Волшебная была атмосфера и звучание непередаваемое, когда и сцена, и переполненный зал Львовского оперного пели «Многая лета…» в честь Николая Колессы — патриарха украинского композиторского и дирижерского искусства, которому исполнилось 100 лет. Героя Украины, академика, профессора, лауреата Государственной премии им. Т.Г.Шевченко, полного кавалера орденов «За заслуги» пришли поздравить его многочисленные друзья и ученики. К ученикам можно отнести весь преподавательский состав львовской консерватории и практически всех ее выпускников, даже тех, кто не слушал лично лекции Николая Филаретовича, но все-таки находится под влиянием его уникальной личности, — потому что слышал его музыку, в которой вся его душа, потому что ходит узенькими улочками к консерватории по тем самым каменным плитам, по которым ходил, а сегодня чаще ездит Колесса. Это последний из могикан, человек-эпоха, интеллигент старого образца, которых практически уже и нет больше сегодня. Поэтому какие слова не приведешь — все будет неточно, мелковато, банально. Ибо чтобы писать о нем, нужно тоже дорасти…
Страшно представить — совсем маленьким Николай Колесса стоял под отцовским кабинетом и слушал, прислонив ухо к двери, как пел Иван Франко. (С его голоса Филарет Колесса записывал песни.) Дружил с детских лет со Святославом Гординским, который стал впоследствии выдающимся художником и поэтом, с Иваном и Тарасом Крушельницкими, расстрелянными в Киеве в начале 30-х, с Владимиром Ласовским, художником и искусствоведом… Его учителем истории в гимназии был Иван Крипьякевич, а Станислав Людкевич преподавал украинскую литературу. Позже они многие годы будут вместе работать в консерватории и оба получат благодатную возможность отметить свой столетний юбилей. Да, именно Колесса дирижировал оркестром, когда праздновали столетие Людкевича. На его столетии дирижировал внук.
…Когда родители узнали, что Николай хочет быть музыкантом — ужаснулись. Они ведь прочили ему медицинскую карьеру, а одной лишь музыкой на хлеб себе никто на Галичине тогда не зарабатывал. Как послушный сын, Николай поехал в Краков, но, ведомый судьбой, оказался на концерте в Краковском оперном. Прослушал 9-ю симфонию Бетховена и все перевернулось в нем, восстало: только музыка, сказал тогда себе, и, к счастью, отец его понял. В их семье вообще было немало выдающихся творческих личностей, которым Украина обязана своей славой. Отец Филарет Колесса — самобытный музыкант, знаток и собиратель народной музыки, дядя Александр — основатель Украинского вольного университета в Праге, близкий друг первого чехословацкого президента Масарика, двоюродная сестра Люба Колесса — известная пианистка, двоюродный дядя Модест Менцинский до сих пор считается лучшим украинским тенором. Что сделал Николай Колесса? Положил свою жизнь на алтарь профессионального музыкального искусства, вслед за Станиславом Людкевичем и Александром Барвинским. Основал львовскую школу дирижерского искусства, был художественным руководителем хоровой капеллы «Трембита», руководил симфоническим оркестром Львовской филармонии, симфоническим оркестром Львовской оперы. А еще его называют первым украинским модернистом, ибо в своем творчестве крепко стоял двумя ногами на родной земле, а глаза его обозревали весь мир. Новые мелодии до сих пор приходят, жаль только, сам записывать их уже не может — сдают глаза, плохо слушаются пальцы… И лишь память, светлый ум в полном его владении. Благо, что внучка прислала ему из Америки компакт-диск с записями его вокальных произведений 20- и 25 летней давности.Можно слушать музыку, можно — газетные статьи, которые ему читают. Позволяет еще себе раз в день закурить одну из трубок своей коллекции, возможно, выпить хоть не такой уже крепкий, но все- таки кофе. Он так любил раньше забежать в «Жорж», а это было место сбора творческой интеллигенции, и выпить там с кем-нибудь из друзей кофе…
В долголетии все-таки заключена великая тайна. Оно не дается ни суетным, ни злым, ни завистливым, ни тем, что снедают себя изнутри из-за нечистой совести. Многие считают его наградой за добродетель, за творческие, высокие духовные порывы в сочетании с простым и незатейливым бытом. Наверное, это правда. А еще нужно уметь радоваться и хранить в памяти милые сердцу пустяки: как праздновали в доме Рождество — пахло свечами и кутьей, как ездили с молодой женой в свадебное путешествие в Карпаты, как три дочери начинали мило лепетать, как свистел ветер, когда ехал на своем любимом французском велосипеде, купленном незадолго до Первой мировой на Краковском базаре за 100 злотых, среди поношенных вещей… С тринадцати лет и по сию пору у него был только один велосипед, причем ездил на нем почти до 90 лет.
