«Новая газета» — одно из самых уважаемых изданий на постсоветском пространстве. Одна из немногих газет, к которой применимо сочетание понятий «совесть» и «профессионализм». «Новая» стала известной во всем мире прежде всего благодаря многочисленным журналистским расследованиям. Один из авторов The Wall Street Journal назвал газету «самым опасным в России местом для журналистов». Трагическое свидетельство тому — гибель сотрудников редакции: Анны Политковской, Анастасии Бабуровой, Игоря Домникова, Юрия Щекочихина, Виктора Попкова, Светланы Орлюк.
К 75-летию Большого террора 1937-го «Новая газета» выпускает книжную серию «Вещественные доказательства». Среди восьми книг — как уже ранее изданные («Пиры Валтасара» и «Кролики и удавы» Фазиля Искандера, «Факультет ненужных вещей» Юрия Домбровского, «Слепящая тьма» Артура Кестлера), так и те, которые вышли впервые (два тома «Империи зла» Бенедикта Сарнова, сборник «Бес смертный. Приход и изгнание» Юрия Карякина, «Утоли мои печали» Льва Копелева). 17 октября вышло последнее издание из серии «Вещественные доказательства» — новая книга историка Никиты Петрова «Палачи. Они выполняли заказы Сталина».
Об этой книжной серии, о причинах неосталинизма, а также о том, есть ли у России шанс на обновление политической элиты через выборы, «День» говорил с Дмитрием Муратовым — бессменным главным редактором «Новой» с 1995 года.
— Дмитрий Андреевич, недавно исполнилось пять лет со дня убийства Анны Политковской. «Новая газета» прилагала и прилагает много усилий для того, чтобы раскрыть это дело. По прошествии пяти лет, учитывая то, что удалось выяснить и понять, как считаете, каковы шансы того, что заказчики будут наказаны?
— Во-первых, за последнее время мы действительно приложили достаточно много усилий. И нам сопутствовала удача. В распоряжении следственной бригады Следственного комитета России оказались новые факты и свидетельства о причастности различных лиц к организации убийства Анны. В частности, вам наверняка уже известно о том, что был переквалифицирован из свидетелей обвинения в обвиняемые со статусом соорганизатора этого преступления подполковник ГУВД города Москвы предыдущего руководства Дмитрий Павлюченков. Сумели взять Рустама Махмудова, он же Наиль, которому предъявлено обвинение в убийстве Анны и который находился в федеральном розыске с 1998 года.
Кстати, из показаний Павлюченкова можно узнать много интересного и об Украине. Например, что та же самая бригада киллеров была причастна к убийству Курочкина, которое произошло прямо у здания суда, а также, если я не ошибаюсь, к покушению на вашего известного авторитетного бизнесмена Корбана. Так что, по нашей оценке, это была такая международная устойчивая группировка.
Что касается заказчика, то у меня нет никакого оптимизма по этому поводу. Высокопоставленные должностные лица России утверждают, что заказчик находится за рубежом, а высокопоставленные сотрудники редакции «Новой газеты» убеждены, что он находятся внутри нашей страны. И в данном случае мне кажется, что в историю с заказчиком вмешиваются политические интересы. Мы очень опасаемся, что заказчик преступления может быть политически мотивирован и назначен, чего мы бы очень не хотели.
Но пока мои поздравления не только нам, но и Следственному Комитету Российской Федерации.
Так что по поводу заказчиков ничего не могу вам сказать. И большой надежды у меня нет. Потому что я думаю, что большая надежда может быть связанна только с подотчетностью исполнительной власти Российской Федерации обществу и парламенту, но пока этого не наблюдается.
— Еще об одной печальной дате — 75-летнему «юбилею» 1937 года, которому вы в том числе посвятили книжную серию «Вещественные доказательства». Считаете ли вы, что эта дата должна «отмечаться» на государственном уровне? Если да, то как? Ведь мы видели как так называемая программа десталинизации, которая, по нашим представлениям, была достаточно качественной, не повлекла за собой конкретных шагов. А как на счет «юбилея» 1937-го? Готово ли общество осознать его?
