Сейчас время разделило профессиональных драматургов на тех, кто забыл дорогу на театральные подмостки, и тех, кто остался верным Мельпомене. Именно к последним принадлежит Ярослав Стельмах — человек, точно определивший свой жанр и тип героев еще в то время, когда умолкали аплодисменты на спектаклях ведущих авторов советской сцены.
Его представления «Школьная драма», «Привет, синичка», «Провинциалки» не сходили со сцены годами. И сегодня, взглянув на театральные афиши, вы увидите, что имя Ярослава Стельмаха упоминается более чем в 15 представлениях. «Кин IV», «Крошка Цахес» в Национальном театре им. И. Франко, «Так закончилось лето...» в театре Драмы и комедии, «Эмма» в театре «Колесо», «Синий автомобиль» в Молодом театре — самые известные. Вскоре состоится премьера новой пьесы «Любовь в стиле барокко, или Любовь нехотя» в Национальном театре им. И. Франко в постановке Сергея Данченко.
Творческий задел Ярослава Стельмаха составляет еще и множество книг, восемь киносценариев таких известных и любимых зрителями фильмов, как «Цыганка Аза», «Провинциалки» и др..
Мы предлагаем вашему вниманию интервью с заслуженным деятелем искусств, лауреатом многих премий Ярославом Михайловичем Стельмахом, которого, кстати, приветствуем с полуднем возраста и желаем здоровья и дальнейших творческих успехов.
— Ярослав Михайлович, за что вы любите театр?
— О, театр есть за что любить... Припоминаю, много лет назад я приехал в Житомир на свою первую в жизни премьеру, смотрел на шумный зал (а это был спектакль для детей). Кругом все бушевало, клокотало и визжало. И я думал: «Господи, найдется ли в мире такая сила, которая заставит наших «цветочков» смолкнуть?» Но как только погас свет и поднялся занавес, все угомонились, и к моему огромному удивлению юными зрителями овладели совсем другие эмоции — они смотрели действие, придуманное мной, они слушали слова, мною написанные, они реагировали так, как мне хотелось... И театр в огромной мере помог мне в этом — ведь если бы я, к примеру, вышел на сцену сам и стал читать этот же текст, уверен, что ничего подобного не почувствовал бы ни я, ни зрители. По-видимому, с тех пор во мне живет это удивление театром, которое, считаю, не пройдет никогда: а что там, за занавесом? А что будет мгновение спустя? А как сыграется этот эпизод? А как будет подана этакая реплика? И каждый раз, на каждой премьере переживаешь, беспокоишься, побаиваешься и надеешься, что все, или, по крайней мере, большую часть из того, что ты вкладывал в пьесу, почувствует и зритель. И когда спектакль получается — это ни с чем несравнимое ощущение.
— Всегда ли творческое воображение драматурга находит свое воплощение на сцене?
— Скажу сразу, полного слияния драматурга с театром почти не бывает. Когда я написал свои первые пьесы и стал ездить по театрам на премьеры, был очень удивлен, а иногда и огорчен разницей между тем, как представлял себе спектакль я и как понял пьесу и воспроизвел ее театр. Мне понадобились годы для того, чтобы постичь и смириться со мнением: драматург очень редко видит на сцене именно то, что он написал. Но когда я в конечном итоге осознал это, мне стало намного легче и проще общаться с театрами. Ведь как и жизнь не вписывается ни в какие рамки воссоздания ее средствами искусства, так и каждая написанная тобой реплика, каждая выписанная тобой роль может и имеет право отсвечивать множеством оттенков, нюансов. А еще если и режиссер, и актеры — индивидуальности!.. Хотя, тем не менее, видеть на сцене противоположное тому, что писалось и о чем думалось, тоже не очень хочется.
— Кто из режиссеров и актеров, на ваш взгляд, лучше всего понимает суть ваших произведений?
