Обращение театра к жанру мелодрамы, к воспитанию чувств является таким важным. И таким естественном, ведь «живой» театр всегда является оппозицией действительности
Нет лучшего жанра в театре, чем мелодрама. Пусть трагедия являет нам высоты духа и философского мировосприятия. Пусть комедия, развлекая, поучает и укрепляет нашу самодостаточность. Пусть драма отражает нашу действительность в ее строгом серьезе. Зато мелодрама касается самых потаенных струн человеческой натуры. Она посвящена исключительно частной жизни и ее сильнейшим и вечным чувствам — любви в первую очередь, семейным отношениям, дружбе и измене, благородству и коварству, т.е. моральным проблемам, которые всегда волнуют каждого из нас. Проблемы социальные, классовые, мелодраму мало интересуют, разве иногда как фон, как декорация или как обстоятельства, усложняющие отношения героев. Но в центре мелодрамы всегда стоит человек и его чувства.
Именно поэтому в рамках социалистического реализма, который господствовал в советском искусстве, мелодрама считалась жанром, враждебным принципам коммунистической морали. Потому что в коммуне «единица — ноль, голос единицы тоньше писка, кто его услышит, разве что жена, и то, если не на базаре, а близко», — помнится что-то такое писал горлан революции. А именно человеческой единицей, отдельным человеком, а не социальным винтиком интересуется мелодрама.
Недаром в шестидесятые годы прошлого века так активно и мужественно встал в защиту этого жанра выдающийся русский драматург Алексей Арбузов в своих теоретических выступлениях и в прекрасных человеческих пьесах — «Мой бедный Марат», «Сказки старого Арбата», «Старомодная комедия» и других. Потому что он почувствовал и понял, что в СССР все больше приходила в упадок ценность человеческой личности, культура ее чувств, внимание государства к человеку, к его правам и духовным потребностям.
Арбузов был прав. Именно мелодрама является большой школой воспитания чувств. А без культуры чувств разрушается семья, государство и сам человек.
«Совковая» традиция унижения человека, как и другие «совковые» привычки, тянутся за нами и в новом нашем государстве, в его правительстве, законах, официальных учреждениях и в обществе также, в толпе нашего близкого окружения. Ее давление даже усилилось, «сужая мое жизненное пространство», как выражается Лина Костенко, поэт-пророк нашего времени.
Вот почему обращение театра к жанру мелодрамы, к воспитанию чувств является таким важным. И таким естественном, ведь «живой» театр всегда является оппозицией действительности.
Простите за эту маленькую лекцию о мелодраме. Иначе нелегко будет оценить по-настоящему спектакль на малой сцене Театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра «Море…Ночь…Свечи…» по пьесе известного израильского драматурга Иосефа Бар-Иосефа «Это большое море» в постановке режиссера Эдуарда Митницкого.
Простая история счастливых супругов, которые переехали из консервативно-традиционного Иерусалима в европеизированно-новейший Тель-Авив в поисках новой жизни, и где муж бросил жену с детьми, а она смертельно страдала, в спектакле оказалась не такой уже и простой. И проблем в нем множество. Здесь и неспособность людей принять новый образ жизни, и ответственность за тех, кого мы приручили, и высокая ценность, и одновременно мертвечина традиций, и бессилие человека перед властью страсти, и материнское самопожертвование рядом с сыновним цинизмом, и ценность человеческой жизни… Все о нас.
Эти проблемы связываются в сложный гордиев узел (разрубить который может только смерть) главной доминантой спектакля — любовью. Безумной любовью, которой нет сопротивления, которая ведет к разрыву с родителями, к пренебрежению религиозными догмами, к измене, к величественной жалости, к самопожертвованию. Любовь, которая и есть Жизнь. И она же — Смерть.
