Надо же как бывает — так долго собиралась полюбоваться панорамой Киева с катера, а выбрала для этого достаточно прохладный и дождливый день. Впрочем, с палубы убегать не собиралась — мечталось уловить особый молодой запах ранней весны, мысленно погладить глазами знакомые с детства вновь зеленеющие склоны, просто поиграть с собственной памятью.
Оказалось — завышена была планка моих притязаний: от тотального обкуривания, наверное, еще можно было куда-то спрятаться, но не от музыки. Нахально безвкусный набор «одет» был в такую громкость, что не получалось своеобразное принудительное музыкальное питание не проглотить. Хоть захлебнись, а слушай! Наверное, кому-то и нравилась предложенная убогость. Поставил точку молодой голос певца, командующий свои условия:
«Короче, дело к ночи
А если — нет, Спокойной ночи!»
Бедняга, очевидно, думал, что пустячность бессмысленных контактов и унижение женское ваяют из него мужчину.
Хотела настроить себя на безразличие — какое мне дело до чужих молодых не очень чистоплотных страданий. Не получилось. Более того, совсем неожиданно, а, может, как раз и естественно, вспомнила Голсуорси и его «Сагу о Форсайтах». Видимо, полярность, резкая полярность масштабности чувств его героев и входящая в стоимость билетов похабщина, обрушенная на пассажиров, высветлила эти нюансы. Если честно, о Голсуорси не забывала никогда. «Сагу» практически знаю наизусть, перечитывала с 19 лет сотни раз, столько же лет отношусь к женщинам, видевшем в Сомсе — главном герое — настоящего мужчину.
Ровно 100 лет назад, в 1906 году вышел роман «Собственник», а почти 40 лет тому назад — телесериал по «Саге». Воспоминание о нем не выцветает до сих пор — в моей жизни не было более блистательного семейного повествования, в котором игровая культура актеров, вкус и деликатность всей творческой команды буквально сформировали взгляд, если хотите, понимание: что такое, каков он — любящий мужчина, собственник, берущий всю ответственность на себя!
Интересный факт, рассказанный в английской печати 40 летней давности.
Сентябрь 1968 года. Воскресенье. В мансарде небольшого кирпичного домика сидит человек. Он не может спуститься вниз. Весь первый этаж залит прибывающей водой. Но помощь близка. Над городом парит вертолет. Висящий на конце спущенной с него веревочной лестницы человек стучится в окно:
— Вылезай!
— Не могу. Я смотрю «Сагу о Форсайтах».
В дни показа пустели улицы и кинотеатры, и даже время вечерних проповедей церковнослужители переносили. Немного позже (какое счастье, а ведь этого могло не быть) телесериал увидели и советские зрители. Я, тогда начинающая журналистка, выиграла премиальную командировку в Азербайджан. В разгар лета все нормальные люди, заранее планирующие свой отпуск, уехали из знойного города. Мы ж с коллегами в эту неимоверную жару мотались в поисках экзотики для газеты. Вечером, дополнительно вымочаленные загородными автобусами, возвращались в гостиницу и, наскоро плеснув на лицо немного воды (если не выключили), мчались к единственному гостиничному телевизору — сейчас придет Сомс, Флер... И окунались в такое истинное пиршество, такими по-колдовски прицельными были страдания и взлеты чувств, что, поверьте, если это и не было самим счастьем, то вполне могло его заменить. Долгое время я вообще не могла даже слышать, что кто-то еще восхищается «Сагой», Сомсом. Наивная молодая эгоистичность стремилась хоть мысленно стать тоже собственником экранного Сомса — он только мой! Признаюсь, всю жизнь в отделении для фотографий в маленьком женском портмоне хранятся не только фотографии любимого мужа, детей, но и ...Сомса и Флер. Они просто живут со мной, так как всегда рядом в сумке. Хвалить себя за прицельность молодого выбора не могу — невозможно было не поддаться обаянию силы и чистоты этой личности.
Какое везение, что среди серьезных поклонников создателя эпопеи о Форсайтах был шотландец Доналд Уилсон, начальник сценарного отдела телевидения. Он боролся за телевизионную экранизацию шедевра Голсуорси и накануне 100 летия со днярождения писателя (1867—1933) в 1965 году приступил к работе. Необычность горения, с которым взялись за дело, уже заранее предполагала рождение шедевра: на фоне монументального полотна, охватывающего 46 лет истории Англии, потрясающая игра актеров (по мнению всех, в первую очередь Эрика Портера — Сомс и Сюзен Хэмпшир — Флер), буквально ошеломляла и воспитывала: даже тот, кто не испытал большой любви, начинал понимать — вот что означает любить. Уверена, эта экранизация стала событием, я же свое впечатление пронесла через всю жизнь.
Друзья актера вспоминали, как перед самым концом съемок (оставалось три эпизода) Эрик Портер оказался на операционном столе с приступом аппендицита. Врачи рассказывали потом, что подготовка актера к изображению последних часов жизни Сомса так завладела всем его существом, что не самая сложная обычно операция представила серьезную опасность. «Если медицина окажется бессильна, — попросил Портер хирурга, — разрешите операторам снимать мое лицо в последние минуты. Это будет лучшая сцена смерти, которую мне удастся сыграть». К счастью, Портер уже через неделю был в студии, а в госпитале озабоченная нянечка говорила родственникам актера: «Сейчас выкарабкался, но вы следите за ним — ведь он так стар». Так 40 летний Портер перевоплотился в дряхлеющего Форсайта. И в этом тоже — великая масштабность личности.
А ведь эта экранизация — формально всего на всего семейная хроника. Сегодня, когда океаны мыльных сериалов, как Вселенский потоп, уносят за ненадобностью и трепетность, и искренность, ответственность и жажду того особого прикосновения, кто станет вспоминать Сомса — ведь давно обесточены высокие порывы этой массированной чепухой, общедоступным примитивом отношений. Сериальные призывы быть попроще и еще попроще уже многие годы приносят плоды все разрастающейся мелочевки и дешевки. Остановитесь, пропустите пыль вперед, осмотритесь. Не спешите быть попроще, так, чтобы короче и совсем короче.
«Что вы думаете о Сомсе?» — спрашивали мы тогда в далекие дни показа фильма. «То же, что и сейчас», — ответила бы уверенно. Незаменимые, к счастью, есть, и любят их всю жизнь, а иногда и ее не хватает. Впрочем, это — уже не о Сомсе .
