Все началось с граффити. В строго научном смысле, граффити (от итал. gгаffаге — царапать) задолго до изобретения спреев называли надписи или рисунки, процарапанные или написанные на любых поверхностях. Лишь в последнюю треть ХХ века граффити стали определять как отдельный жанр несанкционированного изображения.
Трудно поверить, но еще в 1960-х граффити в привычном нам виде отсутствовали. Первым граффитистом стал подросток, грек Таки (диминутив от полного имени — Деметриус). Он жил на Манхэттене на 183-й улице, работал курьером. Летом 1968 года он узнал, что парень в соседнем квартале написал на нескольких стенах свое имя и номер улицы: Хулио 204. Деметриус счел это забавным и, как следствие, в течение года «Таки 183» появился на вагонах метро и автобусах, на стенах от Нью-Джерси до аэропорта Кеннеди. Таки сделал то, о чем до него никто не додумался: вынес тэг (подпись) за пределы своего района.
Один из тэгов привлек внимание журналистов, и 21 июля 1971 года в «Нью-Йорк Таймс» появилась статья «Taki 183» Spawns Pen Pals. Достаточно было этого толчка, чтобы в городе произошел визуальный взрыв. Первые граффити выглядели однотипно: никнэйм (псевдоним) из букв и цифр с простейшими пикториальными элементами — звездочками, кружочками и стрелками. Уже в 1972-м некто Stitch пишет на весь забор. В 1973—1974 годах формируются основные шрифты и собственный жаргон. Подростки рисовали и писали везде, но наиболее пригодной средой оказалась подземка. Граффити стали стойкой приметой, привычной туристической натурой Нью-Йорка. Все пригодные плоскости были заняты. Количество быстро перешло в качество. Художники начали более тщательно отделывать рисунок, работать над контуром. К середине 1980-х бывшие вандалы успешно освоились на рынке наружной рекламы и в галереях. Приручая наиболее успешных граффитистов, власти Нью-Йорка пошли в наступление на незаконные росписи. К началу 1990-х подземный вандализм в городе прекратился. Однако граффити, распространившись по миру, обрели намного более сложные формы, для которых нашлось новое название — стрит-арт.
В 1990-е произошло расслоение между вандалами и мастерами, зачастую имеющими академическое образование. Элита акцентирует смысловую емкость образа, раннему «бомбингу» (другое название для граффитти) не присущую. Используются клей, бумага, картон, распространяются трафареты, позволяющие нанести рисунок в кратчайшее время. В жанр пришли профессиональные художники. Первыми, еще в конце 1970-х, стали Кит Хэринг, Жан-Мишель Баския (оба — США) и «Цюрихский спреер» Харальд Негели (Швейцария — Германия; в прошлом году приезжал в Украину). Все они имели художественное образование и прошли улицу как главное место становления своих дарований, все вернулись в галерею. Однако наиболее значимым в этом ряду является творчество Эрнеста Пиньона-Эрнеста (Ernest Pignon-Ernest).
Пиньон-Эрнест родился в 1942 году в Ницце, живет и работает в Париже. Его манера строго классическая, с ощутимым влиянием барочной живописи и традиций классической графики. С начала 1970-х Эрнест пишет портреты исторических личностей и затем клеит их на улице — серии памяти Артюра Рэмбо, Жана Жене, Антонена Арто, Пьера Паоло Пазолини сделали художника знаменитым. Не менее впечатляющие проекты — цикл постеров по мотивам живописи Караваджо, расклеенных в Неаполе, «Будки» — потерявшиеся, отчаявшиеся или самоизолированные герои в прозрачных телефонных будках.
