80 лет для театра — это мало или много? Ведь живой театр — как человек: рождается, растет, набирается сил, достигает своего расцвета и… неизбежно угасает. Театральный классик ХХ века Немирович-Данченко прогнозировал жизнь Московского художественного театра в пределах двадцати лет, то есть творческой биографии одного актерского поколения. Далее, по его мнению, на руинах старого театра должен родиться другой. Так, собственно, оно и случилось. А вот наш современник Питер Брук подписывает контракт с актерами на пять лет, полагая, что на этом комплекс художественных идей, сфокусированных в его театре, исчерпывается. Недавний художественный руководитель Комеди Франсез, театра, соизмеримого масштабом и уровнем притязаний с Русской драмой, театром имени Франко, Жан Витез в разговоре со мной изящно уклонился от ответа: в числителе моего театра — момент, в знаменателе — вечность. Красиво сказано!
Наверное, все же каждый театр имеет свой возраст. И определяется он несколькими факторами. Личностью и творчеством художественного руководителя, который стоит у его истоков, определяя стратегию театра. Жизнеспособностью традиций, на которые театр опирается. Прочностью связей со своим временем, наконец.
ТЕАТР ХОХЛОВА-РОМАНОВА
И здесь обнаруживается неожиданное. Оказывается, под маркой Русской драмы — первой русской сцены в Украине — на протяжении восьмидесяти лет также жило несколько театров, во всяком случае доказано, — два. Театр Константина Хохлова — Михаила Романова времен 30—50 х годов —Театр русской психологической драмы. Поколение незабываемых актеров, на творчестве которых воспитывалось, простите за тавтологию, целое поколение русской и украинской интеллигенции. Михаил Федорович Романов, Юрий Сергеевич Лавров, Виктор Михайлович Халатов, Михаил Михайлович Белоусов, Валерия Францевна Драга, Евгения Эммануиловна Опалова… С благоговением произношу эти имена. И перед глазами возникает…
…Беззащитный перед пошлостью жизни Протасов Романова в толстовском «Живом трупе». Вот он подходит к окну, зажигает, не глядя, спичку и забывает прикурить. И в эти мгновения, пока она догорает, толстовский герой проживает все свое не сложившееся прошлое и прощается с ним. Когда-то актеры МХАТа приезжали в Киев, чтобы увидеть Романова на сцене.
…Лавров с его Дон Жуаном в «Каменном властелине» Леси Украинки, Рощиным в «Хождении по мукам». Белоусов с его Треплевым в чеховской «Чайке». Опалова и Халатов во «Лжи на длинных ногах». Молодая Александра Захаровна Смолярова — Маша в «Живом трупе». Темпераментный Николай Николаевич Рушковский — пылкий шекспировский Ромео. Голливудского вида Кирилл Лавров в «Оводе» по роману Войнич. Потрясающе внутренне пластичный Олег Борисов в «Комедии ошибок» Шекспира, и он же Счастливцев в «Лесе». В том театре впервые вышла на сцену в «Юности Поли Вихровой» Леонова студентка Театрального института Ада Роговцева. А потом на сцену ворвался дерзкий дуэт Юрия Мажуги и Ады Роговцевой в «Ста четырех страницах про любовь»…
После насильственного отстранения от руководства Хохлова и ухода из жизни славного поколения актеров, что составляли славу и гордость театра, настали времена безвластия. Театр и власть, спросите вы? Именно так. Театр — не демократическое учреждение, здесь от личности художественного лидера зависит многое, если не все.
ДВЕНАДЦАТЬ РЕЖИССЕРОВ ЗА ТРИДЦАТЬ ЛЕТ
Русскую драму попеременно возглавляли то незаурядные, то вполне заурядные режиссеры. Достаточно назвать — специально оставляю читателю возможность отделить первых от вторых — имена Ирины Молостовой, Владимира Ненашева, Эдуарда Митницкого, Григория Кононенко, Владимира Петрова. Нисколько не умаляя творческих усилий, потуг и заслуг этих режиссеров, признаемся, что Русская драма все же не стала для них своим театром. Хотя, отметим: практически ежесезонно появлялись спектакли, выходящие за рамки сезонного события. Здесь поставил фантастически популярные «Деревья умирают стоя» Эдуарда Касоны ученик Мейерхольда Леонид Викторович Варпаховский. Здесь Эдуард Маркович Митницкий поставил легендарный спектакль «Варшавская мелодия», где Ада Роговцева успешно конкурировала с Алисой Фрейндлих в этой роли. Сотворил своих завораживающих «Священных чудовищ» Роман Виктюк с той же Адой Николаевной. Поразил раблезианской избыточностью и интеллектуальным напором Владимир Петров, подаривший этой сцене вольтеровского «Кандида». Выросло новое актерское поколение, что составляет ныне гордость театра. Все это время театр пытался достойно поддерживать свой имидж, хотя, скажем честно, это не всегда ему удавалось. Театр строится долго, разрушается незаметно.
