На обложке русского перевода этой книги — надпись «Европейская сенсация». И это правда. Удивление британцев не проходит бесследно для Европы. А читатель Великой книжной Британии таки был застигнут врасплох: и тематическим рецептом против всех литературных правил, и «невозможной» стилистической ловкостью автора — шестидесятилетней иммигрантки, до сих пор ничего не писавшей.
Литературный шок, который вызвала прошлым летом в Англии Марина Левицкая своей «Краткой историей тракторов по-украински», для наглядности стоит сравнить — со всеми предостережениями — с появлением у нас когда-то романа «Рекреации» на тогда малоизвестного поэта Андруховича или, позднее, с публикацией первой прозаической книги так же известной узкому кругу поэтессы Забужко «Польові дослідження з українського сексу». Или — с выходом четыре года назад книги «Культ», — в физическое существование автора которой, Дереша, долго отказывались верить критики.
Шоковое восприятие произведения потянуло за собой премиальную лихорадку — Левицкую выдвинули на соискание денежной Оранжевой премии и даже на самого Букера. Но организаторы наград не стали менять канонов, в которые совсем не вписывалась «Краткая история…», и роман вполне ожидаемо «пролетел». Но, лауреатскую нишу ему все-таки нашли — дали жанровую премию Вудгауза за лучшую юмористическую книгу, написанную женщиной. И это еще больше запутало литературоведческую ситуацию вокруг романа.
Признать «Краткую историю…» юмористическим романом года можно разве под давлением единственной аксиомы: женщина способна на все. Ничего общего с Ильфом и Петровым, с Черногузом или Медниковой у Левицкой нет. Закрадывается даже дилетантское мнение: а все ли у англичан хорошо с чувством юмора? Но тут вспоминаешь, что у англичан есть и Шекспир, которого никто не считает великим комиком, хотя с нами навсегда несколько его великих комедий. И жанр комедии ситуаций он использовал как сладкую глазурь на горькие таблетки психологических драм.
Следовательно, разгадка в структуре произведения? Левицкая писала семейную сагу: о родителях, чье детство перечеркнул голод 33-го, молодость отравила репрессивная советская идеология, а зрелость спрессовала рабская работа на фашистскую экономику. Послевоенная эмиграция семьи в Британию — как отлив, оставивший на берегу четырех рыб, которые открывают рты на незнакомую стихию. В какой вид живых существ превратились эти бывшие люди по прошествии нескольких десятилетий замороженного иммигрантского состояния? И как обo всем этом написать для британского читателя, лишенного собственного кафкианского опыта?
И тогда на эту картину, создавая палимпсест, Левицкая накладывает шаблон комедии ситуаций: «Через два года после смерти моей мамы отец влюбился в шикарную украинскую блондинку-разведенку. Ему было восемьдесят четыре, ей — тридцать шесть. Она взорвала нашу жизнь, словно пушистая розовая граната, взболтав мутную воду, вытолкнув на поверхность осевшие на дно воспоминания и наподдав под зад нашим семейным призракам». Этот первый абзац романа — настоящее чудо. Рубильник — «клац!», и на тебя — ливень света, звуков, движений. Валентина, молодка кустодоивских форм, попадает в Англию по приглашению далекой родственницы. Но с единственной целью: во что бы то ни стало остаться здесь, получить вид на жительство. И тут в поле ее зрения попадает старик, она его успешно «охмуряет» и — «он превратился в восьмидесятипятилетнего подростка, настроенного на свою собственную волну».
«Наша маленькая иммигрантская семья, которую издавна сплачивала мамина любовь и мамин борщ, распадалась на глазах». Сестры-дочурки, непримиримые соперницы за мамино наследство, объединяются, чтобы получить документальные доказательства преступных намерений Валентины для эмигрантской службы, чтобы та депортировала авантюристку. Разворачивается полномасштабная, как сказали бы Дяченко, «война за мир» . А на войне — как на войне: в ход идут самые коварные технологии даже со стороны вроде бы правых сил («это напоминало Иудин поцелуй в Гефсиманском саду — блаженное сознание собственной безнаказанности») .
