Когда в феврале 1999 «Вікна. Опівночі» (СТБ) впервые появились в эфире, им предрекали недолгий век — дескать, невозможно при наличных у проекта ресурсах пять раз в неделю выдавать полноценный информационно-аналитический итог дня. Через четыре месяца производство «Вікон. Опівночі» действительно было прекращено — правда, по причинам, имеющим к творческому процессу весьма далекое отношение.
Через год обновленная программа возвратилась в эфир. В «Опівночі» появился второй ведущий (по очереди с Романом Скрыпиным программу ведет Андрей Тычина), вслед за ведущими сама программа словно бы одела галстук и стала строже и взрослее. Вероятно, о качественных изменениях уместнее будет судить по осени, когда программа, как и все наше телевидение, снова обретет «полное дыхание». Однако уже сейчас нельзя не радоваться ее счастливому возвращению — хотя бы потому, что телевизионной аналитики в нашем эфире не так уж и много.
Впрочем, сам автор и ведущий «Опівночі» Роман СКРЫПИН очень осторожно относится к приставке «аналитическая» в названии собственной программы: «Нельзя делать полноценную аналитику за 6 — 8 часов». Именно с вопроса о телевизионной аналитике мы и начали наш разговор.
— Принято утверждать, что телевизионной аналитики в Украине нет. Ты согласен с таким утверждением?
— Мне кажется, в украинском эфире аналитики, равной еще не забытым программам, тому же «Вікна. Тижневику», сегодня действительно нет. По крайней мере, многие программы, которые называются аналитическими, вернее было бы назвать PR-программами.
— А в каком случае аналитика трансформируется в PR?
— Когда в программе «правильно» расставлены акценты. Ведь телевидение — очень удобный инструмент для самых невероятных превращений, из умного человека оно запросто может сделать глупого, и — наоборот.
— Что, по-твоему, является неотъемлемым атрибутом аналитической программы?
— В первую очередь — позиция ведущего. Именно личностная позиция, а не та, за которую человеку платят деньги. Личностная позиция ведущего подразумевает в том числе и уважительное отношение к мнению других людей, даже если это мнение — прямо противоположное. А кроме того, для аналитики необходим фактаж, документы, а этого мы, как правило, не имеем. Факты появляются редко, и говорить, откуда ты их взял, — нельзя, потому что этим можно попросту «подставить» другого человека. Поэтому мы работаем на грани определенных условностей, на уровне, как говорят, «возможно такое развитие событий» или «не исключено, что...». Когда работаешь с оглядкой, серьезный анализ недоступен. Ну и конечно, для настоящей аналитики нужна независимость.
— Независимость кого — автора или телеканала?
— Должна быть определенная позиция канала в подаче информации, при которой ведущий программы чувствует себя свободным. Я, к примеру, когда готовлю «Опівночі», чувствую себя свободным человеком, потому что на СТБ мне никто не диктует, что должно быть сказано в программе, а что — нет, и кого именно приглашать в качестве гостей. Хотя иногда случается, что представители опозиции после участия в нашей программе пророчат: «Вас закроют». Но пока, как видите, безосновательно.
— Легко ли вести беседу с политиками в прямом эфире?
— Я бы сказал, что с ними легко вести беседу за кадром. В гримерке, например, они открыто высказывают свое мнение. А в эфире трудно узнать от них что-то новое. Ведь они никогда не забывают о своем имидже, и, как правило, их ответы достаточно предсказуемы.
— Тогда зачем приглашать в программу гостей, заранее зная о том, что именно они будут говорить?
— Прежде всего потому, что то, что знаю я, вовсе не означает, что это знает и зритель — он-то как раз может многое почерпнуть из нашей беседы. Да и сама беседа может принять неожиданный поворот — когда разговор требует дополнительного вопроса, которого нет в плане. И когда этот вопрос звучит, зритель может, если не услышать ответ на него, то, по крайней мере, увидеть реакцию гостя на вопрос.
— А бывает так, что гости уходят с эфира обиженными?
— Только однажды. Но виной этому был сугубо технический казус. Когда у нас в программе участвовал Ле Пен, во время эфира в наушнике отошел контакт, и гость попросту не слышал переводчика. Пришлось сразу переходить к следующему сюжету, во время которого исправляли эту накладку. Но Ле Пен все равно очень на нас обиделся и по окончании программы даже назвал коммунистами.
— В таких случаях ведущему, наверное, трудно сохранить невозмутимость?
— Главное — не нервничать. Ведь живой эфир — есть живой эфир, и от накладок в нем никто не застрахован. Это первое, чему учишься, работая в прямом эфире.
— Чему еще научила тебя работа в «Опівночі»?
— Она избавила меня от романтизма юности по отношению к политике и политикам.
— Когда «Вікна. Опівночі» только начинались, ты жаловался на то, что у нас в стране очень часто «ничего не происходит» и очень трудно бывает отыскать «событие дня». Сейчас событий стало больше?
— Может быть, не событий стало больше, просто мы научились их видеть. Мы поняли, что даже, когда начинается политическое затишье, жизнь не останавливается. А также то, что в период бурной политической жизни возникают темы, которые важнее многих политических событий. Мне кажется, это очень важно — приобрести такое умение видеть главное. Ведь это гарантия того, что «Опівночі» не превратится в эдакий «парламентско-президентский вестник» — мы этого не хотели бы. Думаю, и наш зритель — тоже.