Во всяком случае, идиллический пейзаж никак не складывался. Одно время театр возглавлял Владимир Ненашев. Здесь стоит перейти на эзопов язык. Сцену заполнила «софроновщина» — все эти «Стряпухи» вхолостую и замужем. «Горе от ума», которое следовало бы назвать «Горем без ума», но зато с унылым оживлением бомонда. Бесцветный, где и звезды не горели, кроме разве что Данилы Лидера, «Вишневый сад». И пошло-покатилось. Попирающие все мыслимые вкусы наскоки «лихого атамана», того, который, если вспомните, «пришел дать нам волю». Поэтизация не воспеваемых подвигов бригадирши Музы Гараевой. Манипуляции в бадье, с потугами на истинно чеховские мотивации, в чеховской «Чайке». Экзальтированные «благодарствования» на уровне семейного актерского бенефиса в вымороченном опусе Анатолия Дьяченко «Благодарю». Апофеоз безвкусия — его же неописуемые порхания свихнувшейся бабочки.
Налицо было, внешне, может, не очень заметное, но неуклонное понижение культуры театра. Длящееся годами, как в жутком рапиде, погружение в рутину. И — одно связано с другим — периодическое растаскивание высоких традиций Русской драмы на клановые интересы традиционно сильной, но расколотой этически и эстетически труппы. Театр утрачивал векторное движение в театральном потоке. А чего другого было ожидать? За три десятилетия, по моим наблюдениям, в театре сменилось двенадцать главных режиссеров! Кого здесь только не было, кто только не пытался. Один в порыве энтузиазма захотел чего-то большого и светлого, да не потянул. Другой вяло пошел на поводу у норовистой труппы, да загруз. Третий оказался активным невпопад…
ДВУКРАТНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ РЕЗНИКОВИЧА
В то же время в театре происходили процессы малозаметные поначалу, но имеющие для его истории важнейшее значение. Я имею в виду двукратное возвращение Михаила Резниковича в Русскую драму, ознаменованные постановкой таких спектаклей, которые вошли в его историю. Здесь его ждали не реванш, не триумф, но подвижнический труд сценостроительства. Он шел к этому — своему — театру, яростно внедряясь в него и вынужденно отходя от него, долгие годы. Не ведая компромиссов, терпя и подчас срываясь, но не сбиваясь с прицела, не заигрывая ни с власть предержащими, ни властью пользующимися, ни ко власти рвущимися. Да мало ли врагов у художника, стремящегося быть искренним в искусстве! Советская власть ли с ее удушающими чиновничьими играми вокруг искусства — вспомним изгнание Резниковича из театра, который он строил. Культурная ли политика суверенной державы с ее благородными декларациями в поддержку и во благо культуры и фактическим небрежением ею. Последние ли события, сотрясающие театр вот уже полгода, связанные с фанатичным стремлением, под видом театральной реформы, отобрать у Резниковича бразды правления, приписывая ему несуществующие и потому недоказуемые грехи, но так и не сбившие коллектив с избранного курса. Наоборот. Произошло невиданное и редкое по нынешним временам в театре этическое и эстетическое сплочение труппы вокруг своего руководителя. От корифеев, играющих в его спектаклях свои лучшие роли, до молодых режиссеров и начинающих актеров, кстати, учеников Михаила Юрьевича, дерзающих на второй сцене театра — Сцене под крышей.
Но кто способен все претерпеть, тому дано на многое дерзнуть. И театральный историк имеет все основания предположить, что сегодня Русская драма — это театр Михаила Резниковича. Конечно, в чем-то сущностном он наследует традиции психологического театра Хохлова, в чем-то отталкивается от него.
Три срока пребывания Михаила Резниковича на Ленина, 5. Улица за это время станет называться именем Богдана Хмельницкого, а сам театр, пребывая уже в другой стране, повысит свой статус — станет Национальным. И ко всему этому Резникович будет иметь непосредственное отношение.
