Только ленивый, наверное, не упомянул в публикациях, что на визитке у Владислава Шерешевского написано: «Художник от Бога». Эгоистично и нагло. Самоуверенно. С другой стороны, что есть — то есть: художник Шерешевский — талантлив и самобытен. Один раз увидев его картины, запомнишь фамилию автора навсегда.
К тому же, есть и второй пласт у данного определения. Родители никакого отношения к искусству не имели, а Слава уже в четыре года (не знак ли это свыше?) начал разрисовывать листы бумаги, которые обнаружил в кабинете деда. Оказалось, то были его ученые записки... Чуть постарше, лет в шесть-семь, занялся иллюстрированием собственных (!) сказок, содержание которых было типичным для нормального киевского пацана: немцы вошли в город, а мальчишки создали свой партизанский отряд, чтобы бороться с захватчиками. Парафраз популярных в его детстве телевизионных фильмов. Несколько страниц «книги» — с текстом, а затем — одни рисунки. Рисовать Славе было проще, чем писать. Родители не придавали особого значения бумагомаранию сына, занимались закалкой и тренировкой будущего мужчины: Слава Шерешевский мог стать фигуристом, пловцом, хоккеистом, борцом и даже штангистом, но сам он полюбил футбол. Однако и профессиональным футболистом не стал, поскольку к старшим классам окончательно определился, что больше всего в жизни хочет рисовать.
В данном месте делаем «монтаж», который перенесет нас в день сегодняшний. Где имя художника Владислава Шерешевского известно не только узкому кругу профессионалов в Украине и за рубежом — еще в далеком 1995-м художник стал стипендиатом Министерства культуры Германии. Его любят зрители, а коллекционеры не прочь похвастаться при оказии, что в их доме есть картины Шерешевского. И что скрывать, им можно позавидовать: представьте, вы просыпаетесь в дурном настроении, а со стены на вас лукаво смотрит Пушкин Александр Сергеевич, читающий «Повести Белкина» обнаженной Анне Керн... Нелепо, смешно и прекрасно. И день начинается с улыбки...
Слава работает невероятно много и быстро. Еще не стерлись впечатления от немного тревожной по настроению выставки «ПИПЛ», как в Музее истории Киева шумно открылась озорная экспозиция «Вай-Фай», где художник возвращается к «наглому стилю» (авторское определение) 1990-х. Осмысливает происходящие в мире события с иронией — иногда легкой, порой саркастической, а нередко — и трагикомической. Чего стоит хотя бы портрет Гоголя с надписью: «Н. Гоголь Наш» и желто-голубой лентой в правом нижнем углу картины, где обычно место траурной... Или амазонка с роскошными формами, несущаяся вдаль на голубом коне: «Кто не скачет, тот москаль!». Смыслов — каждому по способностям и настроению. В том числе, мне кажется, и о том, что самые красивые женщины живут таки в Украине. И пока гости вглядывались в полотна, вчитывались в надписи, обсуждали увиденное, виновник праздника лукаво предложил в качестве бонуса заглянуть на чашку кофе в уютный ресторанчик «Канапа», что на Андреевском спуске — мол, там тоже выставка художника Шерешевского. Уже в «гастрономическом стиле» — food art (кто не воспользовался предложением, еще может успеть ее посмотреть — до конца месяца время есть). Приняв изрядную (и главное — искреннюю) дозу комплиментов, цветов и поцелуев, несколько дней спустя Слава Шерешевский уже был вне зоны доступа — писал на пленэре в Карпатах новую серию картин. Говорят, она обещает быть как всегда интересной и не похожей на предыдущие работы.
О РОЖДЕНИИ ФИРМЕННОГО СТИЛЯ ХУДОЖНИКА
— Слава, не изобрету велосипед, если скажу, что у каждого художника (по крайней мере, хорошего) — свой мир. Или космос, если хочешь. Там живут дети и взрослые, его посещают гении пера и кисти — Пушкин и Ван-Гог, как у тебя, например. Этот мир узнаваем, и, по логике, у него должно быть имя. Как бы ты назвал живописную планету Владислава Шерешевского?
