— В Театре русской драмы отшумели торжества. Юбилей всегда — некое время итогов. Наверняка для вас тоже?
— Когда готовились к юбилейному вечеру, мысли были заняты только этим. А в связи с датой, конечно, на память приходило многое. Этот театр для меня — значительная часть прожитого, многие его события и лица. И самый разный жизненный опыт.
— Например, опыт ухода и возврата, так сказать, вхождения в одну и ту же реку?
— Вот-вот, это в первую очередь.
— Вы ушли из Театра им. Леси Украинки в 1982 году потому, что тогда не было толковых ролей?
— Кислорода не хватало, а сколько человек может без него прожить? Слава Богу, что я тогда, пусть и поздновато — спустя девять лет, понял свою почти абсолютную ненужность тому театру и решился на уход.
— Что, совсем нечего было играть?
— Нет, конечно, с чем-то я выходил на сцену. Меня даже иногда за это «что-то» хвалили. И дело было не в том, какого объема роли я играл. Я просто не вписывался в тот тип театра, какой олицетворял тогда Театр им. Леси Украинки. А тот театр не вписывался в меня. Вот так «мы» и жили: то вместе, то врозь, а то попеременно.
— Тип театра... Это какой же?
— Это когда труппа столь многочисленна, что у руководства до многих актеров просто ни мозги, ни руки не доходят. И такое количество людей работает в одном коллективе не потому, что они там необходимы, а потому, что рабочих мест, даже в столице, у них раз-два и обчелся. Вы вспомните, сколько у нас в начале 80-х было театров...
— Так их и сейчас немногим больше. И труппа в Театре русской драмы меньше отнюдь не стала.
— Та причина, что я привел, конечно, была не главной. Главное то, что контекст времени был другой. Понимая что к чему, я поначалу старался приноровиться. Я бы и в партию вступил тогда, потому что знал — для нормальной работы в академическом театре актеру партбилет был необходим. Но мне не предложили... И потом, очень трудно рассчитывать на творческую работу для каждого в коллективе, где «правят бал» секретарь парторганизации да председатель месткома. Может, в душе я и хотел, в очередной раз прочтя на доске объявлений назначение на роли в новом спектакле, чтобы за меня кто-нибудь слово замолвил, но не знал, как это делается, и не умел этого добиться.
— А пойти прямиком к главному режиссеру и попросить роль?
— Ни тогда, ни даже сегодня я этого не сделаю. И наверняка знаю, что это — опасный путь. Если уж и предлагать, то не себя, а свою работу. Прежде, чем уйти из Театра им. Леси Украинки в 1982 году, я показал тогдашнему руководству и труппе свою самостоятельную работу — «Записки сумасшедшего» по Н. Гоголю. Предложил играть этот моноспектакль на малой сцене театра. Не взяли...
— А как же быть с утверждением К. Станиславского, что жизнь в театре — это компромисс, причем — беспрерывный?
— Все так, но компромисс, по-моему, необходимо сводить к минимуму, а не доводить до максимума. В начале 80-х у меня было ощущение, что моя волна компромисса уже, что называется, подходит к носу. Так и захлебнуться недолго. А поскольку для меня всегда работа была важнее места работы, я решил уйти и доказать свою нужность профессии в ином месте. Думаю, если бы я тогда остался, то и сегодня играл бы, скажем Великана № 1, но уже, вероятно, «более глубоко».
— Но «иного места», насколько я понимаю, не было. Уходили-то вы «в никуда». Не страшно было?
— Конечно, как человек, живший стереотипами своего времени, поначалу я боялся остаться без работы; вполне отчетливо даже маячил призрак «статьи за тунеядство». Однако Бог меня миловал, и, как выяснилось, отсутствие работы можно пережить и психологически. От меня ведь тогда же и жена ушла. Я и это пережил.
— А потом все получилось по принципу «перемена места — перемена счастья»?
— Да, были и периоды мытарств, и работа на телевидении, и творчески активное существование в Театре драмы и комедии на Левом берегу. Я там много работал у молодых режиссеров и чувствовал себя вполне востребованным. Но, конечно, главным обретением стал собственный театр — «Актер».
— А чем это было тогда, в 1987 году, — следствием повального увлечения студийным движением или велением души?
— Я использовал возможность, данную властью от культуры, придать нашей творческой работе юридический статус. Попутно замечу, что театральная реформа того времени в конечном итоге дала Киеву несколько новых театров, причем не похожих друг на друга, со своим собственным «лицом». Наверное, потому, что создавались они по творческому желанию и потребности, а не по велению «сверху». А в общем я ни тогда, ни сейчас не знаю, что такое театр-студия. Во всяком случае, мы опытами не занимались, но создавали спектакли для камерной сцены, со всеми теми характерными чертами, которые данному типу зрелища присущи.
— И как вы сегодня оцениваете полученные результаты? На пятнадцатом году жизни театра можно уже подводить промежуточные итоги.
— Их, пожалуй, два: мы существуем достаточно стабильно, и у нас есть свой зритель, то есть те, кто для «разговора по душам» выбирают театр «Актер».