Именно под влиянием Пиньона-Эрнеста с 1981 года начал использовать трафареты легендарный французский художник Блэк Ле Рат (настоящее имя — Ксавье Про), почитаемый среди прочего как тот, кто открыл дорогу британской стрит-арт-звезде Бэнкси. Последний это охотно признает: «Каждый раз, когда я думаю, что нарисовал что-то оригинальное, я обнаруживаю, что Блэк Ле Рат уже сделал точно то же, только 20 лет назад». Ле Рат пришел к граффити только в 30-летнем возрасте, но именно он заполонил стены французских городов полчищами рисованных крыс и трафаретными портретами. Что же касается его знаменитого последователя, то понятие предела, перехода для Бэнкси важно в равной степени идеологически и композиционно — его работы обыгрывают отверстия, проемы, проломы в стенах, границы между развлечением и провокацией, между разными средами. Мотивы полета, люди в униформе в нетипичных ситуациях, бесчисленные крысы как остроумная метафора подполья, ударные дозы сарказма, слом любых стереотипов — Бэнкси воспринимает городскую среду как территорию постоянного кризиса, замаскированного превалирующей культурой. Он не пытается обыграть социум на его же поле, но превращает сам социум в поле; потому, как представляется, и его фильм «Выход через сувенирную лавку», и акция в поддержку российской арт-группы «Война» — составные части игры-поединка Бэнкси, которую он ведет с обществом уже многие годы.
По другую сторону океана Нью-Йорк продолжает быть гигантской лабораторией стрит-арта. Улицы некоторых районов — стихийная галерея искусств. Выбор приемов и материалов не ограничен. Можно увидеть композиции из войлока, дерна, зеркал, дерева и пластика, уличные инсталляции, сложную металлическую скульптуру — все это монтируется на стенах нелегально или полулегально. Есть и неожиданное возвращение к литературе — на длинных тонких полосках бумаги размещаются целостные рефлексивные тексты, возрождается искусство мозаики и даже вязание — одним из развлечений стрит-артистов стало связывание разноцветных чехлов, надеваемых затем на самые неожиданные объекты.
Эстетически на нью-йоркской сцене наиболее заметна Свун (Swoon — англ. «Забвение», настоящее имя — Каледония Дэнс Карри, интервью с ней см. в «Дне» от 9 сентября 2011 г.). Она — один из немногих психологических портретистов стрит-арта, ее модели — реальные люди. Она работает в технике, близкой к гравюре, на недолговечной газетной бумаге. Ее персонажи пребывают в царстве меланхолии, запечатлены в моменты одиночества, заброшенности, внутреннего смятения. Вводя элементы монтажа, играя с перспективой и орнаментами, Свун все-таки помещает в центр состояние героев. Кроме мастерства, превосходящего уличные рамки, Свун-Каледония интересна отказом как от социальной экспрессии, присущей Бэнкси и его последователям, так и от плоской декоративности. Этот усложненный вектор развития стрит-арта представлен пока ограниченным числом нью-йоркских художников: композиции Imminent Disaster (Неотвратимая Катастрофа) сплетены из сложных орнаментов, портретов и метафизических сюжетов, франкоамериканец WK Interact опирается в своих черно-белых работах на репортажную фотографию, Elbow Toe соединяет наследие книжной иллюстрации с широкими цитатами из истории искусств, от Гойи до Марселя Дюшана.
Похожие процессы происходят и у нас. Граффити — давно не экзотика для украинских городов; последние годы из анонимного хаоса выделилось несколько одаренных художников. Наиболее известна киевская группа «Інтересні козки» — они легально рисуют сюрреалистические муралы (граффити-фрески). Столичный художник Гомер (Александр Курмаз) пытается работать в манере, напоминающей эксперименты художников-концептуалистов: короткие, словно зависшие в смысловой пустоте слова и фразы, линии, складывающиеся в герметичные диаграммы, графики или иероглифы, сочетаются с традиционно граффитистскими изображениями. Социальную линию поддерживают крымчанин с псевдонимом «Шарик» и новомосковский аноним «Сік» — своими трафаретами они явно подражают Бэнкси, но при этом говорят о наших реалиях. Киевлянин Анатолий Белов — один из немногих, кто клеит бумажные работы, при этом он одинаково успешен и в галереях, и на улице; при некотором однообразии техники, его образам присуща выразительность. Понимание, что стрит-артисты могут быть партнерами в социальных проектах, приходит к городским властям: уже второй год в Киеве проводится фестиваль «Муралиссимо», в рамках которого украинские и зарубежные художники оформили несколько зданий оригинальными муралами. Пока это лишь отдельные обнадеживающие примеры, однако памятуя, что Украина была всегда в первую очередь страной не литературной, а визуальной, можно ожидать в ближайшем будущем появления на наших улицах весьма интересных артефактов.