— Дело обстоит еще хуже, чем вы сейчас задали вопрос. Дело обстоит, по-моему, совсем плохо. Не открою, наверное, секрет, когда скажу, что несколько лет назад в большом телепроекте «Имя России» выдающимся главным россиянином стал Александр Невский (которого, честно говоря, никто в глаза, что называется, не видел). Но самое большое количество голосов — скорее всего (так или иначе, он оказался на верхних позициях) набрал Иосиф Сталин. Меня постоянно волнует вопрос: почему это происходит?
Я был в экспедиции на Игарке, где после войны ГУЛАГовские заключенные строили железную дорогу по полярному кругу Селехард-Игарка. Очень много, кстати говоря, выходцев из Украины и Прибалтики полегло на строительстве этой дороги. Спросил я у своего товарища, коллеги Леши Тарасова, красноярского собкора: скажи, пожалуйста, почему у вас тут так к Сталину хорошо относятся? Куда не посмотришь — на тысячи километров один огонек какой-нибудь в деревне, но при этом над берегом Енисея старый памятник Сталину заново из гипса слепили и установили. Сумасшедший шестиметровый памятник! Правда, приехала глава Таруханского края на тракторе и сдернула этот памятник, написав на постаменте: «Сталина без моего разрешения не восстанавливать. Глава Таруханского края такая-то». Смешно было. Так вот, на мой вопрос Леша Тарасов ответил: зэки в наших краях вымирали, а вохра давала крепкое потомство. Вот сейчас мы имеем дело с массовым сознанием потомков этой самой вохры, этих самых ГУЛАГовских конвоиров. Это мое глубокое убеждение.
Я дважды лично разговаривал с президентом Медведевым. Дважды передавал ему письма, подписанные выдающимися представителями российской интеллигенции — писателями, художниками, учеными, крупнейшими поэтами — о необходимости создать ГУЛАГовский мемориал. Наподобие музея «Яд Ва-Шем» в Иерусалиме или аналогичного музея в Вашинготоне. Главное, чтобы человек туда зашел и увидел, почувствовал, что такое было. Знаете, в центре Берлина стоит музей гитлеровского времени. Заходишь в камеру, дверь за тобой закрывается: звук машин ты различаешь, запах бензина слышишь, как дети в колясках плачут, до тебя доносится, а выйти ты не можешь. И ты понимаешь, что это — полная безнадежность и что в такой ситуации оказались миллионы людей. Нужен такой мемориал ГУЛАГа, в который бы человек вошел одним, а вышел — другим. С тем, чтобы больше не было такого как у нас в учебнике по истории Данилина: Сталин — эффективный менеджер, а репрессии — это необходимый способ обновления и смены элит. Ну, надо ж было до такого додуматься, да еще детям в школе это втюхивать! Медведев очень хорошо и правильно отреагировал на это письмо, но за почти четыре года, к сожалению, ничего не изменилось.
У Эрнста Неизвестного уже был готов макет памятника, созданного по нашей просьбе. И я к Неизвестному дважды в Нью-Йорк летал. Абсолютно гениальный памятник, который мог бы стоять возле мемориала ГУЛАГа. Но все это оказалось бесполезным.
Что касается 37-го года, то да, мы будем этот «юбилей» «отмечать». На многих улицах Москвы появятся QR-коды (когда наводишь на конкретное место подключенный к Интернету телефон, у тебя на дисплее возникает информация). Мы сделаем такие путеводители по Москве.
Вот, к примеру, редакция «Новой газеты» находится в Потаповском переулке, в самом центре российской столицы, рядом с Чистыми Прудами. Самый-самый что ни на есть центр. Отсюда двести метров до Почтамта, от которого идет отсчет километров по стране, то есть мы находимся фактически на «нулевом километре». Так вот, на этом коротеньком Потаповском переулке всего-навсего несколько домов. И на каждом доме тут можно вешать по 15—20 табличек. Чтобы люди не думали, что их это не касается, — они должны понимать, что такое происходило повсюду, не только в известном «Доме на набережной».
