Иван Алексеевич Светличный — известный украинский поэт, литературовед, критик, шестидесятник, правозащитник, лауреат Шевченковской премии. Побратимы-шестидесятники были единодушными относительно его вклада в культурно-национальную перестройку духовности ХХ века. «Без активной целенаправленной деятельности Ивана Светличного, — отмечает Богдан Горынь, — не было бы движения шестидесятников как исторического явления, не состоялись бы те процессы, которые угрожали существующему советскому строю». Поэтесса Ирина Жиленко в воспоминаниях об Иване Светличном «Доброокий» отмечает, что Иван Алексеевич был «собирателем людей», ведь именно он сумел «собрать» Григория Кочура, Михайлину Коцюбинскую, Аллу Горскую, Виктора Зарецкого, Евгена Сверстюка, Ивана Дзюбу, Галину Севрук, Людмилу Семыкину, Вениамина Кушнира, Опанаса Заливаху в «букет людей поистине прекрасных», потому что «все мы, — отмечает И. Жиленко, — сошлись на свет его сердца. Иван втягивал в круг своего тяготения все самое лучшее, человечное, талантливое».
• Впоследствии Оксана Забужко в воспоминаниях об интеллектуальном лидере 1990-х Соломии Павлычко, осмысливая феномен «эффекта присутствия» духовных авторитетов в жизни общества, отмечает, что «двигателем украинского шестидесятничества» была малозаметная для широкой аудитории, но в КГБ хорошо известная фигура Светличного, который «своей личностью как раз и придавал всему тому движению и дух, и форму. Бывают такие люди, — говорит украинская интеллектуалка, — способные превращать мир, как воду в вино, одним фактом своего в нем присутствия. При жизни они всегда находятся словно в центре мощного магнитного поля: к ним тянутся, как на свет, даже случайные встречные». Сказанное выше подтверждает письмо Василя Стуса из ссылки к Надежде и Леониде Светличным и Павлу Стокотельному от 21 ноября 1977 года. В нем не только оценено поэтическое творчество побратима, но и подчеркнута его решающая роль в кристаллизации мировоззрения когорты шестидесятников: «Все лучшее во мне — это Иван. Все лучшее во многих других — от Ивана. Он раздарил себя по просвирам. Исключительная роль, исключительное самопожертвование — без тени упрека». Друзья же и соратники называли И. Светличного «архитектором движения шестидесятников» (М. Горынь), «доброоким» (В. Стус), «двигателем шестидесятников» (Б. Горынь), «рыцарем духа» (Г. Севрук), «нашей Говерлой» (Л. Семыкина), «садовником» (Г. Корогодский), «светом в темноте» (Вера Вовк), «тружеником» (Е. Сверстюк), «носителем любви» (И. Калинец), «поэтом и рыцарем» (Л. Копелев).
По статье 62, ч.1, УК УССР «антисоветская агитация и пропаганда» Ивана Светличного арестовывали дважды — в 1965-м и 1972 г. После первого ареста ввиду отсутствия доказательств поэта отпустили, а в 1972-м приговорили к семи годам лагерей сурового режима (отбывал наказание в Пермской области) и пяти годам ссылки в поселке Усть-Кан Горно-Алтайской области. Однако переход от «воли» к «неволе» не был для литературного критика резким и поражающим. Еще до ареста Иван Светличный не мог работать по специальности, а его литературные произведения, даже не имея антисоветского направления, не печатались только из-за неприемлемости для официоза имени автора.
• Светличный писал жене из лагеря: «Отставать, а тем более совсем терять форму мне не хочется никак: это единственное, что меня больше всего держит в относительно хорошем состоянии и делает жизнь и в сложных ситуациях сравнительно легкой».
Именно поэтому он лагерную реальность в одноименном сонете окрестил «Парнасом», а в одном из писем к жене, иронизируя, писал: «Моя жизнь течет размерено ровно, строго режимно [намек на пребывание в карцере]. Для такой несобранной лирической натуры, как моя, это имеет свои преимущества». То есть неволя со всеми своими неотъемлемыми «атрибутами» (цензура, грубые надзиратели, тотальный контроль, изоляция от мира) не только не сломала личность художника слова, но и «породила высокое состояние духа, чрезвычайное его напряжение, которое вылилось в слово настоящей поэзии».
