Чем дальше от знаковых событий 1989 — 1991 года, которые смели коммунистические режимы, тем более настойчиво возникает вопрос роли и места восточно- центральноевропейских стран в системе европейских отношений. Их развитие в зависимости от многих обстоятельств шло по-разному. Одни завершили трансформационные процессы, вторые — в процессе их осуществления, третьи — робко топчутся на месте. Причины известны. Коммунизм, 40 лет терзавший эти страны, до невероятности упростил экономическую константу общественной жизни, заморозил живую струю развития предпринимательской жилки.
Многолетнее отставание в хозяйственной практике и экономической теории привело к тому, что район Центрально-Восточной Европы (ЦВЕ), до сих пор не избавившийся от многих проблем, остается, как и раньше, яблоком раздора между Востоком и Западом, Европой и Евразией, Брюсселем и Москвой. Последняя раздражена потерей позиций, на которых утвердилась после 1945 года. Запад здесь не закрепил окончательно победу, одержанную в холодной войне. Старый тезис — кто контролирует ЦВЕ, тот доминирует в Европе — не утратил свою актуальность. Находясь в зоне активности двух полюсов, ЦВЕ выделяется перманентной нестабильностью, в значительной мере вызванной внешними факторами.
А начиналось все для стран ЦВЕ довольно оптимистично. С началом 90-х годов XX ст. западные доктрины «сдерживания» и «освобождения порабощенных коммунизмом нерусских народов» полностью исчерпали себя. США заявили об отказе от гегемонизма и роли лидера в демократическом мире, провозгласили «равную ответственность» Европы и Америки за европейскую и глобальную безопасность. Большинство стран ЦВЕ декларировали намерения стать членами европейских и евроатлантических структур. 90-е годы XX ст. обещали радужные перспективы, которые, однако, не устраивали Москву, целью которой стало удержание постсоветского пространства в сфере своих интересов. Этому способствовало то, что с исчезновением угрозы со стороны коммунизма, в период НАТО-1 (1949 — 1991 гг.) соединявшей оба берега Северной Атлантики, в западном мире наметился раскол, практически подтвержденный довольно невыразительной реакцией Запада на российско-грузинскую войну 2008 года в форме кратковременного похолодания в отношениях с РФ. А вскоре политика Запада оказалась неожиданной для ЦВЕ, но полностью устраивала Россию. Старая Европа дала понять, что не против видеть Россию миролюбивой в европейских и евроатлантических структурах, а США, в свою очередь, прибегли к перезагрузке американо-российских отношений. Если в основе российской политики Старой Европы просматривались российские энергоносители, сырьевые ресурсы и обширный рынок, то США — вопрос ядерного арсенала РФ, ряд мировых проблем, оставшихся со времен холодной войны.
Развитию такого процесса в значительной мере способствовала политика администрации президента Барака Обамы. И дело не в том, что он решил вернуться к проблеме ядерного разоружения — самой сложной для США и России, которая их сближает и в то же время разъединяет. Ею занимались едва ли не все послевоенные президенты США. России, кроме ядерного потенциала, нечего больше поставить на кон большой политики. Для нее вопрос сохранения ядерного потенциала, подкрепленного богатством энергоносителей, — залог собственного величия. Для США ликвидация российского арсенала даже ценой определенных уступок — это окончательная победа в холодной войне. Однако позитивная в полном смысле этого слова перезагрузка российско-американских отношений может произойти лишь в перспективе одновременно с завершением в России демократических трансформаций. Тогда, когда фактор ядерного противостояния перестанет быть определяющим, наступит нормализация отношений между Россией и США. Хотя сомнительно, чтобы будущие отношения между ними строились на принципах, характерных для больших государств в политике определения параметров мира. В современном мире не все так просто. Слишком уж много появилось ядерных государств, а желающих владеть ОМУ еще больше. Сами же российско-американские отношения давно перестали быть отдельной темой, стали неотъемлемой частью переплетения факторов мировой политики, которой в каждом государстве отведено место в зависимости от его экономической мощи, роли в международном сообществе...