Более того, в этом году был еще и юбилей ХХ съезда КПСС, после которой по поручению Хрущева из ГУЛАГа было выпущено 300 с лишним тысяч человек за два года. Даже эта дата прошла мимо. Единственное — мы издали, как выяснилось — впервые, отдельной книжкой материалы ХХ съезда. Она разошлась просто как горячие пирожки! То есть спрос-то большой, наверняка. К юбилею 37-го года мы приурочили и книжную серию, о которой вы упомянули. Какой на самом деле огромный спрос общества на правду о том времени! Это только Кургинян (Сергей Кургинян — политолог. — Ред.) считает, что не надо ничего ворошить, потому что все уже сгнило. Эти книжки мы начали продавать не через книжные магазины, а через газетные киоски. Каждая книга расходилась тиражом по 15 тысяч. Было бы больше — больше бы разошлось. Это невиданно для Москвы! Тут тиражи немассовых книг, то есть не дамских детективов, 3—4 тысячи, ну 10 тысяч — это уже Дима Быков написал.
Вообще, наша сегодняшняя история со странным политическим климатом уходит корнями именно туда. Сталин же понимал, что главная цель его жизни — это защита от сменяемости собственной власти. Вот это удержание власти любой ценой, маниакальное стремление к власти — это сейчас очень сильно аукается нам.
— Тем не менее в августе многие и российские, и украинские СМИ обсуждали тему 20-летия ГКЧП и тех трансформаций, через которые прошли постсоветские страны. Попытки трансформаций были, но с какого-то момента шанс не был реализован. По вашему мнению, с какого момента история опять пошла по порочному кругу?
— Я — информированный оптимист. Я считаю, что все-таки после того, что было сделано с 1985-го по 1991-й, хоть и возможны откаты, игры в концепции под названием «демократия не нужна нашим народам» (как будто при ней они когда-то жили и был какой-то опыт), все эти суверенные демократии (вся эта чушь собачья), но отката в сознании нового поколения уже не произойдет. За последние четыре года в России с 23-х до почти 64-х миллионов увеличилось количество пользователей компьютеров. То есть речь идет фактически о каждом втором человеке. Общество становится другим. Становится другой информация. Да, можно сказать, что в России нет свободы слова. Но в России есть свобода получения информации. Ответственный человек находит сайт «Новой газеты», newsru.com, gazeta.ru, «Ведомостей», The New Times, сайт «Эха Москвы» и может составить себе 3D-картинку жизни страны. Безусловно, может. Возникли социальные сети (речь идет не об «Одноклассниках», где обсуждается, кто сколько раз болел ветрянкой). А это уже совсем другие истории социальной инженерии. Объединяются, например, для поиска людей (как сообщество «Лиза Алерт»), для того, чтобы не дать чиновникам безнаказанно хозяйничать на дорогах (как «Синие ведерки»). Весной мы провели выборы в сетевой парламент. Наблюдалась гигантская активность. Несколько DDoS-атак. Обрушивали сайт. Все это говорит о том, что у людей появилась альтернативная, параллельная жизнь. Больше того, по-моему, общество у нас осознало простую вещь: легитимность — это всего лишь законность плюс доверие. Законы можно придумать любые: можно не давать партиям пройти в Думу, повысить избирательный ценз с 5% до 7%, отменив одномандатников, убрав выборы губернаторов, сделать невозможным проведение референдума (поскольку нужно собрать 2 миллиона подписей) или выдвижение в президенты (поскольку тоже необходимо 2 миллиона подписей) — ну, полный бред! Так вот, эти законы существуют, а доверия к ним нет. Следовательно, нет и легитимности. И эта сетевая жизнь, резко растущая наша аудитория, доказывает, что поворот назад, возвращение к шепоту на кухне, к страху при звуках ночного мотора и шагов на лестнице, уже невозможен. Абсолютно в этом убежден. В каком-то смысле ценой страны, ценой многих судеб, которые могли бы иначе реализоваться, но все-таки и Украина, и Россия почти бескровно сумели попрощаться с коммунизмом в его самом худшем виде. Это мое субъективное мнение.
— Смогли попрощаться с коммунизмом, но с чем эти страны столкнулись?