— Одним словом сложно определить. Пусть это делают искусствоведы. Хотя их профессия на сегодняшний день несколько слабовата в нашей стране. Они следят за общими тенденциями в искусстве и разбираются в этом. Но если художник, в данном случае — Владислав Шерешевский, выпадает из понятной схемы, искусствоведы теряются и не могут дать ответ, что же это за явление такое... А вот стилю моему друзья придумали название еще в 1991-м, на пленэре в Седневе, в молодежной группе. Звучит не очень благозвучно, но суть работ отражает — п....ватизм! Мы тогда с одним товарищем интеллектуально развитым много беседовали об искусстве, и я интересовался его мнением по поводу каждой картины: «Ну що, сягає п....ватизму чи ні?» «Сягає», — с одобрением ответил он. А потом стали просто говорить: «Сягає — не сягає».
— И тем не менее, не секрет, что окончил ты графический факультет Художественного института, иллюстрировал книги, детские в том числе. Наверняка стиль работ в те годы был совсем иным. Фирменный почерк Шерешевского — мастерская балансировка между открыточным (1940—1950-х годов) китчем, примитивными комиксами и высоким профессионализмом рисовальщика, живописца, почти всегда подкрепленная остроумным словом (цитатами из произведений художественной литературы и киноцитатами) — сформировался позднее. Что послужило поводом, подсказкой к его созданию?
— Книжная графика и послужила. Там всегда приходилось работать со словом — нужно было выбирать из текста самое важное и нужное для иллюстраций. Я, правда, недолго занимался графикой. В институте иллюстрировал «Снежную королеву», которая, кстати, сделана была не в традиционно красивом стиле.
— Не Глазунов?
— Отнюдь. И как ни удивительно, Министерство культуры закупило несколько работ, которые я подавал на республиканскую художественную выставку. Потом были пьесы Чехова — но уже не книга, а станковые листы про каждую пьесу. Случился у меня и весьма любопытный опыт — я делал обложку к книге Юрия Диденко-Черного «Вечерние огни», которую запомнил надолго! Сдал первый эскиз, в редакции сказали: «Неплохо, но нужно еще доработать». Месяца два приносил разные варианты обложки, и в конце концов редактор «выбрала»... первый! Я тогда еще понял, что с идиотами в дальнейшем будет сложно работать. А книга была противнейшая — действие происходило в 1950 — 1960-е годы на Донбассе, где происходила борьба хорошего с лучшим. И толстая! Ни одного отрицательного персонажа, не за что зацепиться. Я таких «произведений» больше в жизни не читал.
— А если бы сегодня предложили заняться книжной графикой, за какую литературу бы взялся с удовольствием?
— Я даже не представляю, как сейчас иллюстрируют книги. Детские — не интересно. Взрослые — не понимаю. Там ведь не нужны картинки в самой книге, только обложка. А обложка сегодня должна быть броская и китчевая, даже если это очень хорошая и серьезная вещь. Чтобы ее на прилавке видно было, чтобы хорошо продавалась. Кстати, и детскую литературу можно в таком «наглом» стиле иллюстрировать. Я когда-то видел подобную — еще гедеэровскую — книгу, и не сразу понял, что мне в ней понравилось. Вроде плохо нарисовано, неправильно, полунаивные картинки, но явно сделанные профессионалом, — и она завораживала!
— Понял тогда, что именно все-таки завораживало?
— Мастерство. С подлинным искусством всегда так бывает — западает в голову какая-то картина, даже если не «твое», думаешь-думаешь о ней — и в какой-то момент понимаешь, почему впечатлило. По мере того, как сам растешь профессионально, учишься считывать великие образцы искусства.
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ:
— Как возникла идея известной сатирической работы «Вова Путин в школе»? Она ведь написана давно, когда еще ничто не предвещало происходящего в последние два года?