Интересно, что во всем хранит он удивительную верность — не только людям, даже вещам. Старый рояль, который стоит в комнате, куплен еще «за первых большевиков». С его помощью, как считает Колесса, создано все самое важное — в этой комнате, именно за этим роялем.
Направляясь первый раз брать интервью у Николая Колессы, я очень волновалась. Это было лет 15 тому, и он сам еще открыл мне дверь. В коридоре зацепилась сумкой за старенький велосипед и чуть не опрокинула его на себя. Николай Филаретович долго извинялся. Хотя я-то знала, что извиняться нечего, что я вечно за что- нибудь зацеплюсь или что-то забуду. На следующий день в моем доме раздался звонок: «Вы забыли свой карандашик. Наверное, он вам пригодится?» За свою долгую журналистскую жизнь я потом теряла бессчетное количество карандашей и ручек, иногда очень дорогих, но никто никогда даже не напоминал об этом…
Наверное, больше никто не будет и так здороваться — кланяться, чуть приподнимая рукой шляпу. Ходить, быстро выкидывая вперед трость. («Для декорации», как он говорит.) Никогда не опаздывать.
Впрочем, однажды он опоздал — слишком поздно приехал в городок, где подрабатывал, руководя хором. Уже начался комендантский час, было это во время второй мировой, — пришлось бежать, он слышал крики, свист, немецкую речь… Наверное, если бы догнали, расстреляли бы, но Бог его хранил.
Многие говорят: удивительно, он пережил столько воен, жил и творил при стольких властях и ничем себя не запятнал. Хотя сам Колесса знает, чего ему стоило хранить себе верность. На торжественной академии в оперном по случаю его столетия Мирослав Скорик признался залу: «Я обязан ему многим, быть может, более, чем остальным. Когда в 55-ом я возвратился из Сибири, он не побоялся — принял меня в консерваторию. Позже сам подготовил, как дипломную работу, мою кантату «Весна» на слова Франка…»
Ректором был с 53-го по 65-й, в относительно спокойные времена хрущевской оттепели. А до этого его тоже «потрясли» — за непролетарское происхождение, за «формализм» в творчестве.
«Был у меня в жизни один важный период. От нас тогда требовали такую музыку, чтобы «народу было понятно». В этой акции пострадали Шостакович, Прокофьев, Хачатурян. В каждой консерватории искали своих формалистов и осуждали их творчество на собрании. В нашей консерватории выставили на экзекуцию меня и Романа Симовича. Я по характеру не воинствующий, не очень умею защищаться. Но тогда пробовал защититься. Возможно, потому, что на предыдущем собрании промолчал. Это было собрание, когда осуждали Василия Барвинского, которого я очень уважал и любил. Но времена были такие, что должен был сидеть и молчать, когда его все ругали. Меня не подняли — я слова не попросил. Ужасные были времена…Потом Барвинского арестовали. Но позже дошло дело и до нас. На том втором собрании я уже пробовал защититься. После того дня еще долго не мог отойти от душевной травмы. Она некоторым образом повлияла на мое дальнейшее творчество…»
Избегал ли он позже заказных вещей и каким образом? Абстрагировался от слов и писал музыку. «Есть, например, у меня песня о колхознице, если забрать слова, мелодия весьма хороша…»
Когда слушаешь его музыку, создается впечатление, что ты в самой гуще Карпат, на одной из обдуваемих ветрами вершин. Или несешься по горной реке на плоту. Веет чем-то настоящим, искренним и нетленным… Недаром из Киева ему привезли от Президента подарок — копию коллекции скифского золота. А еще орден Ярослава Мудрого 5-ой степени (правда, почему пятой, никто не мог понять).
Львовяне же, преисполненные любовью и уважением к Николаю Колессе, сделали весь декабрь до самого праздника Святого Николая особенными — «Колессовскими днями». Началось с Первого международного фестиваля дирижерского искусства им. Николая Колессы, потом концерты в оперном и филармонии, выставки, многочисленные встречи, презентации книг, рассказывающих о маэстро.
Сам юбиляр во время торжественной академии, приподнявшись в ложе, сказал неожиданно сильным и твердым голосом: «Я переживаю такие волнующие минуты, какие в жизни еще не переживал. Я чувствую себя хорошо, я счастлив, независимо от того, что мне каких-то там сто лет…»