— Я с вами согласен. Когда сейчас мне говорят, что наш нынешний председатель правительства в большей степени переходит к сотрудничеству с Китаем, чем с Европой, я искренне хохочу. Потому что, знаете, чиновники ведь держат свои счета не в Китае. Детей и б...дей они держат не в Пекине. По пятницам на шанхайский рейс сесть можно, а на лондонский — невозможно. Вся элита хочет жить как в Европе, где нет суверенной демократии, а здесь устраивает себе суверенную демократию, чтобы зарабатывать деньги, осваивать собственную страну вахтовым методом и при этом грозить миру Китаем. По-моему, это, как говорит мой друг, поэт Наум Коржавин, «плюрализм в одной голове». Они добьются очень фиговых вещей, когда будут жить по двойным стандартам. Желание потреблять как в Европе, а управлять как в Венесуэле, приведет к тому, что огромное количество людей будет покидать страну. И Украина, между прочим, не исключение в данном случае, а подтверждение существующей в России тенденции. По нашему исследованию, которое мы провели совместно с «Левада-центром» (гигантское исследование, на которое мы потратили уйму денег), каждый второй молодой человек — а именно 63% — задумывается о том, чтобы уехать из страны. Из них 14% делают для этого реальные шаги. Это означает, что каждый год по миллиону — миллиону двести пятьдесят тысяч молодых, продвинутых, серьезных людей, из-за которых здесь должны работать роддома, производя новые поколения, будет сваливать. Из-за чего? Первая иммиграция, как мы помним, была послевоенная, так называемая еврейская, когда Брежнев согласился выпустить из страны евреев. Вторая, 1980-х годов, была «джинсово-колбасная», ехали за достатком. Теперь куда не плюнь, попадешь в джинсы и колбасу, они потеряли свое преимущество. Теперь люди едут за другим. Спрашиваем: «За чем?», а они отвечают: «За воздухом!». Что такое воздух? Это свобода, безопасность, образование, отсутствие коррупции. Нельзя развивать страну, в которой отсутствуют эти качества.
— Несмотря на то, что такое огромное количество людей стремится уехать из страны, существует также гражданское общество, которое пытается что-то изменить. Как вы оцениваете его состояние в России? И что может способствовать его укреплению?
— Знаете, как у Довлатова: «Ты видел спектакль? Много было народу?» — «Сначала было мало. Пришли мы с женой, стало вдвое больше». Так было, наверное, с 2000-го по 2007—2008 годы. А потом у того, что мы называем гражданским обществом, резко увеличилась его договорная и конкурентная сущность. Отчасти это, конечно, связанно с кризисом 2008 года, когда поколение офисного планктона, обросшее красными штанами и ипотечными кредитами, вдруг поняло, что его снова кинули. Появилась идеология хипстерства. Это разновидность гламура, того тошнотворного гламура, который уже ушел в прошлое, и на смену которому среди продвинутой части аудитории и пришло это самое хипстерство. Хипстеры — это люди, которые никогда не поднимут на другого человека руку, у них трезвый, критичный, очень продвинутый взгляд. Они внятно смотрят на мир, могут ухаживать и снабжать себя, оказывать множество услуг окружающему народу. Резко пошли в ход социальные сети. Не случайно, сейчас под политическим нажимом в ТОП российского сегмента «Живого Журнала» постоянно вставляют всякое дерьмо. Блогосфера стала очень серьезной силой. Над этим все смеются, но на блоги это не влияет.
Этим самым гражданским обществом было одержано ряд очень серьезных побед. Я приведу только один пример: ну, нельзя было строить в Санкт-Петербурге эту самую башню, которую наш обозреватель Боря Вишневский назвал «газоскребом», и это название теперь навсегда к ней приклеилось.
Появились средства массовой информации, которые обрастают «Фейсбуком», этой социальной сетью, в огромных объемах. Это телеканал «Дождь», концерн «Живи», который выпускает журнал «Сноб», «Русский пионер», «Новая газета» и еще ряд изданий. Речь идет о десятках тысяч людей в «Фейсбуке». И если сеть «ВКонтакте» — это скорее бытовые обмены, то «Фейсбук» — куда более содержательная история.
Если этому нормальному гражданскому обществу дать легальный политический выход, то, безусловно, будет построена параллельная реальность. И она сейчас на моих глазах в России уже возникает.
— Чем это чревато — построение параллельной реальности?