Начавшись наивным фейерверком граффити, стрит-арт прошел за 40 лет колоссальный путь, освоил инсталляцию, ассамбляж, принт, графику, скульптуру. Здесь теперь есть свои звезды и свои отверженные, есть голодная и злая молодежь и устоявшиеся критерии мастерства, есть пафос социальной репрезентации и потаенный эстетизм интровертов. Благодаря Свун, Эрнесту Пиньону, Elbow Toe, Imminent Disaster, Бэнкси можно говорить о высоком граффити или высоком стрит-арте (по аналогии с высоким Барокко): налицо все признаки зрелой традиции.
Остается одна непреодолимая черта: улица.
Вторгаясь на улицу, нелегальный художник, пусть ненадолго, разрушает устоявшийся круг знаков, слагающих городскую среду. В монологе, ведомом городом, работа стрит-артиста — это реплика, сбивающая привычный темп речи, неуместный в своей яркости, абсурдности или таланте афоризм, выпадающий как из нормативного ландшафта, так и из привычного потока подростковой клинописи.
Все более эфемерный и изощренный, стрит-арт никогда не переступит границу между улицей и выставочным залом без существенных потерь: он — даже не андерграунд, но вечный бастард визуального искусства, его темная изнанка, саморазрушительно вывернутая наружу под прицельные софиты одержимого порядком общества.
Лоис СТАВСКИ: «Для меня стрит-арт — зримая поэзия»
Жительница Нью-Йорка Лоис Ставски — необычный любитель стрит-арта. Ей 63 года, из которых 30 она преподавала английский в средней школе. Выйдя на пенсию, Лоис заинтересовалась граффити: ведет свой блог, в ее коллекции более 20000 фотографий уличного искусства. Она — один из самых больших знатоков и авторитетов жанра.
— Лоис, скажите, почему вдруг учительница английского на пенсии заинтересовалась стрит-артом? Согласитесь, это необычное хобби для учителей-пенсионеров.
— Для меня это что-то вроде визуальной поэзии. Причем мне это интересно не только с эстетической точки зрения: также важны намерения художника, его мотивация. Кроме того, для меня это почти продолжение работы преподавателя английского языка, хотя, конечно, действительно несколько необычное.
— Что вам больше всего нравится в уличной живописи?
— В граффити меня привлекает мастерство художников, многие из которых — мои бывшие ученики. Кроме того, я вижу в уличном искусстве положительный выход для их творческой энергии, потому что в школе у них слишком мало таких положительных отдушин, и в школьной системе их таланты не ценят. Просто замечательно — видеть, как они занимаются чем-то, где можно применить свое мастерство, тем более показать это людям. Вот за это я люблю уличную живопись. Она интересна своим смыслом, и, как я уже сказала, для меня это — видимая поэзия, воплощенная эстетика. Стрит-арт привлекает еще и тем, что дети — это труд всей моей жизни. Поэтому мне кажется, что если они занимаются чем-то «незаконно» и тайком, — это только к лучшему. Вот так.
— Какие жанры или техники вы предпочитаете?
— Мне нравится много всего разного. Я люблю граффити старой школы, также и трафаретные рисунки, и 3-D граффити. Не могу выбрать что-либо одно.
— Когда идет речь о соотношении эстетического и социального в уличном искусстве, что, по-вашему, важнее?