Такой сюжет не нуждается в особом авторском контроле, и это дает возможность Левицкой незаметно для читателя сосредоточиться на анонсированной в первом абзаце охоте за семейными призраками. Та сестра, от имени которой ведется повествование, предстает перед нами, как наглядное пособие к тезису известной феминологини Кларисы Пинколы Эстес: «Если существует хотя бы одна-единственная сила, которая питает корень страдания, то это — нежелание учиться дальше». И рассказчица находит этот корень; сначала задумывается: что же это за феминизм такой, «который научил меня считать всех женщин сестрами — всех, за исключением сестры»? А дальше наблюдает за отцом, и не верит своим глазам: старик стопроцентно «покупается» на Валентинину сказку и по нему видно, «які щасливі очі у казок!» (Л. Костенко). А когда на какое-то время хищницу удается отстранить, папа снова «став чимось сірим і непомітним — людиною без енергії» (В. Шевчук). И где здесь правда: в оберегании старого от брачной аферы, или в признании его права на малость счастья на склоне жизни?
Так возникает понимание «найбільший із великих гріхів — гріх нетерпимости» , как пишет Валерий Шевчук, великий литературный эксперт по этой проблеме. И хоть дочери успешно спроваживают Валентину назад в Украину, они уже способны понять эту женщину, которая также является пострадавшей в неимоверном приключении под названием «жизнь»: по теории К.П. Естес, «если во внешнем мире женщину окружают люди, которые настроены к ней враждебно или безразлично, это питает внутреннего хищника, и он наращивает силу в ее душе и становится еще агрессивнее».
Есть в романе Левицкой одна интересная деталь, которая осталась вне внимания нашего Андрея Куркова, который пишет рецензии по заказу лондонской «The Guardian»: «Премией Вудгауза, как по мне, отметили карикатуру на украинцев», — писал он. Но ведь Валентина — россиянка, эмигрировавшая в Тернополь из России, на чем автор неоднократно делает акцент («в ее характере есть элемент жорстокости… Ето, кстати, отличительная черта всех руських…Типичный недостаток руського характера: прибегать к насилию не в последнюю, а у перву очередь») . Таким образом, «Краткая история…» — это не конфликт между разными ментальностями внутри украинства, а столкновение разных эмиграционных миров. Причем, явно не в пользу россиян.
Российские издатели пытались закамуфлировать это, переводя диалоги на комичный суржик a la Верка Сердючка, хотя Левицкая дает для этого мало оснований («он всегда говорил со мной на английском, неправильно расставляя ударения и коверкая слова, но с соблюдением правил») . Они стремились выдать этот «антироссийский» роман даже несмотря на жесткую враждебность правительства России против признания Голодомора, мотив которого является темообразующим в «Краткой истории…». Почему?
Ответ простой: книгопечатание в России — настоящий бизнес. Когда идеология уже не способна помешать коммерции и «замолчать» правдивый европейский гит. Когда этот бизнес настолько сильный, что берет под свою антитоталитарную защиту высокую литературу, понимая, что «искусство предназначено не только для себя, оно не только знак, отмечающий собственное понимание. Это еще и карта для тех, кто идет за нами» (К.П. Эстес).
И на этом фоне не трудно понять, почему роман Марины Левицкой не вышел сначала в Украине.
Соавторы:
Марина ЛЕВИЦКАЯ. Краткая история тракторов по-украински. — Москва: Эксмо, 2006.
Марина и Сергей ДЯЧЕНКО. Пандем // Радуга, 2003, №1, 2.
Кларисса Пинкола ЭСТЕС. Бегущая с волками. — К.: София, 2002.
Ліна КОСТЕНКО. Неповторність . — К.: Молодь, 1980.
Валерій ШЕВЧУК. Камінна луна // Вітчизна, 1986, №5.
Валерій ШЕВЧУК. Око Прірви. — К.: Український письменник, 1996.