— Для власти это чревато тем, что ее посылают — просто живут, понимая, что она есть, но не учитывает никаких взаимных интересов. Таким образом, фактически прекращается контракт между продвинутой частью общества и властью. А чем это чревато для страны? Когда руководство страны теряет легитимность в глазах интеллектуалов, то к власти очень часто приходят нацисты. И, честно говоря, у нас любой футбольный матч уже может превратиться в побоище гражданской войны между «черным югом» и «белым севером». Поэтому, если не будет нормального политического вовлечения всех слоев населения в реальный политический процесс, если в парламенте не будут представлены все силы и он не станет снова местом для дискуссий (где можно не стравливать пар, а реально консенсусно вырабатывать важнейшие решения в жизни страны), тогда интеллектуалы отделятся от власти, а власть остается один на один с националистами. Это очень серьезно.
Когда Аня Политковская писала про Чечню и про то, что они хотят отделиться (да и, мол, ради бога!), все российские патриоты-державники в один голос кричали: «Вы что, это же часть России!» Теперь, последние два года как минимум, русский патриотизм прямо обратный. Русский патриот — это тот, кто за срочное отделение Кавказа от России. Этот радикализм, к сожалению, находит много откликов.
— По поводу вовлеченности в политические процессы. В «Новой газете» был опубликован манифест протестного движения «Нах-Нах». У нас перед последними президентскими выборами была фактически та же история, а теперь этих людей очень пренебрежительно называют «протывсихами». Судя по тому, что вы вошли в список кандидатов в Думу от партии «Яблоко», вам позиция «Нах-Нах» не близка. Настолько отстраненным или вовлеченным в эти самые политические процессы, может себе позволить быть журналист и, в частности, на постсоветском пространстве?
— По поводу «Нах-Нах»: блестящий манифест, написанный нашим обозревателем Димой Быковым, отражает, безусловно, часть настроений. Они состоят в следующем: на выборы надо идти, чтобы твой голос не украли, но на бюллетенях надо писать то, что ты на самом деле думаешь и поставить там больше одного крестика, чтобы бюллетень был недействительным. Таким образом Борис Немцов, как идеолог этой кампании, хотел выяснить: каково же на самом деле количество людей, которые занимают протестную нишу. Есть точка зрения Лёши Навального, популярного блогера и адвоката. Она заключается в принципиально другом подходе: нужно обязательно идти на выборы и голосовать за любою партию, кроме правящей, которая, по его мнению, является партией жуликов и воров. Я, кстати, разделяю его точку зрения насчет правящей партии. Всего этих точек зрения, грубо говоря, три. Еще более мелкая — вычеркнуть себя из списка избирателей.
Недавно у нас в редакции был наблюдательный совет газеты. В него входят чрезвычайно уважаемые мною люди: Юрий Шевчук, Чулпан Хаматова, Михаил Горбачев, вице-президент Российской академии наук Александр Некипелов, академик Юрий Рыжов, Юрий Рост, Александр Лебедев, директор Института экономики РАН Руслан Гринберг, космонавт и исследователь Юрий Батурин, Лилия Шевцова. Все-таки совет сошелся на том, что на постсоветском пространстве нужно идти на выборы, потому что пассивная форма участия в выборах просто ничего не дает. Ведь неизвестно, кто по какой причине не пошел на выборы: один из-за протеста, а другой — потому что нажрался с вечера.
Теперь про вовлеченность или невовлеченность в политические процессы. Надо различать журналиста как физическое, частное и толковое существо, и газету. «Новая газета», редактором которой я работаю, никогда не будет партийной газетой — ни «Яблока», ни «Единой России», ни какой бы то ни было другой партии. Она будет представлять все точки зрения. Что касается «Яблока», то когда «Новую газету» не знал ни один человек и она не была знаменитой, Григорий Явлинский с нами возился, вошел в общественный совет газеты. Когда умер Юра Щекочинин, Явлинский и ближайшие его друзья по «Яблоку» сделали все для его памяти. Явлинский много и неоднократно умом, советом и делом помогал газете, когда это было необходимо. Теперь пришла моя пора. Когда он сказал: «Дима, пойдете?», я ответил: «Ну да, на сто первом месте». Для ясности: если «Яблоко» получит 5%, в парламент пройдет один человек. Сто первый никогда не пройдет. Да, я — на сто первом месте, абсолютно символически. Таким вот образом высказываю свое личное человеческое уважение к Григорию Явлинскому. Такое прямое действие — традиционно для русской журналистики в какие-то критические моменты. Чехов же не писал очерки о природе Сахалина, он же все-таки писал о состоянии каторжников на Сахалине. Иногда приходится вот так вот прямо и внятно что-то делать.