— Картина была опубликована в каталоге 2005 года, но это авторский повтор. А оригинальная работа была написана в 1999 году.
— Почему тебя еще тогда заинтересовала личность Путина? Он ведь даже не был президентом России...
— Художник предвидел, что про Вовочку будут еще анекдоты рассказывать (смеется).
О БОННАРЕ И СУТИНЕ, БУКОВСКОМ И ДОВЛАТОВЕ, ЖАДАНЕ И АНДРУХОВИЧ
— А какую живопись можешь назвать «твоей»? Какие художники тебе близки?
— Сегодня мне по душе живопись Пьера Боннара, Хаима Сутина. Они близки мне, но не явно просматриваются в моем творчестве. Ван-Гога и Рембрандта любил всегда. Из правильных реалистов — Валентина Серова. И Владимира Мошкова (иногда встречается написание «Машков». — Авт.), Петра Кончаловского — наших сезонистов. Может быть, кто-то на моем месте стал бы называть имена современных художников... Но все нынешние мастера — по сути, пользуются переработанным наследием. До начала XX века еще были художники, которые двигались вперед. Сегодня же даже небесталанные люди не делают открытий, идут параллельно достижениям уже признанных мастеров.
ОЛЕКСА
— Не хочется прямолинейно льстить, но вот придется: художник Шерешевский как раз идет своей, непроторенной дорогой. Кстати, кроме остроумных, емких надписей на картинах, часто «переворачивающих» изображение с ног на голову, меня всегда поражала твоя способность давать максимально простые и точные названия самим выставкам: «Женский день», «Коктейль Шерешевского», «ПИПЛ», «Вай-Фай». И читая аннотацию к вернисажу, уже можно фантазировать, что увидишь на выставке, в отличие, к примеру, от глубокомысленных и размытых формулировок (чем страдают многие, даже очень хорошие художники) наподобие: «Перфекционизм бумаги», «Концептуальность неопознанного»...
— У меня, наверное, более образное мышление. Я всегда четко представляю себе, каким названием можно объединить работы.
— Мне кажется, еще и потому, что в детстве вы читали разные книги.
— Книги я как раз в детстве читал хорошие.
— Хорошие — это какие?
— Приключенческие. Мой старший сын тоже рос на такой литературе, а вот у младшего (ему сейчас 16 лет) иное восприятие: ему все эти «майн риды». «джек лондоны» и другие «фениморы куперы» кажутся нудными. А мне и в моем возрасте они интересны.
— Верю. Сама недавно решила перечитать «Приключения Незнайки и его друзей». И получила удовольствие.
— Я «Незнайку» (две толстые книги было, помню) в детской больнице прочитал запоем. Тоже хорошие воспоминания. Когда постарше стал — увлекался Мопассаном, Бальзак мне нравился, как ни удивительно...
— А сегодня кто в приоритете?
— Я люблю Чарльза Буковского и Сергея Довлатова. По-настоящему. Еще — Гоголя и Чехова. За «влучне» слово, есть такое определение. Все остальное — просто читаю. Сегодня появляются быстромодные книги, названия которых начинаю забывать через полгода после того, как прочитаю.
Сейчас хочу вплотную заняться украинской литературой. Говорят, есть стоящие вещи. Жадана я уже прочитал. Софию Андрухович даже брал с собой на пленэр, но у меня не было времени на чтение.
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ:
— Хобби, любимое занятие есть?
— К сожалению, хобби — игра в футбол — постепенно сходит на нет. Потому что я уже старый. Команда омолаживается, и я перестал получать удовольствие от футбола — нет былой резвости, скорости...
— А кем был на поле?
— Последнее время — полузащитником. А лет до 35-ти — нападающим.
— Хорошо играл? Только честно.
— Хорошо.
О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ «КРАСОТА» И ЧТО ТАКОЕ — «ПОШЛОСТЬ»
— Кстати, о пленэре. Доволен результатами?
