правды. Привлекает внимание вода-простыня и огромная рамка от картины, в которой на самом деле «картинно» разыгрывается сцена объяснения в любви Груше (Анастасия Добрынина) и Симона Хахави (Дмитрий Рыбалевский). Как раз именно по этой причине зритель с уверенностью делает вывод: театр Брехта существует. Однако впоследствии — трогательная и правдивая история на сцене заставляет отвлечься от театроведческих выводов и категорических штампов.
В центре этой истории — жизнь Груше Вахнадзе, которая жертвует всем ради единственного существа — новорожденного ребенка, которого покинула жена губернатора (Ирина Дворянин), обращаясь в бегство от военных и прихватив с собой лишь гардероб. Уже в первом действии решается серьезный психологический конфликт: Груше может оставить ребенка, и тогда ей будет легче спасаться и продолжать жить обычным образом или же спасать малыша, страдая от голода и холода, бороться за еду и крышу над головой. Груше не выдерживает «искушения добром» и спасает младенца, который впоследствии становится для нее самым родным человеком. С этого момента и начинается настоящий психологический театр, побуждающий зрителя сопереживать, сочувствовать, а иногда и радоваться за героиню. Некоторые сцены вызывают такое напряжение в зале, что, кажется, каждый воспринимает эту историю, как свою собственную. И неудивительно, ведь что может быть более понятным, чем проблемы материнства, которые можно интерпретировать как непрерывный путь борьбы, а также «физиологическое» чувство ответственности?..
Красной нитью в спектакле отмечена борьба Груше. Но на основную линию наслаивается множество тонких психологических деталей, эффектных и неожиданных сценических пассажей, в создании которых, как известно, Линас Зайкаускас является настоящим мастером. Актеры умело «жонглируют» репликами и сценами. Например, крестьянин-скотовод (Алексей Петухов), соглашаясь дешевле продать молоко для ребенка, отпивает из стакана «лишнее»; Груше дает собственную грудь ребенку, чтобы тот сосал и представлял, что ест, а случайным образом разлитое молоко героиня вымачивает волосами и пытается выдавить еще хоть каплю для младенца. Все эти детали не просто воспринимаются на эмоциональном, чувственном уровне, они «цепляют» даже тех, кто настроился «правильно» воспринимать Брехта.
И предпоследняя сцена, где решается основной внешний конфликт, — кому отдать ребенка (биологической матери, женщине ли, посвятившей ему жизнь, однако не может причинить боль, вырвав из мелового круга), уже «звучит» не как кульминация, а как ожидаемый смысловой вывод.
А относительно зрительского спроса, здесь, наверное, необходимо довериться времени. «Кавказский меловой круг» — спектакль продолжительный, однако действие разворачивается достаточно стремительно, будто бы оставляя время в стороне... Драматургия Брехта, как известно, является непростой, однако сценическая версия Линаса Зайкаускаса — понятна и близка каждому. А главное — независимо от «привязок» к различным театральным эстетикам, поискам смысловых истин, «Кавказский меловой круг» — это настоящий театр, который просто обязан жить.
