Обычно по всей России 1 сентября как начало учебного года отмечается торжественно, прежде всего, для первоклассников. Семьи, празднично одетые, сопровождают детей в школу. «День знаний» — традиционно радостный, праздничный день. Но в это 1 сентября в Северной Осетии, автономной республике в составе России на Кавказе, школы были закрыты, милиция и силы безопасности были приведены в состояние полной боевой готовности. Начало учебного года было перенесено в Северной Осетии на 5 сентября.
А в североосетинском городке Беслан с того самого 1 сентября 2004 г. нормальное существование прекратилось. В тот день отряд из 32 террористов, в большинстве своем жители соседних республик Ингушетия и Чечня, захватили в бесланской школе 1120 заложников. В течение трех дней заложники находились во власти террористов. В результате погиб 331 человек, в том числе 186 детей. Сотни заложников были ранены, часть из них тяжело.
Беслан, год спустя. Милиция и сотрудники спецслужб контролируют машины, подозрительными взглядами окидывают приезжих, предполагая опасные сюрпризы. На Северном Кавказе не стало спокойнее. На северной окраине Кавказа перемещаются вооруженные боевики, как и прежде, зачастую более профессионально обученные, чем милиция. Неделю назад в результате покушения едва не погиб премьер-министр Ингушетии.
На той же неделе в ходе розыскных действий был убит офицер милиции. Этот человек, являясь сотрудником службы внутренней безопасности МВД, одновременно работал на лидера чеченских боевиков Шамиля Басаева. Басаев взял на себя ответственность за нападение на школу в Беслане, а несколько дней назад он назначил себя «вице-премьером» подпольного чеченского правительства.
Российские спецслужбы, анализирующие действия Басаева силами сотен экспертов, однако не могут его поймать, вызывают у многих граждан, в том числе и в Беслане, сомнения в эффективности государства. При этом российский президент Владимир Путин после бесланской трагедии пообещал, что впредь все будет иначе. В своей речи по телевидению 4 сентября Путин сказал: «Мы проявили слабость. А слабых бьют». Террористы, говорил президент, ведут «тотальную, жестокую и широкомасштабную войну» против России. В то же время мировой опыт показывает, что такие войны не заканчиваются быстро». Поэтому необходимо создать «значительно более эффективную систему безопасности», но главное — это мобилизация нации против вездесущей угрозы.
Год спустя ничего этого практически не видно. И хотя каждую неделю силы безопасности докладывают об «уничтожении» участников и местных предводителей чеченских боевиков, однако вооруженные сепаратисты продолжают привлекать в свои ряды молодых боевиков не только в Чечне, но и в соседних автономных республиках России — Дагестане и Кабардино-Балкарии.
Как регулярное «исчезновение» молодых чеченцев и ингушей, которых российские спецслужбы подозревают в поддержке вооруженного подполья, так и московское «восстановление» Чечни продажными пустозвонами, мобилизует новых мятежников. Мнимые помощники в восстановление безнаказанно обогащаются сами, в то время как чеченская столица Грозный и через 6 лет после военного похода Москвы лежит в руинах.
Чеченское вооруженное сопротивление далеко отошло от романтических представлений о свободолюбивых повстанцах, которыми когда-то восхищались поэты, а сегодня — союзы в защиту малых народов, которым грозит уничтожение. В июле лидер чеченских боевиков пытался оправдать теракт в Беслане тем, что в войне против России «нет границ допустимого», и что «русские еретики» давно перешли эти границы.
Мовлади Удугов, министр пропаганды подпольного чеченского правительства, оправдывает эскалацию террора, якобы, «геноцидом чеченского народа». Пропагандистский тезис о «геноциде», проводимом Россией, абсурдный уже с точки зрения значительного роста населения Чечни, широко распространен среди чеченцев. Этот удобный тезис великолепно подходит для найма новых поколений закладчиков бомб и захватчиков заложников. При этом движущей силой российской политики на Кавказе является не воля к этническим чисткам, а имперское заблуждение, что чеченцев можно сделать законопослушными гражданами России.