— Очень доволен. Потому что обнаружил в себе новые краски. Нарисовал в Славском пару домиков почти с натуры — сфотографировал, а потом сделал из них произведение искусства (улыбается). Нашел ход, который попытаюсь развить. Мне кажется, там у меня получились хорошие картинки. Они всем понравились на пленэре, а сегодня привез в мастерскую, художники посмотрели, говорят: «Молодец!» Искренне. Эти люди знают меня давно, у нас сложились доверительные отношения: если что-то не так — скрывать бы не стали. В ближайшие три недели нарисую виды Киева в таком стиле. Не открыточные, а которые я, киевлянин, знаю. Покажу город немного другим — есть такой план.
— А чувство соперничества присутствует в среде художников?
— Наверное. Это нормально. Правда, с теми, с кем давно дружишь, вроде уже такого нет...
— В доме висят работы друзей?
— Немножко — Журавель, Вайсберг, Левич, Малых, Блудов... Я не фанат коллекционирования, но есть красивые работы, которые люблю.
— Что такое «красота» в твоем понимании?
— (Оживляется). Мне позвонил на днях Саша Животков (он посмотрел «Вай-Фай») и говорит: «Очень красивая выставка». От него такую похвалу услышать — дорогого стоит. Ведь он — формалист! И вкус у Саши необычный, высокий вкус у него, но он прочитал все надписи на картинах, посмеялся, но все же увидел в них красоту. Я тоже считаю это красотой. Потому что все красивое — это гармония. У меня есть портреты старух — они все красавицы, несмотря на некрасивые черты лица. Красота... Вот недавно, например, я познакомился с одной девочкой, не мог глаз от нее оторвать. А у нее — тонкие губы и очень большой нос. Но она все время улыбается, ямочки на щеках, красивые глаза... Я как художник смотрел на нее и думал, что же это за шарм у нее такой? На фотографиях, наверное, она будет проигрывать, а когда смотришь вживую — красивая. Нужно уметь разглядеть это. Я читал исследование о том, почему художники устают в музеях. Они смотрят на картины не так, как обычный зритель — зрачок постоянно в движении, за одно количество времени художник может увидеть в десять раз больше, чем непрофессионал. И после посещения музея бывает очень уставшим, поскольку выполнил настоящую исследовательскую работу.
— А что такое — «пошлость»?
— Трудно сказать... Стараюсь с пошлостью не сталкиваться, хотя она на каждом шагу. Мы среди этого живем, и, пожалуй, лучше просто не замечать ее. Иначе становится тоскливо. Но пошлость побеждает, конечно. Происходит «усреднение среднего уровня». К сожалению, это мировая тенденция. Культуру опускают до средней планки, а дебилов стараются поднять до ее понимания. Несколько десятилетий спустя все будет среднестатистическим. В живописи эти тенденции уже есть.
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ:
— В семье патриархат или матриархат?
— Матриархат, пожалуй. 60 к 40 процентам в пользу Леночки. Она дома активная, а я уже и не сопротивляюсь (Смеется).
— Жену рисуешь часто?
— Она сердится, что мало. Хотя все говорят, что Лена так или иначе представлена на всех моих работах.
— Ей это нравится?
— А как это может не нравится! (Смеется.) Хотя, если честно, я близких мало рисую. Некоторые художники вообще всегда пишут своих жен, детей, а мне это как-то с трудом дается.
О ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОМ ДРЕВЕ И МАЙДАНЕ
— Если бы тебе представилась возможность собрать на чашку чая у себя в мастерской компанию интересных тебе людей — разных родов занятий, из разных времен, — кого бы ты пригласил?
— Я не настолько умный, чтобы разговаривать с выдающимися людьми, которых все мы уважаем. Мой максимум — актеры. Философов и режиссеров я бы не потянул, у меня для этого низкий интеллектуальный уровень...
— Да ладно!
— Я не умный, я талантливый! (Смеется). А мозгов немного не хватает. Недостаточно еврейской крови. 25 процентов. Мало.
— А какая еще есть?
