В этот месяц 40 лет назад началась Культурная революция Мао, и все же, несмотря на уже 20 летнюю экономическую либерализацию, ее ущерб остается запретной темой. Сегодняшнее правительство не осмеливается мужественно встретиться лицом к лицу со своим собственным опытом прошлого и моральной ответственностью. Спустя три десятилетия после окончания Культурной революции, так и не начался национальный самоанализ, который так необходим Китаю.
Конечно же, Коммунистическая партия сочла Культурную революцию «катастрофой», что было обусловлено доминирующим общественным мнением. Но правительство Китая позволяет обсуждать Культурную революцию только в рамках этой официальной структуры, подавляя какие-либо неофициальные суждения. Распространенный официальный вердикт, а так же использование Линь Бяо (вице- президента Мао Цзэдуна и предполагаемого наследника, который против него и восстал) и «Банды четырех» в качестве козлов отпущения, затеняют преступления Мао и партии так же, как и значительные недостатки в системе.
Таким образом, ключевые фигуры Культурной революции — те, из-за кого произошло так много бессмысленного насилия — либо затаились в тишине, либо предпринимают попытки лживой самообороны. Большинство жертв также используют различные оправдания, чтобы не копаться в своих воспоминаниях. И те, кто преследовал, и те, кого преследовали, желают говорить только о том, что они являлись жертвами.
Например, фанатичное движение Красных охранников охватило практически всю молодежь подходящего возраста. И все же все они, кроме нескольких старых Красных охранников, хранят молчание, говоря, что «об этом не стоит вспоминать». В первые дни Культурной революции основанное в Пекине Союзническое движение, состоявшее из детей руководящих кадров партии, совершало ужасающие насильственные действия под таким лозунгом: «Если отец — герой, то сын — хороший человек; если отец — реакционер, то сын — яйцо черепахи».
Но в воспоминаниях этих буйных членов передовых отрядов прошлого на первый план выдвигаются только или их юная страсть и чистый идеализм, или страдания их самих и их родителей. Они не упоминают свои собственные варварские нападения, вандализм, грабежи и незаконные расправы. Ветераны революции отказываются обсуждать свое высокомерное предположение о «естественной Красноте» или упоминать о том, что их восстание было связано с желанием обрести власть. И что еще хуже, они не выражают никакого раскаяния по отношению к своим жертвам.
Культурная революция затронула весь Китай. От нее пострадало так много людей, что подсчитать точное число жертв очень сложно. Еще сложнее подсчитать число преследователей. И лишь немногие задумываются и приносят свои извинения. Террор Красных охранников, вооруженные бои между повстанческими сектами, группы, собранные для «чистки» социальных классов, а также всю кровавую резню в Китае оставляют без внимания, чтобы стереть их из памяти. Официальный запрет препятствует ответной реакции, а человеческая слабость и личный интерес карьеристов из тех людей, участвовавших в событиях, создают дополнительную поддержку официальному запрету.
Возьмите, к примеру, Йе Хиангжен, дочь старшего генерала Йе Цзиньиня, которая однажды обсуждала влияние событий Культурной революции на ее семью по телевидению. Во время раннего периода Культурной революции она играла две роли: роль дочери китайского полевого маршала и роль лидера бунтовщиков в столичной Школе искусств. Она жаловалась на то, что в то время была «слишком известной», «слишком активной» и «слишком значимой», и в подробностях рассказала о том, как жена Мао — Цзян Цин — преследовала семью Йе и как дети Йе попали в тюрьму. Но она сказала только 58 слов о своей карьере в качестве лидера Красных охранников, без каких-либо деталей или объяснений того, как она к ним присоединилась, в каких акциях она принимала участие и была ли она вовлечена в «физическую борьбу» или преследования других людей.
Призыв к людям, которые применяли насилие и преследовали других, чтобы они проанализировали свои действия и раскаялись, не означает наложение юридической ответственности и моральное осуждение. Но, по крайней мере, это восстановило бы правду о Культурной революции и помогло подвести итоги ее уроков, чтобы избежать ее повторения. Что еще более важно, так это то, что восстановление правды противостояло бы традиционному китайскому инстинкту винить во всех бедах внешние силы и могло бы привести к духовному прозрению людей, активно пытающихся найти ценности в зарождающемся новом Китае.
Человек, на котором лежит наибольшая ответственность за катастрофу Культурной революции, это, конечно же, Mao, и все же он остается спасителем Китая. Дети старших партийных руководителей Мао, которые наслаждались огромной популярностью во время Культурной революции, теперь являются основными бенефициариями сегодняшних экономических реформ.
Но с китайской жизнью, искаженной тяжестью лжи и уловок, это продолжающееся молчание виновных только переносит расплату на общество в целом. Поскольку одно поколение за другим продолжает жить в отрицании, ложь разъест все, к чему прикоснется. Китайский народ больше не будет знать, что такое персональная честность или историческая правда, и он неоднократно будет использовать их неправильно, упускать или отказываться от исторических возможностей.
Культурная революция не закончится до тех пор, пока она остается неясной. Если историческая правда не была восстановлена, то из нее не могут быть извлечены уроки. Никакое материальное процветание не сможет сделать Китай здоровым обществом без так необходимой оценки прошлого.
Лю СЯОБО — литературный и политический критик, президент китайского отделения Пен-клуба.
