Экранизировать выдающиеся литературные произведения — это, по сути, значит ходить по хрупкому льду, шагать по шаткому канату (если, конечно, относиться к этому делу с надлежащей ответственностью). А особенно если речь идет о романе такого художественного и интеллектуального уровня, как «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана, произведении, имеющем свою удивительную, неповторимую «биографию». Напомним читателю, что в 1961 году все машинописные тексты произведения были арестованы КГБ, Михаил Суслов заявил тогда автору: «Написанное вами может быть напечатано разве что лет через 200-300, потому что оно, по сути, является враждебным Советской власти». Однако один из друзей Гроссмана сохранил 6-ю (!) полуслепую печатную копию романа, со временем ее уже после смерти писателя удалось передать за рубеж. Роман был впервые опубликован в 1980 году в Швейцарии, после чего стал всемирно известным, в СССР — лишь в 1988 году, во время горбачевской перестройки. «Жизнь и судьба» является одной из признанных вершин мировой литературы о Страшной Великой Войне 1939—1945 годов.
К тому же экранизация такого произведения является явно «неформатной» по критериям, которые реально применяются сегодня на российском телевидении (равно как и на украинском). Потому что там не может быть мифических — зато каких удобных! — пафосных «красивостей» в воссоздании кровавых исторических трагедий, нет тошнотворно фальшивой «патриотической» риторики, когда гибель миллионов людей оправдывается интересами «высшей государственной целесообразности». Такой телесериал должен преодолевать далеко не символический «порог правды», который реально существует на московских телеканалах (на канале «Россия» в частности).
Удалось ли это создателям телеверсии «Жизни и судьбы», премьера которой состоялась на РТР в октябре? Прежде чем рассказывать о фильме, назовем наиболее яркие фигуры авторского и актерского коллектива: сценарий — Эдуард Володарский (он не дожил до премьеры несколько дней), режиссер — Сергей Урсуляк (зрители, по-видимому, хорошо помнят его «Ликвидацию»), в главных ролях: Штрум — Сергей Маковецкий (этот мастер блестяще подтвердил свою репутацию одного из талантливейших актеров России), Крымов — Александр Балуев, Греков — Сергей Пускепалис, Новиков — Евгений Дятлов, Женя Шапошникова — Полина Агуреева, Людмила Николаевна — Лика Нифонтова. Вообще-то, как в романе, так и в фильме — сотни героев, действующих лиц, и все в той или иной степени важны для зрителя.
О чем «Жизнь и судьба»? Если в нескольких словах: о том, что и для каждого человека, и для целого народа (а народы состоят из живых, реальных людей, а не являются абстракциями для создания мифологем) нет ничего дороже свободы. Свобода — это то, за что стоит пожертвовать жизнью. Нет в мире идей или вещей, которые были бы выше при жизни человека, — кроме Свободы. Вот почему все герои Гроссмана готовы идти сквозь сталинградский ад (где, по словам автора, воспроизведенным в фильме, «понятия «передовая» и «тыл» были весьма относительны. Случалось, что от передовой до штаба полка было всего каких-то 150 метров, а до штаба дивизии — только 200»), стоять рядом со смертью — и возвышаться над смертью. Потому что речь идет о судьбе Свободы, которой (и это прекрасно понимал и Гроссман, и его герои, например, тот же физик-ядерщик Виктор Павлович Штрум) угрожают оба тирана: и берлинский, и кремлевский, как и выстроенные ими системы (к сожалению, в телесериале Урсуляка этот момент существенно «смягчен»).
Но, невзирая на это смягчение (в русской литературе Гроссман был одним из первых, кто без страха обозначил эту убийственную параллель «Сталин-Гитлер»: роман был завершен еще в 1960 году), нельзя не отдать должное создателям фильма. И дело не только в том, что потрясающе сняты батальные «сталинградские» сцены (как ужасающе просто погибают люди, которые еще мгновение назад шутили, грустили, смеялись, делились мыслями...) Еще более важна философская, идейная основа произведения, психологически насыщенные диалоги, в какой-то степени (хотя и далеко не полностью) сохраненные в фильме.
