в «Дне» от 23 сентября с. г.
Классные фильмы были во всех трех конкурсных секциях, даже в Неделе кинокритики, которую редко смотрят и сами критики. Например, «Радость безумия» — документальный фильм 15-летней Ханы Махмальбаф. Младшая представительница знаменитой иранской кинодинастии (наиболее известен глава семейства — Мосхен) просто снимала процесс подбора исполнителей, который вела ее сестра Самира для своего нового фильма об афганских женщинах. Простота метода дала качественный результат — у Ханы получилась своего рода повесть в портретах, ярких и сильных человеческих образах. Дрожащая камера в руках еще, по сути, подростка запечатлевает страхи, желания и красоту людей полузабытой, разоренной страны. Настоящим же открытием Недели стала «Страна без женщин», которую так и тянет назвать индийским «Догвиллем». Правда, молодой (24 года) режиссер Маниш Джа разрешает конфликт более благополучно. Многочисленные насильники губят себя сами в межусобной резне, а их жертва благополучно рожает девочку. Фильм резкий и острый, хотя в основе мелодраматический. Однако перспектива вырваться за пределы «болливудского конвейера» у несомненно одаренного Джа имеется — в прошлом году он стал самым молодым режиссером, награжденным когда-либо в Каннах (за короткометражку «Очень-очень тихий фильм»).
Предельно мелодраматическим получился и «21 грамм» — новая лента успешного мексиканца Алехандро Гонсалеса Иньяриту. Сюжет — прямо как в сериалах, коими славна родина режиссера. Джек (Бенисио дель Торо) сбивает насмерть мужа и дочерей Кристины (Наоми Уоттс), сердце умирающего пересаживают Полу (Шон Пенн), и далее мы вынуждены смотреть, как мучаются и мучают друг друга все трое. Страсти в клочья, слезы рекой. Но среди горько-сладкой стихии есть три абсолютные точки опоры, серьезнейший противовес — игра. Трое протагонистов исполняют свои роли, можно сказать, убийственно хорошо, заставляя забыть и про явные натяжки в сценарии, и про не слишком оригинальные ходы в режиссуре. Особенно убедительны Дель Торо и Пенн. В предлагаемых обстоятельствах а ля Достоевский они передают трагический надлом в своих героях так, что зритель просто замирает. В итоге Кубок Волпи как лучший актер фестиваля получил Шон Пенн, хотя награды достойны оба.
Впрочем, прежде чем говорить об основном конкурсе, стоит отметить параллельный «Против течения». Абсурдно- сюрреалистическое «Возвращение Калиостро», срежиссированное сицилийцами Даниэле Кирпи и Франко Мареско, открыло в экс-Фредди Крюгере Роберте Энглунде неисчерпаемый комический талант. Байка об основании кино на Сицилии вместила себя и всемогущую мафию, и сумасшедших священников, и спившуюся американскую кинозвезду, бесподобно сыгранную Энглундом. Изящная безделушка Софии Копполы «Потеряно в переводе» принадлежала, в свою очередь, к тому же типу неглупого развлекательного кино, что и «Чрезмерная жестокость» братьев Коэнов. Неизвестно, что руководило режиссером — то ли желание во всем отличаться от своего знаменитого отца, то ли уйти от самоповторов ввиду успеха ее дебюта «Девственницы- самоубийцы». Вышло как бы и интересно — этакая лирическая комедия в духе советско-американских 1970 х, и в то же времяпохоже на все лирические комедии, выпускавшиеся последние 30 лет. Впрочем, с выбором исполнительницы главной роли София Коппола не ошиблась — юная обворожительная Скарлетт Йоханссон получила приз как лучшая актриса «Против течения». Хотя за действительно сильными чувствами следовало обращаться вновь к азиатскому кино. Опальный иранец Аболфазл Джалили представил пронзительное «Первое письмо» — фильм, который, начинаясь как лав-стори, перерастает в драму о становлении и возмужании художника среди всеобщей нетерпимости. Свои краски привнес в «Против течения» и культовый франко-чилиец Рауль Руис — своим неонуаром «Место среди живых». Однако то, как фильм смотрелся в числе прочих, было достаточно поучительным. Насыщенное литературными и кинематографическими аллюзиями, неторопливое и очень манерное кино выглядело несколько устаревшим, будто плененным постмодернистскими 1990-ми.
Конечно, истинным камнем преткновения в параллельном конкурсе стали «Пять преград» Ларса фон Триера и Йоргена Лета. Причем, несмотря на откровенно экспериментальный характер картины, на втором просмотре был уже аншлаг, а третий показ (все фильмы обычно повторяются в Венеции по 3—4 раза, плюс дополнительные просмотры) ознаменовался настоящими уличными беспорядками с привлечением полиции, когда часть зрителей не смогла попасть в зал. Магия имени — великое дело; Триер и его очередные провокации — сейчас любимая тема для пересудов в синефильской среде. Надо ли говорить, сколько разговоров вызовет «Пять преград» — сплошная провокация от первого до последнего кадра? Триер находит Лета — некогда культового датского авангардиста, на фильмах которого учился сам режиссер «Догвилля» и «Идиотов» и который снял в свое время короткометражный шедевр «Совершенный человек», и заставляет постаревшего метра сделать пять римейков той давней картины. При этом каждый раз неугомонный и жестокий Ларс ставит все новые преграды — то провести съемки с судорожной частотой 12 кадров в секунду, то поработать в «самом нищем месте на земле», то снимать вообще без правил, или сделать... мультфильм. Лет терпеливо все исполняет, но начать вновь с чистого листа силой дарования — так, как он когда- то снял первого «Совершенного человека» — он уже не может. И тогда Триер окончательно подменяет собой автора — пишет Лету закадровый монолог, и тот его начитывает на фоне черновых кадров с собственным участием. Постепенно приходит ощущение, что, возможно, это слова самого Лета, это его боль и попытки воскрешения: «Как падает совершенный человек? — Вот так он падает». Не столкновение, но взаимное падение кино и жизни вторит драме художника, который не может вернуться к первозданному вдохновению.
