Когда, выставив в facebook одну из фотографий, за четыре часа удалось собрать на две последующие поездки волонтерской группы, Сергей увидел возможность с помощью фотографии помогать другим людям. Он поделился с «Днем» своим новым жизненным и профессиональным опытом, приобретенным в зоне АТО.
— Раньше вы были рекламщиком — как пришли к военной фотографии?
— Я, в принципе, и остаюсь в индустрии, а на счет военной фотографии — случайно получилось. Начал снимать на Майдане, потом пытался разобраться, что же происходит в Крыму, потом на Донбассе все эти события — туда тоже из интереса сначала поехал. Пытался разобраться, что происходит и поделиться информацией с определенным кругом моих друзей, которым тоже важно было понимать, быть в курсе. До Майдана у меня были гражданские репортажи касательно незаконных построек, коррупции на местах или различных городских инициатив. Я освещал такие темы.
— На ваш взгляд очевидца — дают ли украинские СМИ достаточно правдивую информацию об АТО или все-таки преподносят желаемую собственникам картинку?
— Не во всех случаях, но в целом — второй вариант. Не хочу оскорблять профессию обобщая, но не редко это связанно с некомпетентностью. Есть пример из моей жизни. Когда шли последние бои за аэропорт в конце января, так совпало, что в этот же период я ехал на восток. И когда мы заезжали в Донецкую область, я читал новости, Фейсбук — все говорили, что вот, бедные наши ребята, «пожалуйста продержитесь эту ночь», там бои страшные и прочее. Но когда я приехал в район аэропорта, оказалось, что все эти события были три дня назад. И даже никого не смутило несоответствие информации, которая подавалась. Очень много таких моментов. Например, в Крыму, будем откровенны — практически не было украинских журналистов. Никто ничего не знал, и большинство новостей, которые тогда делались, были построены на слухах.
— Увидели ли вы в Донбассе что-то такое, чего раньше не замечали в этом регионе, вся страна не замечала?
— Когда я поехал на Донбасс, то открыл для себя другую Украину. К примеру, я никогда не видел терриконы. Их там великое множество, целые горные хребты. Планирую сделать выставку только пейзажей Донбасса, это край необычайной красоты. Я удивляюсь тому, что с учетом массивной промышленности и войны — тут сохранились невероятные земли. Тут хороший грунт для посевов. Это прекрасная территория, которую можно было бы реформировать в аграрную и даже местами в туристическую. Если бы не война. Там было много курортных зон, например, Пески, которых уже почти нет, считается самой экологически чистой зоной на Донбассе. Тот же Словянск — соляные озера, воздух. Как бы странно не звучало, там есть чистые и полезные зоны. Там — живописные украинские села, большинство из них старше 200-т лет. Они очень отличаются от сел, которые появились уже во времена коллективизации в 20-м веке. Побывав там, не остается сомнений, что это Украина: настоящая, красивая. И люди, там тоже истинные украинцы. Я хотел бы показать, что такое Донбасс без войны и без стереотипов.
«СЛОЖНО ЖИТЬ МЕЖДУ ДВУМЯ МИРАМИ»
— Ощущаете внутренний перелом, разницу между войной и миром, когда приезжаете в мирные города?
— Да, конечно, «кроет». Мне кажется, у волонтеров это ощущение обострено, даже больше, чем у военных: бойцы находятся там четкий определенный длительный период живут войной, а потом возвращаются и учатся мирной жизни. А волонтеры (чем я занимаюсь в последний год, работаю в команде у Сергея Листопада) ездят туда-сюда, по два-три раза в месяц, кто-то еще чаще. Они в буквальном смысле живут между этими двумя совершенно противополжными мирами и это приходится принимать. Иногда шутим, что нам самим скоро понадобиться помощь психологов.
— Присутствует в вашей работе неформальное общение с героями снимков?
— Да, но скорее с военными, чем с местными. Вот мы часто ездим в одни и те же села, и некоторые люди нас узнают, я их узнаю, с ними общаемся, спрашиваем как дела. Поддерживать контакт в интернете и по телефону не получается, потому что там связи вообще никакой нет. Например, в поселке Опытное — примерно 2 км от Донецкого аэропорта — люди живут в подвалах, у них нет ни еды, ни магазинов, ни медикаментов. Всю помощь они получают либо от нас, либо от военных — те делятся с ними своими пайками. Армия помогает восстанавливать разрушенные дома, если это в их силах. Вся гражданская медицина держится на военных полевых медиках. Но случаях когда это имеет смысл, чаще всего их обстреливают «Градом» или «Ураганом», а после таких «прилетов» один фундамент остается. Люди не знают не то, что происходит в мире или в Украине — они не знают, что происходит за пределами их поселка. Они живут в информационной изоляции, в собственном маленьком аду — они законсервированы в этих событиях одного маленького города. Однажды к нам обратился с просьбой мужчина, он нетерпеливо теребил пожелтевший листок с номерами телефонов: «Позвоните, пожалуйста, моей сестре, скажите, что я живой». Понимаете, они даже не могут позвонить своим родственникам, сказать что живы. В итоге мы позвонили двум его сестрам — одна оказалась в Донецке, вторая на нашей территории, и они просят, чтобы по возможности мы забрали его из той зоны... Планируем.
— Как реагируют люди на то, что вы их снимаете?
— По-разному. Я каждый раз перед съемкой объясняю, что вот, мы привезли еду, я снимаю отчет, чтобы показать людям, которые нам дают деньги, что вы есть. Чтобы люди в Украине и за ее пределами знали кто вы и в каких условиях вам приходится жить. И тогда они спокойно реагируют, некоторые даже позируют. Но если безо всей этой истории попросить сфотографировать — ответ всегда «нет». Когда им дается выбор, они сразу говорят «нет», а потом начинают думать — «а может быть и да». Они замкнутые, просматривается потребность в чьем-то разрешении. Они боятся, что их кто-то зажурит, поругает за такие выходки. Потом, когда они понимают: я ведь свободный человек, у меня есть выбор, я сам могу все делать, никто меня не ругает — тем более некому ругать — начинают рассказывать. Понятное дело, есть еще ответственность, когда ты снимаешь определенных людей в определенных местах. Ты должен понимать, что этот человек может пострадать из-за того, что его фотография будет опубликована. Будем искренними — в интернете сидят не только «Диванная Сотня», а еще и военные, и «с той стороны» тоже. Они все это смотрят, понимают, где это, что это, и внезапно что-то да может прилететь.
«КАЖДОЕ ФОТО — ЭТО ЧАСТЬ МОЕЙ ИСТОРИИ»
— Есть у вас собственные правила, как снимать войну?
— Твои фотографии — это твое виденье и проявление тебя. Даже если ты что-то снимаешь, ты в любом случае смотришь на это субъективным взглядом, и потом ты это уже передаешь в фотографии. Есть этика, общепринятые нормы съемок, но по-честному в большей степени это зависит от человека. Каждое фото для меня дорого, это багаж моего опыта, опыта не как фотографа, а как человека. И это часть истории моих переживаний, потому что я все пропускаю через себя. Были случаи, когда я снимал людей и понимал, что я не могу сейчас это делать, потому что все внутри переворачивается. Каждое фото имеет для меня скорее эмоциональную нагрузку. Каждое фото — это часть моей истории. Когда я рассказываю истории, я рассказываю как есть.
