Украинская оранжевая революция была российским 11 сентября, а ее результатом стала убежденность Москвы в том, что Европейский Союз является ее главным стратегическим соперником. «Политическая индивидуальность советской власти, какой мы ее знаем сегодня, — написал в феврале 1946 года Джордж Кеннан в своей ставшей ныне широко известной длинной телеграмме от «мистера Икс», — является продуктом идеологии и обстоятельств». Политическая индивидуальность российской власти, какой мы ее знаем сегодня, в октябре 2005 года, является продуктом отсутствия идеологии... и обстоятельств. Бес прячется в обстоятельствах.
«Оранжевый триумфализм» на Западе, последовавший за сменами режимов в Грузии и Украине, воспринимает падение влияния России на постсоветском пространстве как необратимое. В наши дни демократических триумфалистов занимают единственно вопросы, сколько еще недель продержится Александр Лукашенко и где произойдет следующая «цветная революция».
Мне представляется, что этот подход единого сценария есть ничто иное, как принятие желаемого за действительное, при котором недооценивается уязвимость новейших «новых демократий» и не принимается в расчет стратегическое стремление России трансформироваться из державы status-quo в ревизионистскую державу на территории Содружества независимых государств. Возможно ли, что в среднесрочной перспективе Россия Владимира Путина станет самым крупным бенефициарием цветных революций, а «новая» Европа — самым крупным проигравшим? Существуют убедительные признаки того, что Россия взяла на вооружение подход «поддержки демократии» и начала инвестировать в развитие инфраструктуры неправительственных организаций как важных инструментов дестабилизации прозападных правительств и восстановления влияния в таких местах, как Украина.
Появлению кардинально новой ситуации на постсоветском пространстве способствуют три фактора:
— высокие цены на энергоносители, в особенности на нефть;
— кризис «мягкой силы» ЕС после отказа французов и датчан проголосовать за Европейскую конституцию;
— влияние украинской оранжевой революции на политическое мышление России.
Первое: нынешний энергетический кризис создает для России великолепную возможность трансформироваться из умершей военной сверхдержавы в новую энергетическую сверхдержаву. Благоприятные для Москвы цены на нефть дают российскому правительству финансовые ресурсы и международное влияние для того, чтобы проводить активную внешнюю политику в своем «ближнем зарубежье».
Второе: влияние конституционного кризиса в ЕС на соседей Брюсселя предсказать нетрудно. Появление расширившегося ЕС, который де-факто закрыт для стремящихся в него украинцев, грузин, молдаван или белорусов, создает простор для российской «мягкой силы» и снижает привлекательность варианта «европеизации».
Третье: и наименее понимаемое, это то, что оранжевая революция в Украине была российским 11 сентября: она оказала революционизирующее воздействие на российское внешнеполитическое мышление.
В предшествовавшие оранжевой революции дни Россия проявляла тенденцию рассматривать ЕС как благожелательного соперника и стратегического союзника в своем стремлении к многополюсному миру. В посторанжевой реальности сегодняшнего дня ЕС является главным соперником России. Это внезапное изменение точки зрения объяснить нетрудно. ЕС — единственная великая держава с неопределенными границами. Что еще более важно, ЕС — который Москва прежде считала инструментом реализации внешнеполитических замыслов Парижа— Берлина (и, следовательно, преградой для руководящего присутствия Соединенных Штатов на континенте) — сегодня рассматривается как инструмент реализации амбиций Вашингтона и Варшавы.
Поэтому не удивительно, что маргинализация ЕС как внешнеполитического актера и обход «новой» Европы становятся главными целями новой российской политики. Москва сфокусируется на двусторонних отношениях с ключевыми европейскими игроками — Парижем, Берлином, Римом и Лондоном — и сделает все от нее зависящее, чтобы не допустить принятия какой-либо единой европейской политики в отношении постсоветского пространства.