К счастью, и в основном конкурсе хватало картин талантливых и довольно неожиданных. Тот же Китано произвел настоящую сенсацию своим «Затоичи». Мастерство самого режиссера в главной роли слепого самурая- массажиста, эффектные сцены единоборств и сочный средневековый антураж сработали как изящная маскировка того факта, что весь фильм Китано — остроумная и очень талантливая пародия, издевка над истасканным и излюбленным европейцами жанром восточного боевого фильма. Сюжетные ситуации «Затоичи», блестящие геги, на которые Китано как актер и режиссер просто неистощим, и финальная сцена, где все «хорошие» герои танцуют… современный степ — все это убеждает в том, что после ряда бесспорных и серьезных шедевров мастер решил просто развеяться, развлечь и себя, и публику. И получилось это у него, как всегда, блестяще, против чего не посмел возразить и венецианский ареопаг, проигнорировавший в прошлом году великих «Кукол» Китано. Теперь присудили-таки Серебряного льва за режиссуру.
К сожалению, остался неотмеченным другой азиатский фильм — «Прощай, отель «У дракона» Цай Минь Ляна. Это сновидческое замедленное кино, наполненное странными персонажами и ощущением всеобщего одиночества. Почти нет слов, диалогов, равно как и действия, но смотрится этот фильм безотрывно и заставляет думать о себе еще долго.
Корейская драма «Жена хорошего законника» (режиссер Им Сангсу) «держалась» в основном благодаря Мун Сори. Актриса, прославившаяся ролью парализованной девушки в фильме «Оазис», своей игрой, собственно, и спасла достаточно посредственную картину. Если же добавить к этому уже упоминавшийся «21 грамм» Алехандро Гонзалеса Иньяриту, а также очаровавшее западную аудиторию «Возвращение» Андрея Звягинцева, то станет очевидным, что фестивальным отборщикам действительно удалось составить сильный конкурс.
Впрочем про «Возвращение», принесшее своему автору небывалый триумф — Золотого льва и Льва будущего за лучший полнометражный дебют плюс стотысячную премию имени Дино де Лаурентиса, — разговор особый.
В кинематографе существует два вида штампов. Первый, наиболее заметный — это набор стандартов, по которым следует делать успешный голливудский фильм. Мужчины должны быть мужественны, женщины сексапильны, ситуации — в зависимости от жанра — остры или слезоточивы. Плохой герой — всемогущ и умеренно обаятелен (но кончит все равно плохо); обязательны также сцена совокупления между героем и героиней в середине фильма и всеобъемлющий хеппи-энд. Штампов, конечно, больше, все, кто более-менее регулярно потребляет американский кино-поп- корн, смогут дополнить перечень. Речь не об этом.
Ведь и официальный антагонист Голливуда, арт-хауз, или авторский кинематограф, выработал не меньшее количество столь же истрепанных, заезженных стандартов. Фильм должен быть политкорректным, немногословным, в меру экзотичным, с непроницаемо серьезными героями, снятым плавно и красиво (очевидно, в стиле Тарковского), по жанру желательно семейная камерная драма. При этом драматический конфликт должен происходить между самыми близкими людьми, например, между сыном и отцом (последнее для того, чтобы многочисленные западные киноведы, до сих носящиеся с заплесневелым чучелом Фрейда, могли резвиться и дальше). Так вот, все это в «Возвращении» есть. И даже более — один из актеров погиб ровно год спустя после завершения съемок, как раз на том озере, где происходит действие последних эпизодов «Возвращения». Все к одному. Но эта смерть — лишь фатальный штрих; правда в том, что фильм Звягинцева — тонко сделанная конъюнктура, составленная из общих мест интеллектуального кино. Говорят, что история рассказанная в «Возвращении», по универсальности близка к притче, что такое могло произойти везде и в какую угодно эпоху. Однако не могут быть универсальными двумерные, никак психологически не «разработанные» герои. Не конвертируются в иные времена и пространства искусственные, словно из пальца высосанные, ситуации. Не звучат в реальности столь надуманные диалоги. И не везде, далеко не везде, встречается настолько всеобъемлющее отсутствие чувства юмора.
Тем не менее, мотивы наградивших фильм ясны. Ведь высокие призы получил не только фильм Звягинцева, но и другие подобные работы — художественно весьма средние, но внятные по своей гуманистической интенции. Запад, страшась постоянно растущего отчуждения, тоскует по теплу межчеловеческих отношений и приветствует тех, кто может создать хотя бы иллюзию такого тепла.
Но иллюзии остаются иллюзиями, пусть даже осененными морализмом самого высокого разбора. В вечном архиве кино остается лишь тот, кто повинуется закону собственного дарования. И неважно, кто он при этом — едкий провокатор, скептичный острый рационалист, эмоциональный «самурай» экрана, умный шут с камерой в руках. Человечность любого произведения лишь тогда чего-то стоит, когда за ней стоит талант. Не ново. Но в Венеции подтвердилось с освежающей силой.