— В 80-е годы в Театре им. Леси Украинки вас все время выбирали, или вернее, не выбирали. Создав свой театр, вы стали выбирать сами. И как это происходит?
— По-разному, но принципиально иначе, чем «выбирали» меня. Скажем, подошла актриса ко мне на съемке, заговорила, и я понял, что она должна играть в спектакле «Двое на качелях». Анатолий Решетников сам принес мне пьесу А. Галина, убедил в своем видении, и теперь мы с ним вдвоем играем «Чешское фото». Премьеру нового сезона — спектакль по пьесе Килти «Милый лжец«— я начал репетировать, увидев своей партнершей актрису Театра им. И. Франко Людмилу Смородину. Для меня очень важен не рациональный подбор автора или исполнителя, а некий чувственный импульс по отношению к нему. Часто так бывает, что пьеса лежит в театре, я знаю обо всех ее достоинствах, но внутреннего желания взять ее в работу у меня нет, или я не вижу для нее исполнителей. А потом в разговоре, на перекуре, вдруг в ком-то увидишь «идеал» для этой вещи, и сразу выстраивается все остальное, нужное для создания спектакля.
— Вы вернулись в театр, который можете оценивать с позиций предшествующего весьма неоднозначного опыта работы в нем, и параллельно приобретя опыт собственного художественного руководства. И как же вам живется в старых стенах теперь?
— Все шесть сезонов я могу назвать для себя творчески успешными. Роли, что я играю, мне интересны, и в целом я чувствую себя теперь востребованным в этом театре. Получив приглашение вернуться, я не считал тогда, и сейчас не считаю, что был призван, так сказать, на дружеской основе. У нас с худруком изначально сложился деловой нейтралитет, основанный на взаимной необходимости: его (режиссера) — мне (актеру); моей — театру. Наше общение показало, что мы творчески совпадаем. А теперь мы из сезона в сезон эту мысль проверяем. Я готов к тому, что в какой-то момент этот «ресурс понимания» может истощиться. Тогда надо будет либо расставаться, либо стараться все же вновь обрести взаимопонимание.
— Знаю, что среди ваших обретений начала 80-х было еще одно...
— Да... я тогда нашел Таню. А вместе с ней во многом нашел и себя. Вообще все мои удачи за последние годы — и ее заслуга тоже. Уже не говоря о том, что театр «Актер» практически полностью на ней — директоре. А дом мой весь на ее плечах.
— Вы совсем не «домашний» человек?
— Если вы о месте отдыха и теплой праздности, то для меня лучшего места, чем дом, не существует. А если о быте и повседневной жизни во всех ее мелочах, то это — «мимо меня». И при этом я очень хорошо понимаю, что позволить себе подобное могу только потому, что у меня такая замечательная жена.
— Таня знает, как вы ее цените?
— Знает, надеюсь. Наверное, говорю ей «спасибо» не так часто, как она этого заслуживает, но все же не забываю.
— Вы, похоже, чувствуете себя вполне счастливыми?
— В некотором смысле — да. Вот если бы еще денег побольше. Для жизни, и для театра, конечно. В «Актере» те же самые проблемы с финансированием, что и в любом другом. Хотя и Шевченковская райадминистрация, и управление культуры города нам помогают, да и сами мы кое-что зарабатываем... А все же средств на достойное существование недостает. На сегодня я в своей профессии могу немало, и работой отнюдь не обделен. Но главное, о чем помню постоянно: в нашей профессии не бывает успеха раз и навсегда. Ты должен вновь и вновь, с каждым спектаклем, завоевывать зрителя, не рассчитывая на его вчерашнюю любовь к тебе.
Те, кто хоть немного знаком с Валентином Шастопаловым, знают его склонность мыслить подчас весьма парадоксально, вне линейной логики. Оттого разговор с ним не бывает простым. Впрочем, от того же так объемны и непросты его сценические герои. Наш теперешний разговор получился таким...
СПРАВКА «Дня»
Валентин ШЕСТОПАЛОВ — Народный артист Украины, артист Национального академического театра русской драмы им. Леси Украинки. Основатель и бессменный руководитель Киевского театра-кафе «Актер». Родился во Львове. После окончания Московского института театрального искусства (ныне РАТИ) в 1972 г. вместе с Романом Виктюком работал во Львовском ТЮЗе. С 1972 по 1974 гг. работал в театрах Ачинска, Пскова, Калинина, Мукачево. С 1974 по 1982 гг. и с 1995 г. по настоящее время работает в Национальном академическом театре русской драмы им. Леси Украинки. За почти 30-летнюю творческую деятельность сыграл в спектаклях по пьесам Алексея Арбузова, Александра Островского, Александра Вампилова, Александра Пушкина, Вильяма Шекспира, Нила Саймона, Евгения Шварца, Николая Гоголя и других. Актер яркого трагифарсового дарования. В. Шестопалов — не просто разноплановый актер, но и актер, прекрасно работающий в моноспектаклях и в ансамблевых постановках. Необычайно интересный и неожиданный партнер.