— Есть ли у России шанс на обновление политических элит посредством выборов? Очевидно, этот вопрос обострился в связи с недавним съездом «Единой России» и предполагаемой ротацией президента и премьера...
— Я хочу ответить на этот вопрос: да, безусловно, шанс есть. «Да», по-моему, существенно заключается в тех самых людях, которые называют себя демократами и действительно по убеждению таковыми являются. Я их очень люблю, со многими из них дружу. Но они не смогли договориться о единой стратегии, тактике и едином кандидате на этих выборах. Поэтому в большей степени на грядущих выборах будет протестное голосование. Скорее всего, интеллигентная, интеллектуальная, молодежная, продвинутая часть общества проголосует против «Единой России». По нашему реальному пониманию ситуации, более 30—32 % у «Единой России» на сегодняшний день нет. Мы тут смешной опрос провели, задав аудитории вопрос: «Скажите, пожалуйста, есть ли у вас один знакомый, который голосовал за «Единую Россию»?» И ни у кого не оказалось знакомого, который голосовал за «Единую Россию». Но они наберут. Они знают, как это делать. Да и чиновничество очень заинтересовано в себе. У нас же сейчас конкурс в академию госслужбы больше, чем в театральное училище. Понятно, что идут туда не за зарплатой в два минимальных размера оплаты труда. Понятно, что идут за властной рентой. Поэтому вот этот класс, их чада и домочадцы, плюс военные, за себя, конечно, проголосуют. А их приблизительно столько — около 30% — и есть. У нас же штаты бюрократии по сравнению с Советским Союзом намного увеличились. А, я понял, что это такое: это политический инцест!
— Вы упоминали о Лилии Шевцовой. Когда она была у нас в гостях не так давно, она говорила о том, насколько важна демократичная Украина для демократизации России. К сожалению, на протяжении последних двух десятилетий повестка дня в отношениях Украины и России не слишком изменилась. В этом контексте — вопрос: Кремль вроде был склонен к тому, что Янукович должен стать президентом. Это был тот кандидат, который, как мы это видели, устраивал Кремль. Но, тем не менее, когда Янукович стал Президентом, оказалось, что он тоже почему-то не устраивает Москву. В связи с чем, как считаете?
— Как мне сказал один очень умный человек, работающий в Киеве, любой президент Украины становится национальным президентом. Наверное, поэтому. Я не очень хорошо знаю ваши реалии, поэтому не смогу быть компетентным при ответе на этот вопрос.
— Но все-таки вы видите зависимость между процессами, которые происходят в Украине и в России? Какого рода эта зависимость?
— Я читал множество политологов — от Буковского до Тихонова, от Орешкина до Рябова, которые пытались проследить какие-то зависимости между Россией и Украиной. Когда был Майдан, говорили: «Ну вот, значит, и в России тоже скоро будет, ведь Украина нас опережает». Когда в Украине был кризис, писали, что это Украина просто опоздала, а Россия давно ушла вперед. Честно говоря, я лично уже не вижу зависимости между тем, что происходит в Украине и в России.
— Наш главный редактор Лариса Ившина говорит, что в Украине есть свобода слова, но нет журналистики, а в России нет свободы слова, но есть журналистика. На самом деле в украинской журналистике есть ряд очень сложных проблем, корни которых восходят к предыдущим десятилетиям. А какие проблемы вы считаете самыми острыми для журналистики в России?
— Многие журналисты, особенно за последние несколько лет, поняли, что лучше обслуживать государство, а не общество, лучше иметь контракт и сервисные отношения с государством, нежели с обществом. Потому что государство покупает товар под названием лояльность. Вот эту лояльность государству и продают. Многие субсидируемые государством каналы и районные газеты, вышли из доверия общества, народа, населения страны. Именно поэтому мы видим такой приток людей в Интернет и рост аудитории «Эха Москвы», «Новой газеты» и так далее. Гениальную фразу мне на днях сказал Александр Аузан (президент Института национального проекта «Общественный договор». — Ред.), процитировав писателя Даниила Гранина: «В России многое можно сделать. Если не спрашивать разрешения». Вот это желание спросить разрешение привело к саморазрушению многих, в том числе и талантливых людей.
