Наверное, потому, что большое видится на расстоянии, на «1+1» решили выяснить, как определять, плох или хорош лидер страны, на очередном историческом примере. В данном случае, для телеанатомирования был эксгумирован образ Никиты Хрущева, чью личность и пытались анализировать участники программы «Я так думаю». Спору нет, фигура выбрана фактурная и противоречивая, но неужто так обеднела страна яркими людьми, что о, безусловно, важных вещах нам говорят, используя затертые портреты? А так хочется, помимо препарирования прошлого, такого же детального и объемного разговора о возможном будущем.
Итак, по каким же параметрам оценивать деятельность вождя нации? Вариантов, исходя из услышанного, несколько: по способности менять систему управления, по объему ВВП на душу населения, по динамике экономического развития и по отношению власти к человеку — его правам, свободе самовыражения и удовлетворению культурных запросов. Что же касается непосредственно Хрущева, то образ «показывающего миру Кузькину мать» романтика, как пытались представить его некоторые участники «Я так думаю», вряд ли является истинным. Его кажущиеся спонтанными действия и поступки на самом деле таковыми не были. «Модернизированный сталинизм», как теперь называют период властвования Хрущева, был, может быть, и модернизированным, но все же сталинизмом. И наши попытки объяснить ошибки властителей их незнанием, некомпетентностью или внутренним заговором — не более чем самообман и в какой-то мере желание самоустраниться от ответственности — за готовность чуть ли не поклоняться любому, кто достиг вершин власти. Причем, какими путями достигается властный Олимп, как бы и не важно — победителя ведь не судят, пока он победитель. Хрущев в этом смысле тоже не был исключением — как доказывают историки, его развенчание сталинщины тоже было инструментом борьбы за власть и устранения, нейтрализации конкурентов. Хотя, конечно, Хрущев — личность неординарная и неодномерная, он не абсолютное зло, но и не «медовый пряник». Механизмы его поступков и решений и сегодня интересны историкам, психологам и политологам, но, опять таки, хотелось бы, чтобы о судьбе родины говорили не только с помощью исторических примеров.
Впрочем, это желание периодически удовлетворяет Дмитрий Киселев. В частности, в последнем «Подробно...» (ICTV), в котором политики- вершители народных судеб «не имеют права на оговорку», он интересовался у спикера парламента Владимира Литвина, как тот относится к тому, что Леонид Кравчук назвал нынешнюю Верховную Раду «торговым домом» (что уже само по себе позор для страны), и как в нашем парламенте борются с коррупцией среди депутатов. Литвин решил «встать на защиту парламента и парламентаризма в Украине», то есть объяснил, что нужно бороться не только с денежным давлением на депутатов, но с давлением вообще. Покупка депутатов — деньгами, орденами, назначениями и т.д. — это даже не имитация демократии, это ее отсутствие, пришли к выводу собеседники. А в том, что ложь и фальшь, в том числе и в парламенте, явление уже будничное, что это стало средой, в которой живут политики, спикер видит огромную опасность для Украины. Если бы он еще подсказал телезрителям, как им издалека отличить одно от другого — тех, кто не врет, от тех, кто не врать не умеет, — было бы совсем хорошо. Но, увы, рецептов для отделения зерен от плевел спикер не дал.
А ведущие «программы- расследования» «Двойное доказательство» («1+1») решили поговорить о тоталитарном искусстве — искусстве «великих продюсеров XX века — Сталина, Гитлера, Муссолини». Анатолий Борсюк напомнил «коллегам по творческому цеху», что искусство становится тоталитарным, когда государство объявляет культуру своей идеологией, средством борьбы за власть и создает аппарат управления искусством, когда начинается борьба со стилями, отличными от официального, которые именуются реакционными и чуждыми. В общем, поговорили о соцреализме в живописи и кино, вспомнили зависть Геббельса по поводу «Броненосца «Потемкина» и перемены в псевдодокументальном немецком кино, которые были обусловлены этой завистью. Пришли к выводу, что в условиях идеологической культуры художник лишается своего «я», но никто не освобождает его от исторической ответственности за вольное или невольное искажение картины мира в заданном идеологией ключе. С этим, правда, согласились не все. Как и с тем, что тоталитаризм способствует творчеству, которое до лучших времен остается непроявленным, то есть, неафишируемым. Вспомнили и о разочаровании вследствие отсутствия творческого всплеска, которого так ждали в стране в связи с обретением независимости. Но и управляемое, заказное искусство может быть «любезным народу» — примеров тому не счесть в любимой нашими телезвездами истории (Бах, Микеланджело и еще очень длинный ряд гениев всех времен и народов), как может быть откровенно бездарным совершенно свободное нечто, претендующее на такое же определение. Потому талантливый художник, служащий определенной идеологии, значительно опаснее вследствие своей влиятельности на умы и души. Но памятники искусства, в том числе и тоталитарного, стоит беречь и хранить — для лучшего понимания пережитого и «механизмов» творчества.
