С каждой эпохой мир все больше усложняется. Народам на разных континентах все сложнее понять друг друга, культуру друг друга, а также мотивы, которыми они руководствуются на мировой арене. Нынешняя эпоха глобализации не является исключением. Для того чтобы понять мотивы ведущих стран, недостаточно классических терминов, таких как военная мощность, количество населения, наличие стратегических ресурсов, географическое положение. В эпоху глобализации значительную роль играют эмоции, являющиеся незаменимыми для понимания сложности мира, в котором мы живем, считает Доминик Муази, автор книги «Геополитика эмоций. Как культура страха, унижения и надежды меняют мир». «Усиленные с помощью масс-медиа эмоции отображают и реагируют на глобализацию и, в свою очередь, влияют на геополитику», — отмечает он.
Автор считает, что ведущие актеры на мировой сцене являются неравными не только по таким параметрам как могущество и влияние, но и существенно отличаются своими взглядами на мир. Если Америка и Европа до сих пор подходит к мировым делам на основе веры в универсальные ценности, то Китай, Индия и посткоммунистическая Россия значительно меньше заинтересованы в том, каким должен быть мир, а скорее всего в том, какое место они будут занимать в нем.
По мнению Муази, эмоции вернулись на передний план международной арены частично потому, что Запад больше не может полагаться ни на свои ценности, ни на вянущее экономическое преимущество и, следовательно, реагирует на глобальные изменения с определенной горечью и желанием защитить свой открытый мир от вражеских сил.
Однако главной причиной того, что сегодняшний глобализированный мир стал идеальной плодородной почвой для расцвета или даже взрыва эмоций, считает он, является то, что глобализация вызывает ощущение опасности и затрагивает вопрос идентичности. А сама идентичность сильно связана с уверенностью или отсутствием, что, в свою очередь, выражается в таких эмоциях как, например, страх, надежда и унижение. «Если мы не будем интегрировать эмоции в наш анализ мира, мы подвергаемся опасности игнорирования фундаментальных аспектов политической жизни», — замечает автор.
В качестве примера он приводит Израильско-палестинский конфликт, который характеризуется противостоянием двух эмоций: унижения и страха. «Если Запад не сможет успешно выйти из этого зловещего круга — противостояние между унижением и страхом, существующее в мире между ним и арабо-исламскими фундаменталистами, то он может быть обречен на безжалостный упадок и переход из центра истории на окраину», — предостерегает Муази.
По его словам, отношения между США и Россией также определяются эмоциями. «Обновленное ощущение уверенности России и возрождение от унижения, которое она ощущала после завершения холодной войны, самоуверенность Америки в универсальной силе демократического идеала и уникальной силе собственного военного могущества может на самом деле отображать глубокий кризис идентичности. Поскольку США пытаются изменить существующий статус-кво на Ближнем Востоке во имя демократии, а Россия угрожает изменить его на Кавказе, пытаясь возобновить собственный имперский статус, то обе страны имеют больше общего, нежели каждая из сторон хочет это признать», — констатируется в книге.
Говоря о значении эмоций, Муази указывает, что они отображают степень уверенности общества в себе, которая определяет способность общества восстановиться после кризиса, отреагировать на вызов, адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам. Автор считает, что благодаря роли эмоций в коллективной психологии народов, Китай и Индия имеют большую возможность восстановиться после нынешнего экономического кризиса, чем Европа.
Поскольку эмоции имеют значение, влияют на поведение народов, отношение между культурами, поведение стран, утверждает Муази, то их не могут игнорировать ни политические лидеры, ни студенты истории, ни простые граждане. Хотя составление эмоциональной карты мира может оказаться рискованным заданием, значительно более рискованным будет игнорирование факта, что такой карты не существует, считает автор.
В книге объясняется, почему Восток, в частности, «наибольшая демократия в мире» — Индия и «наибольшая цивилизация в мире» — Китай, больше руководствуется эмоциями надежды, а также какие вызовы стоят перед культурой надежды. По мнению автора, с дальнейшим экономическим ростом Китай и Индия должны воспринять факт, что вслед за могуществом приходит ответственность, а во взаимозависимом мире уважение к международным правилам и нормам является частью ответственности.
Муази считает, что унижение в определенной степени существует среди всех культур и обществ и подобно холестеролу оно принимает хорошие и плохие формы. Определенная степень унижения, которая требует минимальной уверенности и благоприятных условий, может стать стимулом для совершенствования или повышения по социальной иерархии благодаря тяжелому труду. В частности, как отмечается в книге, первое азиатское экономическое чудо 80-х годов частично объясняется ответом на национальное чувство унижения. Такие страны как Южная Корея и Тайвань хотели доказать Японии, бывшей оккупационной стране, что они тоже могут достичь успеха на глобальной экономической арене.