— Проблема самоцензуры журналистики — в ряду тех проблем, которые, по вашему мнению, являются ключевыми для общества и для страны? И что еще в этот ряд входит? Какие вызовы для общества вы считаете самыми главными сейчас?
— Елена Панфилова, которая возглавляет «Transparency International» в России, мне как-то сказала, что в России любая работа связана с выполнением общественного долга. Ну, так получилось. Поэтому, конечно, проблема самоцензуры очень важна. Контроль над властью в интересах общества — главная функция любой печати. Когда журналист перестает выполнять общественный контракт с народом, со страной, с обществом, то это превращается в огромную проблему — власть становится абсолютно бесконтрольной. А бесконтрольная власть — это коррупция. А коррупция — это налог на каждого. Мне кажется, скоро страна это поймет. Самоцензура — это, скажем, вытекающая проблема. Первая же, на мой взгляд, проблема — это коррупция. Вторая — это апатия в стране. Она объясняема и связана с тем, что народ был выжжен во время Второй мировой войны, а потом довыжжен Сталиным. Третья проблема вытекает из первых двух — это бедность. Четвертая проблема — это ощущение упущенных шансов. Ощущение того, что ведь все было дано! Господи, страна богатейшая, недра прекрасные, коньюнктура цен на нефть — офигительная! Но пока, например, в Сочи строят олимпийские объекты, рядом, в одном из самых красивых сочинских районов, в местечке Лоо, до сих пор гигантская неубранная свалка. Первое место в Европе! Так и не смогли сделать выбор между понтами и свалкой в пользу того, что нужно все-таки убрать свалку, а не понтоваться.
СПРАВКА «Дня»
Дмитрий МУРАТОВ — главный редактор «Новой газеты». Родился 30 октября 1961 года в Куйбышеве (с 1991 года — Самара), сообщает Lenta.ru. Окончил филологический факультет Куйбышевского государственного университета. Карьеру журналиста начинал в газете «Волжский комсомолец». В 1987 году он стал заведующим отделом рабочей молодежи газеты «Комсомольская правда», в 1990 году занял должность редактора отдела информации издания. В августе 1991 года, во время путча ГКЧП, Д. Муратов вместе с командой из «Комсомолки» принимал участие в выпуске нелегальной «Общей газеты». Газета издавалась всего три дня, выпуск был прекращен после провала мятежа «гэкачепистов». В конце 1992 года Муратов выступил одним из учредителей товарищества журналистов «6-й этаж». В состав товарищества вошли журналисты, которые «в результате конфликта «отцов и детей» ушли из редакции «Комсомолки» (сам Муратов покинул редакцию «КП» в ноябре 1992 года). В 1993 году товарищество «6-й этаж» стало учредителем «Новой ежедневной газеты» («НЕГ», впоследствии сменила название на «Новую газету»). В газете Д. Муратов начал вести рубрику «Рейтинг вранья». В 1993 году он вошел в состав редколлегии «НЕГ» и стал заместителем ее главного редактора. В декабре 1994 — январе 1995 годов журналист являлся специальным корреспондентом издания в зоне боевых действий на территории Чеченской Республики. В феврале 1995 года Муратов занял должность главного редактора «Новой газеты». В июне 2006 года на Всемирном газетном конгрессе совладельцами «Новой газеты» стали Михаил Горбачев и бизнесмен и политик Александр Лебедев.
Д. Муратов работал не только в печатных СМИ, но и на телевидении: в 1997 году он был ведущим программы «Пресс-клуб» (ATV — ОРТВ), в 1998—1999 гг. — ведущим еженедельной программы «Суд идет» на телеканале НТВ.
Д. Муратов был удостоен ряда престижных званий и премий, в том числе награды фонда «Мемориал», Премии Генри Наннена (Германия), Международной премии свободы прессы за 2007 год, учрежденной Комитетом защиты журналистов, и премии Международного кинофестиваля «Cталкер» — «за гражданскую позицию, принципиальность и вклад в развитие российской журналистики».