Вот редкой силы незабываемый образ — капитан Иван Греков; именно благодаря таким, как он, а не маршалам и генералам, нацисты потерпели сокрушительное поражение. Это он, Греков, возглавляет кучку храбрецов, которые отбивают — неделя за неделей — атаки в десятки, сотни раз преобладающих сил гитлеровцев на дом №6 вблизи знаменитого тракторного завода в Сталинграде (историческая параллель — известный «Дом Павлова»). Эти люди — поистине герои; и что интересно: капитан Греков просит бойцов называть его не «товарищ командир», а «управдом» или даже «дядя Ваня» (а этот «дядя Ваня» дважды-трижды в день водит своих людей в штыковую атаку против немцев). Даже больше: среди защитников дома №6 ведутся «вольнодумные», «анархические» разговоры о свободе, которая наконец наступит, — не может не наступить — после победы над фашистами; о том, что дает о себе знать ужас 1937 года, «боком вылазит» страх, тем годом порожденный. Те люди преодолели страх и имели право так говорить. А сам Греков (им лично и его людьми уже интересуется Особый отдел, несмотря на то, что все они героически сражаются в глухом окружении) — воплощенное спокойствие. Когда к дому №«6 добирается девушка-радистка Катя Венгрова, «управдом» тихо и неторопливо говорит ей: «Садись, садись, у нас здесь все просто, по-крестьянски...» «Это ничего, что я на чью-то шинель села?» — спрашивает Катя. «Это не чья-то, это с убитого шинель», — спокойно отвечает дядя Ваня.
Но все «спокойствие» капитана Грекова буквально взрывается, когда командование по рации требует от него строгого отчета: сколько коммунистов находится под его началом? Какая партийно-политическая работа им ведется? (Это через полчаса после страшного штыкового боя!) Греков с яростью говорит: «Сволочи! Хотя бы раз спросили, какие лекарства для раненых нужны, какие продукты, какие теплые вещи. Отчет им нужен — тогда, когда мы уже месяц здесь. Мы не от танков немецких погибнем, а от таких сволочей!»
У Гроссмана нет стремления сгладить «острые углы» — отсюда и диалоги его героев, которые не боятся искать правду и говорить о ней вслух. Людей и вещи называют своими именами; и мы видим «энтузиастов 1930 года» (конечно, при этом «честных коммунистов», как, к примеру, кадровый партфункционер Гетманов, который готов подать донос на, как оказывается, «классового врага», которому он 5 минут назад уважительно жал руку), мы являемся свидетелями того, как Женя Шапошникова, услышав о словах этого аппаратчика: «Чудеса могут творить наши люди, если только среди них нет внутренних врагов и диверсантов», комментирует их так: «А ты думаешь 37-й год закончился? Был бы донос, а человек найдется!».
Мы присутствуем на смертельно опасных дискуссиях, которые ведутся сотрудниками лаборатории Виктора Штрума: «Сталин строит то, что важно для государства, а не для человека». — Штрум: «Мне кажется, что танки и самолеты, которыми вооружены сейчас в Сталинграде наши братья и дети, нужны и отдельному человеку, и государству». — «А когда война окончится, это тоже так будет?» Еще диалог Штрума с работником лаборатории, татарином по национальности: «У нас в Татарстане много крови нынешняя власть пролила...» — «У вас же есть своя государственность». — «Есть, и оперный национальный театр даже есть. И государственность оперная». — «Русских не меньше и в 20-е, и в 30-е годы уничтожали, чем татар». — «У нас не только людей уничтожили, всю нашу культуру уничтожили». — «А если бы не Москва, не русские свирепствовали бы, а свои, татары, вам легче было бы?» — «Не знаю. Легче было бы, если бы не убивали никого вообще».
Вот такие диалоги у Гроссмана (и он официально подал свой роман в 1960 году в редколлегию советского журнала «Знамя»!). Они сохранены в фильме (мы привели небольшую их часть). Поэтому советуем посмотреть телесериал Сергея Урсуляка, надеясь, что он заживет собственной жизнью.