— В своей жизни я встречался со многими талантливыми актерами и режиссерами, с некоторыми дружу с нашей первой встречи и поныне. Это и Кость Пивоваров, и Анатолий Поляк, и Александр Беляцкий, и Евгений Головатюк. Можно ли забыть свои встречи с Федором Верещагиным, Аллой Бабенко, Федором Стригуном? Да, впрочем, вспомнишь ли так вот сразу всех талантливых художников, с которыми посчастливилось работать? Но, думаю, теснее всего, особенно в последние годы, я связан с Эдуардом Митницким и Сергеем Данченко. Они — профессионалы с большой буквы, всегда знают, чего они хотят от спектакля и всегда этого добиваются, оба живут театром и для театра, каждый из них — талант, каждый имеет свой определенный стиль. А что касается актеров... Конечно, я знаю и люблю многих (а если откровенно — то всех), но выделяю и самых любимых. Причем, конечно же, с годами их количество растет, особенно за счет тех, кто играл и играет в моих пьесах. Последние мои самые приятные впечатления — это Ксеня Николаева из «Так закончилось лето», Петр Бенюк из «Милого нелюбимого» (Львовский театр им. М Заньковецкой) и, конечно же, Алексей Вертинский, сыгравший в спектакле по моей пьесе «Синий автомобиль». И хоть Алексей в Киеве совсем недавно, он уже получил в этом году престижную «Киевскую пектораль», медаль Академии искусств Украины, а также призы на нескольких театральных фестивалях именно за эту роль. Разве же это не приятно?! Это актер высшего класса. Не могу также не назвать и Игоря Славинского — режиссера, постановщика этого представления. Игорь носился с замыслом постановки три года — и все-таки добился своего. Разве такие люди не заслуживают самого высокого уважения?
— Известно, что художники всегда были одинокими людьми, что лучшие образцы искусства были созданы в уединении. Относится ли это и к вам?
— Павел Загребельный как- то в своем интервью сказал, что писатель обречен на одиночество. Я мало бываю на людях, и чем дальше, тем глубже понимаю: времени остается все меньше и меньше, поэтому все больше времени провожу за столом. Несколько лет назад купил хату на Полтавщине. Именно там я отвлекаюсь от суеты жизни. Это один из подарков судьбы.
— Вы с детства имели чудесный пример работы со словом. Я имею в виду вашего отца, известного украинского классика Михаила Афанасьевича Стельмаха. Какова роль отца в становлении вашей личности как драматурга? Помогало ли вам имя отца?
— Посудите сами: написав свой первый сборник рассказов для детей, я принес его в издательство «Радуга». В то время директором его был Николай Яковлевич Якубенко — прекрасный человек, товарищ моего отца. Казалось бы, при таких обстоятельствах, — а если бы еще папа намекнул ли, попросил ли, — книжка могла бы увидеть свет через месяц. А она пролежала в издательстве три года. А впоследствии, когда мной были подготовлены к печати еще две книжки, отец признался: это именно он попросил не печатать мой первый сборник сразу. «Одну книжку может написать любой грамотный человек, — сказал он. — А если бы она стала и последней, если бы ты не смог написать ничего больше? Это могло бы травмировать тебя на всю жизнь». Вот такая помощь! Но теперь я понимаю, что папа заботился обо мне, предохраняя от возможных жизненных разочарований. И вообще, на мое формирование не только как драматурга, а и человека, личности, несомненно, очень сильно повлиял отец. Я сызмальства наблюдал, как целыми днями он сидит за столом и работает. И видя, как он сжигает себя над листом бумаги, я не мог не проникнуться огромным уважением к писательской работе. Хотя я, кстати говоря, с детства мечтал стать переводчиком. Учил английский, опубликовал свой первый перевод, учась на четвертом курсе Киевского института иностранных языков... А после этого самоуверенно принялся переводить роман опального тогда Джеймса Джойса «Портрет художника в молодости», который был напечатан, конечно, с определенными трудностями в 1976 году в журнале «Всесвіт». А впоследствии появились первые собственные рассказы — и я окунулся в мир литературы, начал открывать для себя искусство слова.
