Сегодня говорим о Лондоне. Вопросы посредством интернета были заданы Олегу Бурьяну — художнику украинского происхождения (родился и вырос в Белой Церкви), ныне живущему в Москве. О его работе в искусстве см. «День» от 1 июня 2001 года. В Лондоне Бурьян бывал неоднократно, подолгу там жил, обзавелся массой знакомых.
— Что тебя изначально связывает с этим городом?
— Поскольку английский язык я начал изучать в детском саду, то правдой будет ответ — детские сны.
— Помнишь ли свое первое прибытие туда? Что тогда наиболее впечатлило?
— Первый раз приехал в Лондон в 1998 году. Запомнился дождь, что лил, как из ведра.
— С тех пор, насколько я знаю, ты бывал там неоднократно. Очевидно, появились какие-то особенно любимые места...
— Поскольку жил в центре — то и все привязанности в районе Хаммерсмит, Фулем, Челси. Очень люблю Холланд- парк и Ислингтон. Хорошо в Сити по выходным. Любимый маршрут — от галереи Тейт Модерн до Гринвич по набережной Темзы. К любимым районам следует отнести и Хамстед. Я, как потомственный горожанин, очень хорошо чувствую городской дух. В старых районах он очень остро проявлен. Многое узнается из литературы и картинкам Хогарта — самого лондонского художника. Все, что разбомбили немцы после войны, отстроено, а под снос идут только невыразительные окраины. Хотя они тоже музеефицируются. Например, одна из премий Тернера последних лет была получена за забетонированный интерьер дома типовой пролетарской застройки, который теперь как памятник стоит на улице.
— Что тебя в этом городе удивляет до сих пор? Что там наиболее бросается в глаза?
— Бросается в газа левосторонний транспорт и обилие «черной музыки». А удивляет невероятное сочетание экстравагантности, уюта и респектабельности.
— Ну это, все же, немного обобщенно... Каковы наиболее характерные черты городского пейзажа?
— Корень слова — дон — в санскрите связан с водой. В древности, при римлянах, там было озеро, сейчас система каналов образует сеть. Даже район «Маленькая Венеция» есть. Город состоит в основном из домов-улиц, как и вся римская ойкумена, в отличие греческих полисов-площадей-храмов, что вместе с монгольскими улусами составило наши города, да и алфавит тоже.
— И насколько вписываются в такой ландшафт грандиозные «миллениумные» новостройки, яйцевидные небоскребы и тому подобное?
— Поскольку город плоский — все вертикали стоят на месте. И чем их будет больше — тем лучше для заполнения общей емкости города. Однако жилых высоток — единицы.
— Неужели все так гладко?
— Канарская верфь (Новый сити) много лет простояла пустой. Теперь там находится один из самых высоких небоскребов в Европе. Эта стройка разрушила Собачий остров на Темзе — место, где Стефенсон заложил первый пароход, а небогатые лондонцы могли немного покантрисайдничать в выходные. Параллельно с этим офисным монстром строилась суперавтострада и частный аэродром. Проекты шли независимо в несколько этапов — тем самым притупили общественную бдительность и последующие протесты не имели значения. Член парламента, который лоббировал разрушительный проект, покончил с собой.
— Вот бы в Киеве чиновники были столь совестливы! А, кстати, есть ли у Лондона какие-либо общие черты с Киевом?
— Киев похож на Эдинбург. Если говорить на бытовом уровне, в Лондоне без камина — не жизнь, а в Киеве он совсем не нужен. И так уютно.
— В таком случае, доводилось ли вообще тебе бывать в городе, который бы наиболее напомнил тебе Лондон?
— Гуляя по Риму, понял, что Лондон — это пародия на Вечный город. Понятная провинциальная вассальность.
— Но Британская империя была совсем не пародийной. Насколько довлеет над столицей ее имперское прошлое? Жители гордятся этим, иронизируют?