ИМПЕРИЯ ПОЛИТТЕХНОЛОГОВ
В ходе причудливого поворота истории политтехнологи, например Глеб Павловский и его круг, — люди, «напартачившие» в Украине — вдруг превратились в главных бенефициариев новых посторанжевых настроений в Москве. «Утрата Киева» вознесла этих политтехнологов на командные высоты в процессе выработки внешней политики России.
В марте 2005 года президент Путин создал в своей администрации специальный департамент по продвижению влияния России на постсоветском пространстве. Руководить новым департаментом был назначен сдержанный Колеров, хорошо известный политтехнолог и до недавних пор заместитель Павловского в Фонде эффективной политики. Вопреки всем предсказаниям, эта группа лиц имеет большее, чем когда-либо в прошлом, влияние, когда дело касается выработки стратегии президента Путина в отношении ближнего зарубежья, и они являются доминирующим голосом в нынешних публичных дебатах по вопросу «что теперь делать России».
Влияние политтехнологов на политику России в своем ближнем зарубежье сегодня сопоставимо разве что с влиянием неоконсерваторов на американскую внешнюю политику в период сразу после 11 сентября. Павловского и его партнеров ненавидят и высмеивают в московских либеральных кругах, но у них есть идеи — и их идеи лежат в основе теперешнего посторанжевого консенсуса в России.
Для Запада обязательно серьезно воспринимать политтехнологов, когда дело касается его политики в отношении России. В кремлевской среде, где господствуют посредственные аппаратчики, гражданские чиновники с ка-гэ-бэшными умонастроениями, оставшиеся в душе преданными КГБ офицеры и безжалостные политики от бизнеса с темным прошлым, политтехнологи воспринимаются как люди с другой планеты.
Они являются выходцами из среды интеллигенции и мира альтернативной культуры. Они читают книги; они также пишут книги. Они исключительно циничны, но также в большой мере изобретательны (Глеб Павловский сыграл критически важную роль во внедрении интернета в российскую политику). Они не хотят «подавлять демократию», но просто играют с нею, «употребляя» демократию — и «злоупотребляя» демократией — в собственных целях. Они являются антизападными «западниками», бывшими либералами, антикоммунистами, либеральными империалистами и людьми, воистину верующими в ценности и долговечность управляемой демократии, которая определяется как тонкая комбинация мягкого подавления и жесткого манипулирования.
Большинство политтехнологов в той или иной мере испытали на себе западное влияние и в своей нынешней работе они используют многие из тех инструментов, которыми их обучили владеть на Западе. Их взгляд на политику совершенно элитарный. Это странная смесь французского постмодернизма, диссидентского маньеризма, ка-гэ- бэшного инструментализма и постсоветского цинизма в сочетании с деловой эффективностью и традиционным русским патетическим стилем. Они верят в демократию, но их истинным убеждением является не представительная, а управляемая демократия. Это новое поколение строителей империи.
Многие аналитики феномена политтехнологов имеют склонность ограничивать их либо ролью циничных политических консультантов, посвятивших себя грязным избирательным трюкам, либо ролью руководителей бесстыдных агитпроповцев, которых они готовят в качестве групп поддержки политики правительства [действительно проницательный анализ этого феномена можно найти в книге Эндрю Вильсона «Виртуальная политика: Фальсификация демократии в постсоветском мире» (Andrew Wilson, «Virtual Politics: Faking Democracy in the Post-Soviet World», Yale University Press, 2005)].
Вышеупомянутая интерпретация глубоко ошибочна. Это люди, идеи и инфраструктура (аналитические организации, информационные агентства, органы массовой информации), наиболее доходчиво формулирующие новую политику, которой должно следовать российское правительство в период до 2008 года. Политтехнологи — не просто инструмент путинской политики: они являются источником этой политики. Именно то, что они переместились в главное русло российского процесса выработки политики, определяет новый характер политики Москвы в ближнем зарубежье.
