Дмитрий Дмитриевич Шостакович остался загадкой для современников, да и для нас с вами. С одной стороны, композитор был обласканный советской властью, награжден всеми мыслимыми тогдашними регалиями (получил шесть Государственных премий СССР), Герой социалистического труда, лауреат Ленинской премии. А, с другой — человек, ненавидевший эту власть... Гениальная музыка Дмитрия Шостаковича, узнаваемая с первых звуков, постоянно держит в напряжении слушателя и не дает уже успокоиться... Наш рассказ о киевской постановке «Катерины Измайловой» 1974 года, на которой присутствовал автор. Он назвал ее лучшей (хотя ставилась эта опера по всему миру). Вспоминает известная оперная певица, профессор, заведующая кафедрой сольного пения Национальной музыкальной академии Украины Евдокия Васильевна Колесник :
— Можно сказать, что в музыку Дмитрия Дмитриевича Шостаковича меня влюбила профессор консерватории Ленина Ефремова. Она так восторженно отзывалась о великом композиторе и о Константине Симеонове, выдающемся дирижeре, осуществившем киевскую премьеру оперы в марте 1965 года. Мне же выпала честь петь Катерину в 1974 году, в возобновленной версии этого спектакля, с новым составом исполнителей. Это была моя первая встреча с Симеоновым в работе. В то время он уже жил в Ленинграде и был приглашeн в Киев специально на эту постановку. Уход из театра был вынужденным и Симеонов молча положил на стол ключи от кабинета, два рубля 80 копеек (столько стоил его портрет, висевший в фойе)... и уехал в Ленинград. Но всe-таки на постановку «Катерины Измайловой» приехал — это было и его детище. Никто не чувствовал этой музыки так остро и не передавал так точно, как Симеонов. Константин Арсентьич любил и понимал певцов. Он жалел нас, призывал с осторожностью относиться к музыке. Он говорил: «Если у вас нет золотого слитка в банке и вы живeте на одну зарплату, то не старайтесь «выплюнуть связки» на одном спектакле, ведь завтра занавес может подняться уже без вас»... В 1974 г., в конце сезона, Симеонов приехал в Киев. Он собрал всех исполнителей, положил перед собой партитуру, оглядел нас и спрашивает: «Ну что? Где тут Катя? Где тут Боря?». Вот так с юмором разрядил обстановку. Хотя обычно дирижeры приходят в класс, слушают, занимаются, а тут сразу спевка... Концертмейстер шепчет: «Ты прислушивайся к нему, он тебе всe покажет». Симеонов требовал правды, а не актeрства, безошибочного попадания в характер. В моeм первом ариозо есть слова: «Муравей таскает соломинку, корова даeт молоко». Я, помню, в этом месте решила выдать весь свой вокал и заголосила, что есть мочи. Симеонов остановился, вскинул свои мохнатые седые брови, уставился на меня своими голубыми глазами и спокойно спрашивает: «Ты о чeм поeшь? Корова даeт молоко, ну и пусть себе даeт; чего ты так надрываешься?» А в последней картине, в арии об озере, он говорил: «Надо петь, чтобы было страшно от тишины. Ты идeшь к этому чeрному озеру, а оттуда к тебе тянутся руки убиенных тобой». И добавлял: «Делай, что хочешь, а меня в этом месте нет». В другой арии в конце Катерина горестно вопрошает: «За что, за что такая судьба?» Симеонов говорил, что тут у публики должно сводить челюсти. Я на этих словах шла по сцене прямо на дирижeра, и ещe раз — «за что?»; он вскидывает на меня глаза, и, чувствую, уже не могу петь, душат слeзы, и он понимал меня, доигрывал сам, шепча: «Не надо петь!».
Режиссeр Ирина Молостова полностью подчинялась Симеонову, почти его не перебивала, у них было полное согласие. А когда спектаклем стал дирижировать Степан Турчак, то это было уже не совсем то, чего добивался Симеонов, у него в музыке всe было широким жестом и «от бедра»...
Партнeры у меня были замечательные: Александр Загребельный (Борис Тимофеевич), Василий Третяк (Сергей). Замечательным Сергеем также был Сергей Дубровин. Я, например, не замечала небольшого роста Третяка, настолько он был органично-циничным в этом образе. Вспоминаю один казус. У нас с Сергеем есть «постельная» сцена с большим дуэтом, и нам поставили небольшой диванчик, на который ложился мой партнeр, а мне места уже не оставалось. На просмотре тогдашний министр культуры С. Безклубенко сказал: «Никаких больших кроватей. Секса на советской сцене быть не может!» Тогда я заявила: «Не будет кровати, я петь не буду!» и К. Симеонов поддержал, и мы своего добились — кровать нам поставили.
МАЭСТРО И КИЕВ
Шостакович в то время был уже тяжело болен, у него было неизлечимое заболевание костей, он не мог даже писать — от сжатия ручки могли ломаться кости пальцев. Как вспоминала Ирина Молостова, он сказал, что хоть в лежачем положении, но все таки приедет в Киев. «Мы были так напуганы, что выбрали для встречи на вокзале пятерых самых сильных актeров... В гостинице Дмитрий Дмитриевич предупредил, что будет приходить на репетиции заранее, но на него не нужно обращать внимания. Он появлялся за полчаса и все четыре акта не вставал с места. Сидел и слушал, сверяя по клавиру, иногда делая замечания. Ему нравилась сцена с привидением: Катерина находится в замкнутом пространстве забора с обилием калиток, и ей кажется, что в углу призрак. Калитки начинают открываться — одна, вторая, третья и возникает, растeт тень Бориса Тимофеевича…
На премьере Д. Шостаковича волновало лишь одно: сможет ли он подняться на сцену, чтобы поблагодарить постановщиков и певцов? Дмитрий Дмитриевич слушал и смотрел спектакль из третьего ряда. Композитор нарядился в новый светлый костюм, а публика каждый акт с заключительными тактами оркестра стоя приветствовала автора. Такой премьеры в Киевской опере ещe не бывало. В гостинице Шостаковича ждали специально приехавшие на спектакль его ученики, друзья. Это был его праздник и его торжество.
Евдокия Васильевна вспоминает произнесeнную композитором после премьеры фразу: «Я взволнован и счастлив… Если бы я был певцом, то пел бы, как сегодня пели в Киеве; если бы я был дирижeром, то руководил бы оркестром, как сегодня в Киеве; если бы был режиссeром, то поставил бы оперу, как это сделали в Киеве».
И ещe цитата Д. Д. Шостаковича: «Евдокию Колесник считаю одной из ярчайших исполнительниц партии Катерины — с вокальной и с драматической стороны». Потрясeнный еe Измайловой, Юрий Левитин написал: «Необыкновенной красоты голос привлекает удивительным богатством, разнообразием оттенков. Тонкая инструментальная манера пения сочетается с выразительной декламацией. Нежная лиричность — с огромной драматической силой. Слушаешь еe исполнение, и невольно кажется, что именно так и только так должна петь героиня оперы «Катерина Измайлова».
На память о той, уже ставшей историей, премьере у Евдокии Колесник остался клавир и программка с автографами композитора. Ныне в Национальной опере Украины снова идет «Катерина Измайлова». Это уже третье обращение театра к известной опере.