— Официально: 25 процентов русской и 50 — украинской. С еврейской стороны еще есть поляки. Кстати, у меня один дедушка был русским, и вот я последнее время думаю, какие же мне от него отрицательные качества достались? Не могу вспомнить. Он был таким хорошим. Разве что — выпить любил, а я — нет. В тех количествах (Смеется).
— А от украинцев что взял?
— «Завзятість». Да, я завзятый страшно. Упорный.
— Упорный или упрямый?
— И упорный, и упрямый. Одновременно... Насчет виртуальной компании. Мне очень жаль, конечно, что не удалось пообщаться с Богданом Ступкой. Однажды мы даже собирались ставить спектакль с его участием (Богомазов должен был быть режиссером, я — художником), но что-то не склеилось со спонсором. Обидно. Из современных актеров, по-моему, очень хороший человек — Костя Хабенский. Хотелось бы с ним поговорить. Можно было бы футболистов пригласить, правда, среди них особо умных нет... А с Лобановским — непонятно, о чем беседовать... Наверное, просто собрал бы друзей — того же Диму Богомазова, художников. Компанию хороших людей, чтобы можно было поговорить.
— А какой ты в быту? Если судить по работам — должен быть веселым и ироничным. Но часто — как с писателями-сатириками, например, — бывает наоборот: легкость в профессии — и замкнутость в повседневной жизни...
— Я стал замечать, что последние лет десять перестал «феерить» во время застолья. Могу, конечно, коротко пошутить, но длительных рассказов — диалогов в лицах, как раньше, не получается. Не знаю, почему. Наверное, сильно замкнулся в себе и сегодня балдею от того, как шутят другие. Может, это старость? (Смеется). Но все равно я — не нудный, я — нормальный. Соседи по мастерской, художники, любят приходить ко мне на чай-кофе и послушать, что я веселого расскажу.
— Издержки профессии. Художники ведь, по сути, одиночки. Заточенные на творчестве, часто декларирующие, что искусство и повседневная жизнь несовместны. И признаюсь, меня поразила гражданская активность твоих коллег по цеху во время Майдана. Знаю, что и ты не был наблюдателем во время киевских событий зимы 2014-го. А как работалось тогда? Ты писал картины в характерном для себя стиле, или было не до шуток, даже на полотне?
— Я все время выходил на Майдан, потому что чувствовал необходимость в этом. Но глобального оптимизма не испытывал, понимал — Януковича мы скинем, но это будет только начало... Так и вышло. И все время писал. Правда, не создал никаких гениальных произведений, кроме камерных, небольшого размера. Среди них было много хороших работ. Когда же брался за большое полотно, получалось посредственно, а посредственные работы я не оставляю, переделываю.
— Закрашиваешь?
— Да, если чувствую, что не получается. Кстати, картины на украинскую национальную тематику стал писать не зимой, а гораздо позже, месяца через три. Летом, когда произошло переосмысление ситуации...
— Вопрос житейский: на эти работы есть спрос?
— Мои работы продаются, я бы так сказал. И я сразу поддержал волонтерское движение по сбору денег для участников АТО — после каждой продажи отдавал организаторам благотворительных аукционов солидные суммы наличными. И в супермаркете сейчас делаю покупки не только для семьи, но и для военных: макароны, тушенку, чай, кофе — и кладу их в волонтерские корзины. А как же иначе?
— Это достойный поступок. Кстати, в одном из давних интервью ты сказал о себе: «Я хороший человек, практически идеальный». Чаще подобные слова говорят о человеке другие люди, аргументируя их. А чем ты руководствовался, характеризуя себя подобным образом?
— (Смеется.) Во-первых, я добрый. Во-вторых, как говорят, легкий в общении. Не подлый. Это и значит: «Я — хороший», — как говорил писатель Гришковец, который оказался «ватником», к сожалению.
Я — положительный герой. Абсолютно положительный: честный, открытый, относительно умный, веселый. Потому и пишу такие оптимистичные картины (Смеется).