ПРОЕКТ ПОЛИТТЕХНОЛОГОВ
В 2003 году Анатолий Чубайс — когда-то ведущий голос в лагере российских либералов (а не единомышленников Павловского) — объявил проект строительства российской либеральной империи как единственный жизнеспособный проект для обеспечения выхода на рынки и осуществления демократических реформ в СНГ. География этой империи включала в первую очередь Украину, Беларусь, Казахстан и Молдову и в меньшей степени также кавказские республики и среднеазиатские республики.
Империю предлагалось создать в структурных рамках СНГ, а лидирующая роль России должна была базироваться не столько на военной мощи России, сколько на ее «мягкой силе»: энергетике, присутствии российского бизнеса, ностальгии по советской эпохе, российском культурном влиянии и господстве русского языка. За проектом либеральной империи стояло не особенно скрываемое предположение, что Запад его одобрит.
Чубайс предложил Западу сделку: Запад признает сферу влияния России, а в обмен получает свободный рынок и возможность демократических (или, по меньшей мере, стабильных) России и окружающего региона. На тот случай, если бы проект либеральной империи вызвал истерику среди соседей Москвы, Чубайс имел наготове ответ: «Истерику лучше всего лечить шоком, а я пользуюсь репутацией шокового терапевта».
Оранжевая революция погубила этот проект. На смену ему пришла новая стратегия строительства империи, где Россия стремится трансформироваться из державы, выступающей за status quo, в державу, выступающую за перемены на постсоветском пространстве (Соединенные Штаты предприняли аналогичную трансформацию на Ближнем Востоке после 11 сентября).
Россия, согласно этому видению, перестанет быть заложницей своих лояльных или полулояльных клиентов вроде Эдуарда Шеварднадзе и Леонида Кучмы. Новая политика, за которую ратуют политтехнологи, освобождает Кремль от зависимости от местных постсоветских элит. Москва, таким образом, сможет свободно создавать собственную политическую опору на основе мобилизации этнических русских, экономического присутствия России, а также роли России как рынка труда на крайний случай для евразийских обществ.
Стабильность и сохранение территориальной целостности постсоветских государств больше не являются главными целями политики Москвы. Зарождающаяся новая стратегия России — искаженное эхо модели «повстанцы без оружия», которую впервые использовали молодежные движения в странах, расположенные к западу и к югу от нее — базируется на экспорте собственного варианта демократии и создании пророссийских фракций в постсоветских обществах. Главной целью этой политики является развитие эффективной инфраструктуры идей, институтов, сетей и органов массовой информации, которые смогут воспользоваться предсказуемым кризисом нынешних режимов «оранжевого» типа для восстановления своего влияния не просто на уровне правительства, но также и на уровне общества. Россия не станет воевать с демократией в этих странах. Россия будет сражаться за демократию — за свой сорт демократии.
Политика Москвы ставит гражданское общество во главу угла своей стратегии возвращения. Как считает один из политтехнологов Сергей Марков, революции ХХI века будут революциями неправительственных организаций. Они не имеют единого координационного центра или общей идеологии; их планируют и осуществляют в очень публичной манере. «Революции неправительственных организаций — это революции в век глобализации и информации, — пишет Марков. — Всякий, кто хочет участвовать в политике ХХI века, должен создать собственную сеть неправительственных организаций и снабдить их идеологией, деньгами и людьми».
Создание сети неправительственных организаций под контролем России — аналитических организаций, медийных организаций, центров развития — в самом деле, составляет суть новой политики этой страны на постсоветском пространстве. Россия позиционирует себя как «экспортера демократии». Московские политики стараются сделать так, чтобы следующая революция — та, которая восстанет против Виктора Ющенко и Михаила Саакашвили — была окрашена в цвет Москвы. И их надежды нельзя считать утопическими.
Перспектива превращения путинской России в главного бенефициария на среднесрочную перспективу антироссийских цветных революций в Тбилиси и Киеве — вовсе не фантастика. Это новая реалия.
Иван КРАСТЕВ, руководитель Центра либеральных стратегий в Софии (Болгария), бывший исполняющий директор Международной комиссии на Балканах во главе с Джулиано Амато