— Естественно — имперский бэкграунд. Горожане это тоже любят. На вечеринки при свечах в музей-квартиру сэра Джона Слоана (архитектора парламента и Вестминстерского Аббатства) билеты заказывают за полгода.
— Давай подробнее о жителях. Например, что за зверь кокни? Сохранились ли они в чистом виде?
— Кокни — городской типаж старого Лондона. Его язык — кокни-инглиш, нечто вроде торгашеского «шашлык- машлык», «култур-мултур» — игра словарными окончаниями. Лондонский суржик. Частенько слышен на рынках, в ирландских и шотландских пабах. Пролетариат и элита предпочитают нормальный мат. Молодежь — сленг.
— Но каков современный лондонец?
— Критическое отношение ко всему (к своему правительству — в первую очередь) — очень по-лондонски. Провинция более толерантна. Над провинциалами подтрунивают, как в любой столице мира. Лондонцы очень любят говорить «мы» (как русские о себе) и проявляют способность к коллективизму. Хотя в целом британцы — нация индивидуумов, все состоят в разнообразных обществах домовладельцев или просто любителей классического пения. Через эти ассоциации и происходит реализация демократии. Анонсы всяческих политических акций идут вместе с анонсами театральных постановок и репертуаром кинотеатров.
Цензура тоже присутствует. Например, в подозрении в пропаганде детского порно была на несколько дней закрыта безобидная выставка в галерее Саачи. Или модный бренд «Фкак» в журнале рекламируется пустой полосой. С намеком — ну, вы сами понимаете, чья реклама запрещена на этой странице.
— Заметно ли сословное деление?
— Английское общество — классовое. Революции для нас дороговаты, как сказал Черчилль. Так что смены элит не было. Тяжким трудом и учебой можно перейти в более высокий класс, но со времен Тэтчер многое стали решать деньги. Есть новый класс богатых шоп-киперов. Они имитируют повадки старой аристократии и, естественно, страдают дурным вкусом. Горожане легко контачат на улице, домой тоже приглашают легко, в отличие от парижан, — но выпивать вместе шофер и профессор не будут, хоть и соседи.С другой стороны, продавца вечерней газеты на углу Риджент-стрит и Пикадили хоронил весь Лондон, а записи его комментариев к статьям — в музее города, вместе с фото его газетного киоска.
Плакаты и знаменитая лыжная шапочка мистера Холестерина (обезумевшего профессора, таскавшегося по центру с призывами не есть яйца и масло) —тоже экспонат Музея Лондона. Бомжи могут прописаться на любой скамейке в Гайд парке или телефонной будке и нормально получать свой социал и другие госдокументы. Пересдача третьим лицам социального жилья — распространенный левый доход городской бедноты. Полиция частенько проверяет эту категорию граждан. А у местных миллионеров особым шиком пользуется езда на велосипедах и борьба за строительство велотротуаров, как в Голландии и Германии. Вообще социальная ангажированность в Лондоне — удел или очень богатых, или лузеров на государственном пособии. Средний класс — пашет.
— А богатые помогают бедным?
— Закуривая сигарету или открывая бутылку виски, каждый британец понимает, что он помогает бедным и бездомным. Все торговые накрутки идут в пользу бедных. Вот такая гримаса капитализма. Высокие цены, понятное дело, провоцируют контрабанду. Основной трафик — порт Нью-Хевен и французский город Дьепр.
— Знаменитое разделение на Ист-энд и Вест-энд — сохранилось ли оно до сих пор? Ты с ним сталкивался?
— В Ист-Энде — масонская ложа на той самой Олд стритплатит местный налог за маленькие магазины и они там сохранились. Даже молоко приносят в бутылочках к порогу! Район консерваторов и диккенсовских героев...
В Вест-Энде — разного рода пролетариат. Из среды ашкенази-беженцев из Польши вышел британский социализм, из среды ирландцев, строителей железных дорог, — фашизм под руководством Мосли. Начиная с Вайт Чепел — уже плотная колониальная смесь всех цветов радуги. А Брикстон и Боу — вообще Африка. В целом, от бесконечного калейдоскопа человеческих типажей происходит такое притупление чувств.