Поэт-диссидент в единственно разрешенном жанре — письме — совмещает все дорогое для него как для литературного критика, поэта, переводчика, лингвиста, личности. И хотя это не является творчеством «на полный диапазон души» (Е. Сверстюк), именно благодаря письмам имеем не только значительную часть творческого достояния, но и информацию о творческих намерениях поэты. Он пишет жене: «В наших с тобой письмах львиная доля внимания приходится на литературные темы, меня это радует, так как литература и раньше составляла и теперь составляет солидную часть моей жизни». И. Светличный — аналитик, человек рационального типа, который хотел в условиях заблокированности родной культуры компенсировать потери и вписать украинскую культуру в мировой контекст, преодолев ее провинциальность. По убеждению поэта, «большего утешения, как милая сердцу работа, в мире не бывает», и именно это утверждение давало возможность строить свое культурное пространство.
Преследование и репрессии только закалили дух поэта. Творческая работа и книги, которым в жизни И. Светличного принадлежало особое место, были экзистенционально важными, поскольку всегда помогали ему оставаться над обстоятельствами: «В целом я был, есть и, по-видимому, уже навеки останусь неисправимым оптимистом: такое у меня мироощущение, если есть интересная работа, а я ее нахожу всегда — будь то словарь, переводы или просто чтение (для филолога это тоже работа)». Жизненное кредо этого лидера шестидесятников созвучно с философией стоицизма и удачно отражено в сентенции Сенеки: «Кто владеет собой, тот ничего не потерял».
• Как известно, И. Светличный был одним из самых упорных библиофилов, о его книжных интересах свидетельствуют и «внелитературные» факторы: например, возникали проблемы с жилой площадью из-за количества литературы, а в лагере из зоны в зону его перевозили на телеге. Он просто жил книгой, в своей библиотеке имел отборные издания 1930-х, а жилище Светличных расценивалось современниками как альтернативный мощный интеллектуальный центр, где формировалась молодая, незаангажированная интеллигенция. Кстати, сестра поэта — известная правозащитница Надежда Светличная — после его смерти передала библиотеку брата — 10 тысяч томов — Харьковскому национальному университету имени В. Каразина.
Одним из ключевых моментов в становлении мировоззрения И. Светличного стал «урок научной честности» от академика Александра Билецкого, который, несмотря на приязненные отношения, остро оценил первый вариант диссертации молодого ученого «Теория литературного образа». Однако даже после обстоятельной доработки И. Светличный отказался подавать работу к защите: планировал впоследствии издать ее книгой под названием «Подвижная эстетика», и только из-за репрессий рукопись не удалось напечатать. В письме к жене от 27 марта 1956 г. он отмечал: «Прорабатывая, нахожу важное, переделываю то, что сделал, но без этого невозможно. Поэтому и результаты более весомые — диссертация не будет очередной сводкой цитат на тему о... Пишу, как для печати».
• Иван Светличный работал над этим научным исследованием настойчиво и обстоятельно почти пятнадцать лет, ведь начал работу еще в аспирантуре (1952—1955). Из переписки второй половины 1960-х видно, что исследование еще не завершил, в частности в корреспонденции к Вере Вовк от 12 октября 1966 г. сообщал о своем намерении подать в издательство книжку по истории эстетики, в которой переоценивает некоторые общепризнанные явления.
• В интервью корреспонденту газеты «Унита» в октябре 1974 г. находим очень важный штрих к литературному портрету И. Светличного. «Главным содержанием моей жизни, — утверждает поэт, — были филологические занятия, а не «политика»». Таким образом, по «самоопределению», И. Светличный прежде всего литературовед, а сдержанное и рассудительное поведение его едва ли не больше всего раздражало усердных гонителей. По убеждению И. Дзюбы, советские идеологи «предпочитали бы видеть в «националисте» того, кого можно было бы изобразить как звероватого примитива, а перед ними был интеллигент, во всем безгранично выше и благороднее их».
На протяжении всей жизни Иван Светличный подтверждал свою общественную позицию, сокрушительно осуждая «»патриотов», которые и живут только своим платоническим патриотизмом», только и в состоянии, чтобы менторски прочитать наставление.
