Легенда, долгие годы уплотнявшаяся вокруг имени Анатолия Григорьевича Новикова, который уникально соединил в себе недюжинную энергию актера, режиссера и театрального директора, давно требовала исследовательского прикосновения. В одинаковой мере пристрастного и чуткого, ибо надо было идти по заминированному полю разноречивых миссий, умозаключений, а иногда и просто театральных сплетен. Хотя вспомним, Григорий Горин считал, что в принципе сплетни не страшны, ибо часто становятся почвой для поэтических легенд.
В том, что за написание монографии о Новикове взялся известный театровед Ростислав Коломиец, можно усмотреть некое провидение. Вряд ли для этой темы можно найти более подходящего автора. Коломиец, продолжительное время работая в Министерстве культуры и искусств Украины, имел возможность регулярно бывать в Симферополе, воочию видеть то, о чем другие зачастую только судачили, — поставленные Новиковым спектакли, сыгранные роли, строительство невиданного в Украине театрального комплекса Русского драматического театра имени М.Горького. То есть именно то, что выделяло героя повествования как личность крупную и незаурядную на фоне широко обозримой театральной жизни.
В драматургию его рассказа активно и плотно вошло разношерстное окружение Новикова: актеры его труппы, весь театральный люд — местный, крымский и приезжий, чиновники всех рангов — областного, республиканского, всесоюзного. Будучи режиссером по образованию и солидной практике, автор с особым пиететом воспринимает в биографии своего героя, прежде всего, его стальной характер, мощный заряд в нем противостояния неблагоприятным обстоятельствам, редчайшего умения, доведенного до совершенно индивидуальной науки подчинять их собственным творческим замыслам. Подобными качествами, увы, обладают немногие.
«А вот и он. Идет вроде бы неспешно, но споро и сосредоточенно — ритуальный проход. В американской широкополой шляпе, ярком кашне, небрежно перекинутом через плечо, романтичный, несколько консервативный вкус. Стройный, картинный, как бы сошедший с голливудского экрана 80-х — ни дать ни взять Клинт Иствуд. Человек без возраста, мужчина на все времена. Избытком очарования не страдает, хотя некоторые находят его неотразимым. Сгусток энергии с холодным блеском в глазах, каменным лицом и брезгливо поджатыми губами, показной отстраненностью в манере общения. Внешне неприступный, собранный и целеустремленный. Осанка великолепна, авторитет неоспорим. Никому не кланяется и наверняка позволяет себе многое».
Привожу этот фрагмент письма автора, еще раз наслаждаясь художественностью его слога и концептуально запрограммированной свободой взгляда «скульптора» на свою «модель». От самого начала и до конца повествования читатель избавлен от часто встречающегося «щенячьего восторга» пишущего перед предметом своего интереса. Нам дана возможность увидеть «героя нашего времени» в постоянной игре светотени — исторической и личностной, уразуметь, как социальная несвобода деформирует характер человека искусства, какие титанические усилия, уловки и «приспособления» нужны, чтобы не стать объектом «киллерства» идеологов и вырваться к свободе творчества, поступков.
Наверное, отсюда и некий дуалистический склад новиковского характера, сочетание в нем «вершин» и «низин». Книга знакомит нас и с художником, неистово ищущим полного выражения себя в искусстве, и одновременно — с дальновидным стратегом, «игроком», использующим маску «своего» в высоких, в те времена партийных, кругах, чтобы в самых безнадежных обстоятельствах обеспечить «кислородом» любимое детище — театр. Р.Коломиец моделирует рассказ об этих «базовых» признаках личности, дав им соответствующие литературно-символические, игривомистические имена: Мастер и Командор.
Нет, не булгаковский «окровавленный» социумом Мастер. Иной, воспринявший тактику «реального героизма» Пер Гюнта:
«дышать легко, держаться вольно,
но и не рваться наугад —
суметь уйти тропой окольной,
Где нужно, отступить назад...»
Рассказ Р.Коломийца обволакивает романными чарами. Невольно вспоминается история восхождения «плебея» Жюльена Сореля в «Красном и черном» Стендаля — врожденный талант и умение исступленно трудиться, честолюбие и взлелеянная мечта сравняться с мир предержащими... Все это было и в биографии Анатолия Новикова — естественно, на ином историко-социальном фоне и в иной сфере применения сил, но, как и в романе, несло характер всепоглощающей страсти.
Галерея великих людей, окружавших недавнего мальчишку из затерянной Константиновки на Донбассе в годы его учебы в Москве и последующей жизни актера и режиссера, стала его «планкой высоты»: Юрий Завадский и Алексей Попов, Николай Акимов и Николай Охлопков, Андрей Гончаров, Михаил Царев, Елена Гоголева... Молодой актер испытал счастье быть рядом на подмостках с легендарным бардом Вертинским, магом и чародеем Мессингом... Годы аспирантуры и работы над диссертацией, занятия на высших режиссерских курсах — это подготовка рождения и взрыва «феномена Новикова».
Поиски «своей территории» в искусстве. Симферополь, наверное, все-таки подарен ему свыше после «репетиций» вариаций судьбы в достаточном количестве городов. Достаточном, чтобы утратить веру в себя — для кого-то, но не для него, неунывающего, дерзкого и азартного.
В Симферополе был знак свыше: он вошел в предбанник театра, где находится кассовое окошко, и увидел забредшую туда козу... Говорят, что в квартире кошка выбирает энергетически неблагоприятное место. Коза и стала для Новикова той кошкой. Он понял, что именно здесь, в этом городе и в этом театре, нужно и можно врачевать, а врачующему многое дозволяется. То, чего он хотел.
Так началась симферопольская легенда в своем триедином составе. Новиков — директор и строитель театра «о восьми сценах», чего, как утверждает автор, и в Европе не сыскать. Новиков — режиссер со своей темой, педагогическими и жесткими моральными принципами. Новиков — актер, берущийся за такие роли мирового репертуара, по которым Зигмунд Фрейд мог бы многое рассказать о нем...
Впрочем, я не стану комментировать все — читайте книгу. Она создана, еще раз подчеркну, с редкой для нашего сегодняшнего театроведения писательской яркостью. По герою и оценка.