Эту основную тему несут все персонажи. Но особенно она концентрируется в героине спектакля. Пнина Татьяны Круликовской не просто любит своего мужа Ноаха Гринвальда (Виталий Линецкий), которого до свадьбы и не видела по древнему еврейскому обычаю, — она растворилась в нем. Тихая и скромная, серая мышка, она — тень мужа, вторит его движениям, словам, внимательно вслушается в его установки, как глухонемая, пытаясь угадать его мысль, прочитать ее с его уст. В процессе отдаления Ноаха, его измены, Пнина-Круликовская каменеет, а в момент, когда собирает чемоданы мужа, просто умирает душой. Без слез, без крика — и именно это страшно. И тогда к глубинам моря ей остается несколько шагов…
Более эмоциональная Дарья Лебеда в этой роли срывается в еле сдерживаемые слезы, которым сочувствуют и зрители. Но актриса остается в рамках классической мелодрамы, в то время как Татьяна Круликовская поднимает мелодраму к трагедии.
Такой же силою любви пронизаны сестра Пнины Эстер (Светлана Орличенко) и Эфраим (Анатолий Ященко), вынужденный сватать любимую за своего начальника, старого раввина. Душераздирающая (как и положено в мелодраме) сцена этого сватания, в подтексте которой звенит их признание в любви, завершается их долгим стоянием у мраморных стен, как у Стены плача, соединившись взглядами и душами, словно памятник Ромео и Джульетте.
Самым сложным образом спектакля является Ноах. Виталию Линецкому удается передать противоречие его души, не раздирая ее в клочки. Доминирующими интонациями артиста являются вопрос и досада. Ну, пытался он любить свою скромницу Пнину — но настоящая, как он думает, его любовь — это роскошная блондинка Рита (Оксана Жураковская и Татьяна Комарова), чужая жена, с которой он также не достиг желанного счастья. Ну никак не удается ему вписаться в новую жизнь, подняться на ее высшую ступень. Угнетенное достоинство «адвоката по переписке» унижает Ноаха и толкает к алкоголю. Виталию Линецкому удается передать постоянное недовольство собой, своей жизнью, а поэтому и своими ближними; без нажима, тонко и горько, с чувством собственной вины и бессилием дать и получить счастье.
Надрывно-трагическую ноту ревности и любви тактично и искренне несет в спектакле Лев Сомов в роли безногого Михаила, бывшего советского солдата. Неонила Билецкая (Ализа) создает трогательный образ самоотверженной еврейской матери, которая защищает доброе имя сына, оправдывает и слепо любит свое развращенное дитя, при том все видя и все понимая. Рефреном спектакля является Жак (Михаил Кукуюк), добродушно-наивный помощник официанта в красной униформе с его нерешенным детским вопросом о ценности жизни, достоинстве и смерти.
Атмосферу напряжения чувств в спектакле подчеркивают танцы шести пар еврейской молодежи в постановке Аллы Рубиной. Она использует выразительные приметы национальной пластики — мелкие шаги, топтание на месте, активные и выразительные жесты, почти неприкасаемость друг друга (евреи исторически танцевали в тесном пространстве своих скромных жилищ). Эти пластичные этюды в исполнении артистов театра (в том числе и ведущих) передают отношения мужчины и женщины и словно комментируют ситуацию драмы.
Световые волны и звук морского прибоя, то кроткий, то грозный — важные составные эмоционального образа спектакля (Татьяна Кислицкая и Юлия Минина). Как и отброшенные к стене нераспакованные тюки семейных вещей — из одной жизни уехали, в новую не въехали (худ. Игорь Несмиянов).
Еще одна особенность мелодрамы — экзотичность. Любят этот жанр усилить впечатления зрителей чем-то необычным и интересным. Спектакль «Море... Ночь... Свечи...» использует экзотику еврейского быта тактично и ненавязчиво. Только танцы ярко национальные, мужчины ортодоксы-хасиды ходят в лапсердаках и черных шляпах, с пейсами и бородами. Только женщины не снимают платков и носят платье с длинными рукавами. Снять платок, оголить руки хотя бы по локоть — уже знак освобождения от догмы традиций, шаг к новой жизни.
Но жизнь без любви не бывает. Ни новой, ни старой. Без любви только смерть. И тогда на полотняном берегу сценического моря засветятся огоньки — души тех, кто не смог и не захотел жить без Любви. И вы будете плакать о них, о собственных мыслях, о мире. И слезы ваши — мужские и женские — будут чистыми и святыми.