Другой тип унижения без надежды может привести к отчаянию и стремлению мстить, что легко может стать толчком к разрушению. И сегодня такая культура «плохого унижения», пишет Муази, преимущественно присутствует в значительной части арабо-исламского мира, за исключением арабских эмиратов, крошечных городов-государств, которые являются исключением из правил. Политический, экономический и военный упадок Ислама, который начался в XVIII веке, продолжается сегодня. Психологически и эмоционально в мусульманском мире доминирует чувство политического и культурного унижения, а также озлобленное требование признания достоинства. Если традиционный Ислам исключает женщин, то тем самым он обрекает себя на отсталость и упадок. А в более широком значении система, которая наделяет властью религию не может прогрессировать, если доминирующая интерпретация религии враждебна к современности и изменениям, отмечает Муази.
Тем временем доминирующей эмоцией на Западе, считает автор, является страх как реакция на события и чувства, которые происходят в других местах. «Впервые за более чем два столетия Запад больше не задает тон, и это ощущение нашей уязвимости и нашей относительной потери центральности является самым главным в нашем кризисе идентичности», — отмечает Муази. В то же время он добавляет, что «страх может быть началом надежды. Страх новой войны между Францией и Германией после Второй мировой войны стал решающим фактором создания Европейского Союза. Страх последствий глобального потепления может заставить человечество пойти на шаги, необходимые для сохранения нашей планеты от биологической катастрофы».
Завершая анализ воздействия эмоций на геополитику, автор приходит к выводу: «Все должно меняться довольно радикально, если мы не хотим увидеть коллапс международного порядка и глубокий опасный дисбаланс. И национальные лидеры сами должны быть уверены в том, что статус-кво является рецептом для несчастья». По словам Муази, большинство стран и культур также должны измениться, чтобы сохранить надежду и выйти за пределы страха и унижения. В частности, для Азии перемены означают возобновленное уважение к верховенству права и интеграцию самых бедных слоев населения в основной поток общества. Даже Сингапур должен измениться и принять свежий воздух и дух открытости, если он хочет продолжать привлекать такие необходимые ему региональные и международные элиты.
Касаясь России, автор считает, что она не должна пассивно воспринимать фатальность «восточного деспотизма» в той или иной форме. Россияне заслуживают лучшего, и в какой-то момент они должны сами выбрать для себя в качестве главной задачи цель сокращения разрыва между богатством их художественной и литературной культуры и бедностью политической культуры. Для России продолжение статус-кво в политике также является гарантией падения. Самосохранение для Запада означает восстановление чувства универсальных ценностей. Для Америки это также значит восстановление чувства скромности на мировой арене без углубления в изоляционизм, а также понимание, что в терминах «твердой» и «мягкой» силы Америка больше не будет одинокой. Для Европы самосохранение и перемены будут означать восстановление амбиции стать глобальным игроком, сохраняя главную заботу о нормах и моделях. Для Соединенных Штатов Европы «жажда надежды» должна постепенно заменить «возможности страха». А чтобы это произошло, отмечает Муази, важным является восстановление уверенности в ценности миссии Запада.
По мнению автора, приход весны для Азии не обязательно означает, что для Запада наступит темная зима. «Нас ожидает богатая и щедрая осень, если будут выполнены три условия. Во-первых, мы признаем, что эра нашего преимущества завершилась. Во-вторых, мы будем принимать и будем учиться на успехах других. В-третьих, возможно, это самое важное, мы останемся верны нашим ценностям. Наше отличие заключается в нашей уникальной марке универсализма, нашего глубокого уважения к верховенству права и нашей заботе о социальном и экономическом равновесии. Если мы объединим новую скромность и возобновленную уверенность в наши ценности, тогда все возможно, и осень Запада не обязательно будет синонимом падения Запада», — считает Муази.
Он убежден, что знания об эмоциях других культур будут становиться все более актуальными. «Эмоциональные границы мира стали такими же важными, как и географические. И их нельзя механически сравнить. Со временем составление эмоциональных карт станет таким же легитимным и обязательным, как фиксация на карте географических реалий. Культурное и историческое понимание отличий и сходства с Другим является важным основанием для более толерантного мира. Следовательно, изучение истории и культуры будет обязательным в любых программах международных студий», — утверждает автор. Он признается, что главной задачей его профессиональной жизни было — как примирить этику и геополитику.
Справка «Дня»
Доминик МУАЗИ — учредитель и старший советник Французского института международных отношений (IFRI). Он ведет колонку для The Financial Times и является корреспондентом журнала Foreign Affairs.