1963-й. Молодого режиссера, ученика Георгия Александровича Товстоногова, Михаила Резниковича, сценографа Давида Боровского и вместе с ним нескольких талантливых актеров из Москвы и Ленинграда встретили в театре приветливо, более того— им были рады. Театр, вспоминает Михаил Юрьевич, «пребывал в той поре, когда ему жизненно необходимо было обновление. Нашей заслуги в том не было. Просто мы пришли вовремя». Это действительно важно — прийти вовремя.
…Вы помните: «Кто за? Кто против?» по роману Павла Загребельного. Белые одежды сцены. Огромный вопросительный знак, висящий на заднике. В чем, собственно, вопрос? В чем смысл происходящей на сцене нелепицы? Пафос этого абсурдистского спектакля был направлен против хронических болезней советского общества: прежде всего, против протекционизма, когда агрессивная бездарность душит талант, против ставшего уже привычным конформизма. Этот талант в исполнении Вячеслава Езепова даже внешне — манерами, жестами и, так сказать, антропологически — выражением лица, размахом скул и диаметром шеи отличался от своих оппонентов. Полагаю, это присутствовало в подсознательном режиссерском коде: показать одиночество интеллигентного не в первом поколении человека в окружении подавляющего псевдо интеллектуального большинства. Он был настоящим. А все они притворялись… А далее были «Сто четыре страницы про любовь» Э. Радзинского, «Кто за? Кто против?», «Насмешливое мое счастье» Л. Малютина — достаточно произвольно выбранные вехи первого прихода.
…Вы помните ту «Бесприданницу» Резниковича? Тот неотплывающий пароход Боровского? Выстраивался полифонический спектакль открытых страстей, игралась трагедия духовной личности в бездуховном обществе. Безнадежность и безысходность столкновения щедрого, искреннего чувства и унормированных правил поведения, ее бунт против этих фарисейских условностей. Роль Ларисы Огудаловой станет звездным часом Ларисы Кадочниковой, ее актерской кульминацией… «Дети Ванюшина» Сергея Найденова. «Бесприданница» Александра Островского, «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда, «Отелло» Шекспира. Зеркало советской действительности — «Кафедра» Валерии Врублевской, спектакль, получивший всесоюзный резонанс. Николай Рушковский, блистательно изобразивший социального демагога и фарисея Брызгалова, этакого Тартюфа в привычной стойке настороженности, с обаятельной улыбкой и оскалом ненависти. Безобразный сон — «Игрок» по Достоевскому с нервным, каким-то незащищенным от превратностей судьбы Олегом Исаевым. Все это избранные вехи второго прихода.
…Мгновения, когда Алконон убаюкивает Тойбеле перед смертью, потрясают, они принадлежат к высшим моментам духовного просветления, которые проживались когда-либо этим театром. В обобщенном пространстве земли обетованной, пронизанной божественными видениями Шагала, воспроизведенном Марией Левитской, Татьяна Назарова и Олег Треповский воспроизводят всю гамму чувственной любви женщины и мужчины… «Молодые годы короля Генриха ХIV» по Александру Дюма, «Школа скандала» Ричарда Шеридана, «Госпожа министерша» Бронислава Нушича, «В плену страстей» по «Каменному властелину» Леси Украинки, «Корсиканка»…
«ГРАММАТИКА» И «СИНТАКСИС»
В конце концов Русская драма, разворачивающаяся разными гранями отношений к режиссеру становится ему родным домом. А долгий путь Резниковича к своему театру — не что иное, как подвижническое строительство театра «движений души», школы чувств, драматический прорыв к истине страстей человеческих. В контексте разговора о театре Резниковича, это отсутствие распрей между традициями и новациями в его постановках. Здесь налицо наличие связующей и собирательной миссии его искусства. Связующей разные театральные времена. Театр Резниковича — это, прежде всего, театр психологический, что чрезвычайно важно в наше время, когда зрелищные, нередко малосодержательные постановочные моменты превалируют в спектакле, вытесняют психологию живого человека на сцене. Собирательной, судя по всему, в плане переплавки опыта европейской режиссуры ХХ века и создания нового сценического синтеза.