— В ваших пьесах всегда есть какая-то небольшая жизненная ситуация, переворачивающая всю судьбу человека. Какая ситуация переориентировала лично вас в выборе профессии?
— Помню, отец брал меня почти на все свои премьеры, и я, десятилетний, уже был знаком со многими режиссерами того времени: Грипичем, Толоком, Равицким. В нашем доме я видел и М. Гриценко, и Ю. Яковлева, и Ю. Борисову, и К. Симонова. Как-то, когда мне было лет 20, мы попали с отцом на спектакль одного из московских театров. И именно на этом спектакле я полусознательно достал свою записную книжку и записал несколько своих, как мне казалось, удачных реплик. По-видимому тогда я и понял свое призвание.
— Какой вы видите роль драматурга в современном обществе?
— К сожалению роль драматурга, как и писателя, теперь несколько приуменьшена. В первую очередь потому, что у писателя практически отобрали право голоса. Говорить он может все, что угодно, но его никто не услышит. Украинские книжки практически не издаются. Зайдите в любой книжный магазин и вы увидите ошеломляющую диспропорцию в количестве русскоязычных и украиноязычных книг. Сегодня украинских писателей не читают, потому что они не печатаются. Поэтому начинающий писатель должен понимать — он возлагает на свои плечи непомерное бремя. Сможет ли он его пронести? Может ли художник писать всю свою жизнь, зная, что его, может быть, никогда не напечатают? Ведь самое важное — добиться, чтобы твои мысли и порывы были прочитаны, услышаны читателями, зрителями — это главное для писателя.
— Вы говорите, что драматург сегодня лишен возможности влиять на общество. Но вы же наконец получили свободу слова и можете донести свои мысли до зрителя.
— Вспоминаю те первые времена перестройки, когда началось якобы свободное передвижение мыслей в пространстве, на бумаге, в театрах, кино... О чем в то время начали писать? О Сталине, о 37-м годе, о проститутках, — на темы, запрещенные до тех пор. Но очень быстро они иссякли. Сегодня необходимы глубокие, содержательные, высокопрофессиональные произведения. Но экономическая блокада искусства диктует новые законы. Приносишь 50 тысяч гривен — и любой театр ставит любую плохую или хорошую пьесу. Бывает, билеты стоят бешеные деньги, а спектакль такой плохой, что становится стыдно за театр, поставивший эту пьесу. Не хочу огульно осуждать московские, привезенные к нам спектакли, но большинство из них — именно такие.
— Есть ли будущее в украинской драматургии?
— Миновали те времена, когда драматурги встречались, знакомились на семинарах друг с другом, с режиссерами. Теперь разве что прочитаешь какую-то пьесу, да и то почти случайно. Где уж там говорить о сборниках драматургии и журналах, тиражи которых сократились в десятки раз, — печатают драматические произведения они очень неохотно. Но все же недавно издательство «Смолоскип», готовя к изданию сборник молодых драматургов, дало мне на рецензию около пяти десятков пьес. Я был поражен: юные писатели плохо знают язык, на котором пишут, у них множество ошибок: русизмы, кальки. Но больше всего меня удивило другое: отобранные мной пять пьес разрослись неизвестно по каким причинам в пятнадцать, поэтому в итоге вышла очень средненькая и серенькая книжка, ни в какой мере не отображающая молодой драматургический процесс, зреющий сегодня в нашей стране. А смена растет очень одаренная.
— Есть ли у вас пьеса, в которой вы достигли творческой цели?
— «Синий автомобиль».
— О чем вы мечтаете?
— Написать еще несколько хороших пьес. А вообще считаю себя счастливым человеком, потому что живу в искусстве, но буду счастлив вдвойне, если почувствую: мне удалось сделать что- то совсем новое.