— Лучше всего — когда одно сочетается с другим.
— Не могли бы вы описать среднестатистического стрит-артиста: пол, возраст, привычки и тому подобное?
— Должна заметить, что общего портрета не существует. Впрочем, я могу рассказать, чем отличается уличный художник, стрит-артист, от художника граффити. В большинстве своем стрит-артисты посещали художественную школу, у них есть высшее образование, как правило, это выходцы из среднего, высшего среднего или высшего класса. Я думаю, что у каждого, кто играет с законом, рисуя прямо на улице, — особый, бунтарский склад ума. Они бросают вызов. Вот это стрит-артист.
А художник граффити... На самом деле не все они из низов, есть кое-кто и из высших классов, среди них — белая молодежь. Я учила многих из них... Главное отличие — родители ребят, которые занимаются уличной живописью, чаще всего одобряют и поддерживают то, что делают их дети. А вот ребята-граффитчики — многие из них рассказывали мне, как их матери уничтожали дома все, что те рисовали, рвали все в клочья. Как правило, они не получают никакой поддержки от семьи. Но, опять-таки, здесь нельзя все так обобщать. Вообще-то, у них своя концепция, это намного интереснее, чем их эстетика — в плане цвета, дизайна и техники. Как говорится, две большие разницы.
— В прессе граффити, независимо от уровня исполнения, часто характеризуют как вандализм. А что лично вы понимаете под словом «вандализм»?
— Могу только сказать, что граффити для меня — ни в коем случае не вандализм. А вот что я точно считаю вандализмом и не одобряю, так это когда кто-нибудь ставит свои тэги на чужой собственности. Это для меня — вандализм.
— Согласно «теории разбитого окна», именно с граффити как с второстепенного правонарушения начинается преступность. Что вы можете сказать об этом?
— О да, это просто смешно. По-моему, это просто отдушина для ребят — чтобы они не маялись дурью (смеется). Из-за того, что сначала граффити занималось так много молодежи из национальных меньшинств, у населения (а большинство людей побаивается меньшинств) граффити начали ассоциироваться с преступностью. Но они же этого не понимают, представляете? Они не осознают этого, потому что когда я спрашиваю некоторых из них, почему им не нравятся граффити, они даже не могут связно объяснить, почему же, собственно, они их не любят. Они просто знают, что не любят. Любопытно, правда?
— Теряет ли уличный артист свою неповторимость, став галерейным художником? Существует ли между ними какая-то граница?
— В этом-то и дело. Мне бы хотелось видеть эти картины на улице, а не в галерее. Иногда с галереями получается, а иногда — нет. Но я знаю достаточно многих художников, чтобы понять, что когда продается картина из галереи, это дает время, они могут заплатить за материалы и все необходимое для работы на улице. Им же нужно как-то зарабатывать на жизнь. Так что я прекрасно их понимаю, когда они выставляют свои произведения в галереях. Но лично мне куда больше хотелось бы видеть их на улице.
— А над какими проектами вы работаете сейчас?
— Я довольно тесно сотрудничаю с одной женщиной из Иерусалима в плане уличной живописи. Я устраивала ее выставку в Иерусалиме, нам очень нравится делать вместе различные проекты, и я внимательно слежу за всем, что там происходит. Второе: прошлым летом я начала создавать устную историю пишадоров — эти художники в уникальном стиле пишисао из Сан-Пауло в Бразилии, — планирую и дальше этим заниматься. Ну, а третье подвернулось совсем неожиданно: шанс разрабатывать в Интернете тему нью-йоркского стрит-арта вместе с партнером из Лондона. Как раз над этим я и работаю, документируя живопись на улицах. И еще я веду блоги на разных сайтах.
— Украинский стрит-арт вам не очень знаком?
— Нет. Но если у вас есть на примете хорошие картины, присылайте их мне, и я их выведу в свет.
— И последний вопрос: каким вы видите свое будущее?
— Да вот так и буду по улицам ходить (смеется)!