Как-то, обобщая режиссерское искусство ХХ века, выдающийся историк театра Константин Рудницкий отмечал, как его сущностную черту, стремление «насытить изощренным психологизмом форму вне бытового спектакля», то есть совместить безгрешную правду актерского переживания «по Станиславскому» с метафорической образностью «по Мейерхольду». О том же, кстати, остроумно высказался и Питер Брук, мол, современный режиссер стремится снабдить «грамматику» Станиславского новейшим постановочным «синтаксисом». Сам Резникович признается, что стремится к выявлению игрового начала, замешанного на безусловной правде психологических мотивировок. Именно благодаря воплощению в жизнь этих установок Резниковичу удалось преодолеть хронический упадок творчества Русской драмы. При нем, благодаря уровню его спектаклей и воплощению его сценостроительных идей, Русская драма выходит в первый ряд европейских академических сцен.
Здесь уместно обратить внимание на следующее. Резникович всерьез озабочен судьбой русского театра в Украине. Культура двух народов испокон веков развивалась не параллельно, не обособленно, а во взаимном пересечении, и для него непреложен закон их взаимообогащения. Уже дебютируя в далеком 64-м в Русской драме, он блестяще поставил мудрую, с двойным дном, пьесу Александра Корнейчука «Платон Кречет» — о трагедии идеалиста в советском обществе. Во второй свой приход в театр, в 80- м, осуществил постановку экзистенциальной трагедии Николая Зарудного «Тыл». В 2001 году, как давно вызревший замысел, он ставит «Каменного властелина» Леси Украинки, который стал украшением современной афиши театра. И вот сейчас приступает к работе над инсценизацией повести Ольги Кобылянской «У неділю рано зілля копала».
Театр русской драмы сегодня — весь в движении. Это становится очевидным, даже если так можно выразиться, в клиповом панорамировании его творчества. Обретают второе дыхание признанные мастера. Юрий Мажуга с его гениальным Городничим в гоголевском «Ревизоре». Валерия Заклунная — Варвара Васильевна в «Осенних скрипках» Сургучева, пьесе, возвращенной после долгих лет забвения в русский репертуар. Воистину концертные дуэты: Юрия Мажуги и Валерии Заклунной в «Старомодной комедии» Арбузова, Давида Бабаева и Татьяны Назаровой в «Школе скандала». Бесспорным лидером труппы становится Татьяна Назарова: трагическая Тойбеле; лукавая и наивная, беззащитная, на глазах взрослеющая леди Тизл; хитромудрая кугутка — госпожа министерша; тонкий психолог-человековед Мурзавецкая; обаятельная корсиканка, духовно поддерживающая и возвращающая к жизни Наполеона...
Сегодня в театре «серьезные», требующие от зрителей духовных усилий, спектакли органично соседствуют с «развлекательными» зрелищами. Масштабные, полифоничные постановки сменяются точечными попаданиями моноспектаклей. Мистическая арлекинада лермонтовского «Маскарада» с неотразимым Валентином Шестопаловым в роли Арбенина — и воистину бенефисный моноспектакль по толстовскому роману «Война и мир» глазами Наташи Ростовой — «Браки совершаются на небесах», исполненный тончайших душевных движений героини Лидии Яремчук...
Театр Русской драмы уверенно смотрит в свои перспективы. Когда-то великий Станиславский волевым решением влил в стабильную, блестящую по составу, труппу МХАТа чуть ли не всю мхатовскую студию, понимая, что театр катастрофически стареет. Одним из первых шагов Резниковича на посту генерального директора — художественного руководителя Национального театра было решительное омоложение труппы. Прежде всего за счет одаренных и хорошо обученных своих же учеников. При этом мастер не категоричен, он приглашает в труппу актеров из Донецка, Запорожья, других столичных театров. Приток молодежи обеспечивает также созданная при театре Студия профессиональных актеров, уже представившая зрителям свои первые спектакли.
Вот и говорим мы: а какая здесь молодежь! Донна Анна в исполнении Наталки Доли ведет весь спектакль «В плену страстей», определяя, ведя и неожиданно раскрывая трагедию Дон Жуана. История утраты и обретения вкуса к жизни в [email protected] (norway.todau) в исполнении Наталии Шевченко и Евгения Авдеенко, переворачивающая наши представления о хрестоматийной истории любви и смерти... И вот уже открыта вторая сцена — «Сцена под крышей». Здесь молодые актеры и режиссеры получают возможность осуществить свои замыслы: прекрасный спектакль «Бал господень» о судьбе Вертинского в исполнении Евгения Лунченко. На наших глазах труппа обретает то, что поэт Баратынский назвал «лица не общим выражением».
Тем интереснее обещает быть юбилейный — восьмидесятый сезон нашей Русской драмы, обещающий много премьер, актерских открытий, зрительских потрясений. С новым, юбилейным сезоном, любимый театр!