Красноречивым примером того, что И. Светличный был литературоведом демократического направления, без ограниченных патриотических комплексов, предубеждений и «политиканства» является то, что он искренне приветствовал новые художественные достижения, обогащавшие нашу культуру, независимо от национального происхождения художника. В частности, о поэзиях М. Фишбейна писал: «Такой свежий и утонченный поэтический талант! Это тем более приятно, что еврейство не поставляло украинскую культуру значительными талантами, как то было в 20-е и 30-е годы, — и вдруг такая приятная неожиданность».
Светличный шел к патриотизму от общечеловеческого миропереживания, от категорий морали и эстетики; его патриотизм был негромок, а заключался в ежедневном настойчивом труде. «Литературу, — замечает художник в письме к жене Леониде, — можно обсуждать, не прибегая к глупой политике; во всяком случае, для меня сугубо литературные письма интереснее и важнее».
• Особое значение шестидесятники придавали проблеме художника в тоталитарном государстве, который постоянно находится под жестким идеологическим давлением: чтобы сохранить свою позицию, надо было уйти во «внутреннюю эмиграцию» или открыто заявить о своих взглядах — так, как это сделали поэты-диссиденты, приняв все преследования власти. Обращается к этой проблематике в своих письмах и Светличный, в частности сосредоточиваясь на аспекте конформизма. Это психологическое явление критик расценивает как «духовное самоубийство», отмечая, что в искусстве легкого пути нет. Поэтому его собственную эстетичную концепцию невозможно осознать без тех этических принципов, которыми он руководствуется как критик.
Светличный всегда четко проводит грань между настоящим искусством и конъюнктурой, отмечая, что искусство — это подвиг, ведь «настоящий художник никогда при жизни не имеет, не видит настоящего понимания (не признания, не прославления, а именно понимания) и никогда не имеет определенности относительно себя самого, своей нужности кому-либо
• Интересным фактом из интеллектуальной биографии ученого является то, что главным делом своей жизни Иван Светличный считал свою работу над словарем украинских синонимов. Надо отметить, что его заинтересованность языковедческими проблемами, как и его единомышленников, не была случайностью — шестидесятники во весь голос заговорили о потере самобытных черт украинского языка и его грубом уничтожении, которое осуществлялось под лозунгом «расцвет и взаимообогащение языков социалистических наций».
• Работу над словарем синонимов И. Светличный начинает еще до второго заключения в 1972 году. Однако самая интенсивная работа над составлением словаря синонимов украинского языка приходится именно на период второго заключения и ссылки 1973—1980 гг. и продолжается к фатального инсульта ученого (1981). Очевидец той настойчивой лагерной работы соузник Ивана Светличного Семен Глузман вспоминает: «...А еще был словарь. Деревянная шкатулка с карточками в каморках. Все новыми и новыми карточками. Иван составлял Словарь. Ежедневно, в перерывах между работой, стихотворениями, людьми...». Сам И. Светличный постоянно отмечал: «Основное занятие мое — словарь. Залез я в него по самые уши. Работа интересная и результативная, только бесконечная, все свободное время забирает, даже читать некогда». К сожалению, из-за невыносимых условий изоляции и состояния здоровья он не завершил задуманное, однако сундук с теми карточками сохранился, а переписка проливает свет на нереализованные замыслы узника совести и может помочь современным лингвистам довести это дело заключенного ученого до успешного результата.
В творчестве И. Светличного прослеживается тесная связь с литературными традициями 1920—1930-х, когда на волне украинизации заговорили Н. Зеров, М. Драй-Хмара, М. Хвылевой и др., четко определив приоритетный вектор развития украинской культуры, ориентированный на вершинные достижения европейского искусства, а не на соцреалистический канон (уровень «красной халтуры», согласно И. Дзюбе). Именно благодаря выдающимся представителям Расстрелянного Возрождения, а особенно поэтам-неоклассикам, отечественная культура функционировала в европейском контексте, совмещая мировой опыт с самобытным искусством. Оценивая заслуги предшественников, мастера-шестидесятники тоже пытались реализовывать свой творческий потенциал в формате «высокого модернизма».
