16 октября в эфире телеканала «1+1» состоялась премьера криминального спецпроекта Анатолия Борсюка «История любви, или Страшный сон». История о пьянице-людоеде, съевшем мать собственных детей, вызвала шквал зрительских эмоций и откликов. Мы же доносим мнение самого автора в его любимом жанре — монологе.
Судя по рейтингам, народу, конечно, больше нравятся «Криминальные истории», чем программа «Монологи». Я целиком грех этот беру на себя и не хочу думать о том, что зрителям интереснее смотреть на уголовников, чем на интеллектуально развитых людей. Но «Криминальные истории» более востребованы. Не могу сказать, что получаю от этого огромное эстетическое и творческое удовлетворение, но стараюсь работу делать честно и максимально хорошо. Хотя есть проблемы у меня и как у творческой единицы, и просто как у человека. Мне тяжело постоянно находиться внутри этих «Криминальных историй». И жалко, что многие вещи приходится упрощать. Не сглаживать, нет. Приходится многие вопросы, которые находятся в сфере нравственной и моральной, оставлять за кадром, а в центр внимания ставить все-таки динамичную, сюжетную историю. А более сложные вещи переносить на второй план.
Телевидение — это все-таки масс-культура, и оно, скорее, отучает людей самостоятельно мыслить. Телевидение рассчитано на большую аудиторию, поэтому производит некий усредненный продукт, рассчитанный на усредненный интеллект. Сам зритель сформировал то ТВ, которое ему подходит. Робкие попытки предложить ему более сложный продукт, более культурный, требующий от зрителя соучастия, размышлений, желания развиваться как личности, начисто отвергаются массовым зрителем. Я сужу об этом по некоторым программам на разных каналах, в том числе и на российских. И такого рода попытки находят место только за пределами прайм-тайма.
Самая большая творческая проблема, возникшая у меня при создании программы «История любви, или Страшный сон», — понуждать к интервью людей, которым, я знал, это будет не очень приятно. Это непосредственные участники трагедии. И, конечно же, впечатление на меня произвела не столько сама история с людоедом, сколько та среда, в которой он сформировался. Поэтому сложно было говорить с людьми до определенной степени обделенными.
Я не часто выезжаю в глубинку, и надеюсь, что не везде так, как в тех местах, где я был. Но я понял, что рано или поздно там это должно было произойти. Этот случай исключителен только в деталях, а не в самом факте убийства. Сам образ жизни этих людей не дает им другого варианта решений конфликтных ситуаций. Они находят самый простой — убийство. Извращения (то, что и привлекло внимание общественности) — не само убийство, а то, что за этим последовало: расчленение супруги, матери двух своих детей, срезание мяса с нее, последующая продажа, людоедство. Именно эта среда мне показалась абсолютно беспросветной и тягостной. Когда мы ехали обратно, я все думал: поскорее бы вернуться из этого зазеркалья в нормальный, как мне кажется, мир, к нормальным отношениям, друзьям, семье. Мне трудно передать, как люди там разговаривают друг с другом, какие у них интересы, потребности и возможности для достойной жизни, какие у них перспективы и мечты, чем занят их день, быт, что они едят и что они носят, что они думают о мире вообще, что их интересует. Я понимаю, что мир устроен по-разному, но мне кажется, что истоки этого преступления кроются в историческом наследии, в постепенном процессе деформации общества, где время от времени возникают экстремальные состояния, которые легче всего списать на врожденную патологию преступника.
Конечно, сказывается тяжелая экономическая ситуация, но, опять-таки, она создается людьми, не все зависит от больших начальников. Мне кажется, что утрачено такое фундаментальное понятие, как чувство собственного достоинства. С людьми, которых я видел там, можно сделать все, что угодно. Они не чувствуют себя личностями, просто об этом не задумываются. Их можно превратить в скот, в рабов, в быдло, не считаться с их мнением. Можно оставить им самые примитивные желания и чувства, удовлетворив которые, они будут считать себя счастливыми. Как это исправить, я не знаю. Но не обращать внимания нельзя. Вокруг этого и строилась моя программа.
Это криминальная история, но думаю, что умный зритель, умеющий смотреть в корень, увидел, что проблема не конкретно в этом человеке. Ведь важен тот факт, что заключение судпсихиатрической экспертизы, проводимое с этим преступником, отметило, кроме его низкого интеллектуального уровня, абсолютное отсутствие эмоциональной сферы. Той сферы, которая формируется культурой. Почему люди стали такими агрессивными, бессердечными, злыми? Пострадала эмоциональная сфера, которая не получает подпитки культуры. Все свелось на уровень инстинктов, и тот небольшой слой культуры, удерживавший в человеке первобытный инстинкт, настолько истончился, а во многих случаях вовсе исчез, что первобытное в человеке начинает прорываться в самых диковинных и извращенных формах.
Моя жена сразу сказала, что не сможет смотреть эту программу. И многие сотрудницы «1+1» сказали, что смотреть не будут.
Если смотреть только на внешнюю сторону, может, действительно это не стоило смотреть. Хотя я постарался максимально смягчить все, что сопровождало преступление. Меня больше интересовал другой момент — тот жизненный опыт, который зритель, наверное, должен приобретать. Я не скажу, что у него должна быть привычка к крови, но, во всяком случае, если такие программы мы делать не будем, то останутся фильмы, где это присутствует. Или повседневная новостийная хроника, которую мы регулярно видим. Это должно не то чтобы в душе мозоль натереть, но, во всяком случае, понять, что мир очень сильно изменился. Нельзя жить как раньше и говорить: «Чего не знаю — того нет».