Особую ненависть лидеры чеченских экстремистов испытывают к Осетии, «чье население принимает участие в агрессии против Чечни», — пышет злобой Удугов, находясь в одной из арабских стран. Осетинам, кавказскому народу, исповедующему христианство, приходится дорого платить за свою лояльность к России. Неоднократно еще до трагедии в Беслане, как предполагается, чеченские бандиты организовывали взрывы в Северной Осетии. 700000 осетин являются самым большим препятствием для исламских стратегов, стремящихся превратить Кавказ в «халифат» для создания плацдарма мусульманских экстремистов со всего мира.
Граница Северной Осетии с Чечней и Ингушетией, формально лишь административная, оборудована заграждениями и блокпостами, как государственная граница между двумя враждующими государствами. У тех, кто в эти дни разговаривает с жителями Беслана и других населенных пунктов Северной Осетии, не создается впечатление, что народ на этом «передовом рубеже на юге России» (Путин) чувствует себя сегодня более безопасно, чем год назад. Даже расследование причин трагедии Беслана почти не продвигается вперед. Ни генеральная прокуратура, ни два парламентских комитета — в Северной Осетии и в Москве — пока не представили результатов своих расследований.
Московская комиссия неоднократно, главным образом под нажимом генеральной прокуратуры, откладывала запланированное обнародование своего отчета. Сейчас оно назначено на октябрь. Своими противоречивыми сведениями генеральная прокуратура вызывает большие сомнения в своей компетентности и искренности. Так, до сих пор однозначно не сказано, сколько человек из 31 убитого террориста идентифицировано. Неизвестно также, в какой момент последнего дня трагедии по школе начал вестись обстрел танками и стали применяться огнеметы. Пострадавшие подозревают, что в результате применения этого оружия могли погибнуть заложники. Об этих болезненных вопросах шла речь, когда 2 сентября Путин принимал делегацию организации пострадавших в результате захвата заложников — «Матери Беслана».
В центральную, московскую, комиссию по расследованию, входят депутаты Государственной думы и Совета федерации, в основном преданные Кремлю. В соответствии с этим, составлены и предварительные «рекомендации», содержащиеся в секретных рабочих документах комиссии. Они находятся в распоряжении журнала «Шпигель». В них предлагается отменить мораторий на смертную казнь, — необходимо, чтобы террористов можно было казнить. «Зону антитеррористической операции», пока ограниченную чеченским районом военных действий, следует распространить на «республики Ингушетия, Дагестан и Северная Осетия». Государство, к тому же, должно создать новый «орган по аккредитации», чтобы в кризисных ситуациях «присматривать» за журналистами.
Пока председатель комиссии по расследованию Александр Торшин не комментировал эти предложения. Однако его комиссия, как он говорит без ложной скромности, будет «не хуже, чем комиссия США, расследовавшая 11 сентября».
Торшину, бывшему сотруднику президентской администрации, до сих пор удавалось не допускать неприятных вопросов к верхушке ФСБ и МВД. Но в ближайшие недели делать это станет труднее. Поскольку председатель североосетинской комиссии по расследованию, Станислав Кесаев, заместитель председателя регионального парламента, обвиняет генеральную прокуратуру в логике отрицания.
И он спрашивает, почему министр внутренних дел Рашид Нургалиев и Николай Патрушев, руководитель службы внутренней безопасности — ФСБ — в течение трех дней, когда разворачивалась драма с захватом заложников, не появлялись ни в кризисном штабе, ни еще где-либо. Многого они бы в те трагические дни сентября прошлого года не сделали. Потому что в неопубликованных документах московской комиссии по расследованию, которыми располагает «Шпигель», говорится, что во время операции в Беслане «не соблюдался принцип сплоченности» милиции, спецслужбы и армии. Кризисный штаб возглавлял руководитель ФСБ по Северной Осетии. После операции этого человека заменили, и с тех пор его больше не видели.