— Вот о типажах хотелось бы немного подробнее...
— Городские типажи — очень разные. Истинные кокни, про которых мы говорили, — уже раритет. Лондон густо почернел и поиндусел. Эти новые горожане — процветают. Многие старые лондонцы переезжают за город. По Льву Гумилеву, поиск гармонии с кормящим ландшафтом — признак затухающего этноса. Пассионарность проявляется только в сохранении традиции «лайф боатс» — добровольных энтузиастов-спасателей во время шторма и в путешествиях. Клуб путешественников собирается раз в месяц в одном из старейших пабов на Оксфорд стрит.
Самая модная телепередача — о собирании грибов. До этого лондонцы только покупали их в магазинах.Фраза капитана из фильма «Титаник» при посадке на лодки после катастрофы — «Ведите себя прилично. Помните — вы англичане» — трансформирована в некие ПТУ, основная функция которых — учить эмигрантов быть «English».
В последнее время их активно используют на обычных работах по городу. Но новые лондонцы вносят ужасный хаос в жизнь города — путают станции метро, расписания электричек и уродуют язык.Даже специальный термин появился — Глобиш (глобал инглиш).
— А есть ли то, что можно назвать гетто?
— Ричмонд — старейшее в Европе гетто. Место выкуплено у города еще при римлянах сефардами. Там же охотился король. Там до сих пор олени бегают...
— Ты вот рассказал о профессоре Холестерине, и сразу вспомнилось, что английская литература славна традицией нонсенса, абсурда, экстравагантности. Насколько это ощущается в Лондоне?
— Конечно, традиция абсурда, вернее, нонсенса, — это часть британской культуры. Реакция на собственный рационализм. Город, слава Богу, этим не богат. Хотя архитектор Гох крепко повалял дурака между Тауэрским и Лондонским мостами. Но это, скорее, — постмодернистский дискурс. Очень модный и дорогой район.
— Что же там такого страшного настроили?
— Архитектор Питер Гох — неходячий инвалид. Его проект Доклендс — превращение старых лондонских пакгаузов и складских веахаузов в престижные студио. Переулки и площади выкрашены в идиотские фиолетовые чернильные цвета и заставлены стебными скульптурами лондонского итальянца Паолози (на него смахивает творчество Эрнста Неизвестного). Балконы одного дома — лодочные носы. При приливе по их бортам хлюпает вода. Там же находится музей дизайна. Старый ГДРовский Трабант — жемчужина коллекции.
— А в абсурдные ситуации ты попадал?
— Странным образом меня постоянно находил один японский драматург. Встречались с ним в совершенно разных районах. Маленько я перепугался... Тем более, что он еще и ученик Юкио Миссимы (японский писатель, завершивший жизнь захватом военной базы и харакири. — Д.Д.
), можешь себе представить?
— А места подобного мистического рода там имеются?
— Самое «шизовое» место, по-моему, — пустырь возле Гринвича — там средневековые захоронения жертв чумы. Лондонцы молча проезжают это место и до последнего времени ничего там не строили.
— Какова твоя самая любимая городская легенда?
— В Доклендс, через реку от Тауера, — шекспировские места. Так вот, там есть музей Утопленника. Поговаривают, что он — единственный, кто убежал из Тауера и утонул свободным человеком. За это ему создали и музей.
— Какое времяпрепровождение там наиболее органично? Иными словами — для чего Лондон?
— Город для меланхолии.
— За что же ты его любишь, в таком случае?
— Город оказался именно таким, как я его представлял в детстве.
— Есть бы у тебя была возможность сделать Лондону подарок любой степени грандиозности или невероятности, что бы это было?
— Не знаю — подарок ли это городу — мои дети. Сын Никитка — студент Кингс-колледжа. Дочь Маша — художник-модельер. Оба живут в Лондоне.