В шагах Обамы навстречу России просматривается и цель Белого дома привлечь Кремль к триединому глобальному центру формирования геополитики: США — ЕС — Россия, где последней отводится роль сырьевого придатка западного тандема и в то же время вспомогательного орудия давления на тех членов мирового сообщества, которые ведут себя «неправильно» (Иран, Северная Корея). Новым внешнеполитическим проектом Вашингтон надеется сохранить единство евроатлантического сообщества и отвлечь внимание Кремля от попыток расколоть его. В такой новой модели безопасности кое-кто видит отход от НАТО-2 — НАТО безопасностного образца после 1991 г. Не является здесь посторонней и рекламируемая Россией новая система антинатовской европейской коллективной безопасности. Хотя надуманность российской идеи очевидна и не требует разъяснительных комментариев.
В непростой системе отношений между ЦВЕ и Россией США склонились на сторону Кремля. Предыдущий американский курс на реализацию доктрины «равных возможностей» и поддержку демократии на постсоветском пространстве претерпел серьезную модификацию, в результате чего для евро-евразийского мира замаячила перспектива новой конфронтации. Вот здесь, казалось бы, должно было прозвучать слово Старой Европы. Однако, по известным причинам, она фактически солидаризировалась с американской центрально-восточноевропейской политикой. Главная из них видится в том, что дело объединения Европы не доведено до конца, и пространственные объекты для ведения политики ревизии последствий событий 1989—1991 гг. остаются открытыми, что и используется Россией.
Новые подходы США и Старой Европы к России и ЦВЕ выражаются, прежде всего, в расхождениях относительно назначения и роли НАТО. С концом коммунистического экспансионизма внутри НАТО стали проявляться центробежные тенденции, вызванные устремлениями его определенных групп или отдельных членов, которые стали рассматривать Альянс как орудие решения своих собственных проблем. Так, США считают целесообразным направить его мощь на борьбу с международным терроризмом и перенести военные и политические акценты на неевропейские театры (Афганистан, Ближний Восток), а также на нетрадиционные угрозы: киберзащита, наркобизнес и тому подобное, видят его орудием собственного глобализма. В этом смысле их не устраивает обязательность единогласного принятия решений, что затягивает время ответа на вызов. Такие могущественные страны Европы, как Германия и Франция, выступают против диктата США, за расширение, в том числе и в рамках НАТО, «сотрудничества и баланса с Россией», за участие ООН, ОБСЕ в решении проблемных вопросов. Как видим, между двумя группами старых членов НАТО возникли серьезные трения.
Западная политика сотрудничества с Россией могла бы приветствоваться на постсоветском пространстве при условии реализации в полном объеме концепции «равных возможностей». Иначе «мирное наступление» России может обернуться нарастанием тревоги и неуверенности у бывших вассалов Москвы. Они боятся, что за кулисами выстроенных собственных целей страны первых двух групп, в случае чего, просто «кинут» их. И хотят быть уверенными в надежности системы коллективной безопасности, а существующую границу НАТО отодвинуть еще дальше на восток за счет принятия в Альянс Грузии и Украины, нынешняя внешнеполитическая ориентация которой, казалось бы, перечеркнула какой-либо интерес к себе со стороны Союза, что стало следствием не только многолетнего хождения Киева в Европу через Москву. Уже почти два десятилетия очередная смена власти в Украине вызывает разворот внешнеполитических приоритетов и ориентационных векторов на 180 градусов, что является опасным кульбитом для неокрепшего государственного суверенитета. Причина: место национальных заняли мировоззренчески противоречивые корпоративные интересы — идеологические и маргинальные.
Провозгласив внеблоковость, возможно, как переходный этап в переориентации с НАТО на ОДКБ, Киев вернулся к «челночной политике» между Брюсселем и Москвой, углубляя недоверие с обеих сторон. Это усилило беспокойство стран ЦВЕ, поскольку активизация реинтеграционных планов России воспринимается как наступление на основы демократии, которая там активно имплементируется, на их национальные интересы, о чем бы ни шла речь: оборона, политика, энергетика. Они не доверяют России и хотят, чтобы это было зафиксировано в новой стратегической концепции НАТО, что идет вразрез с пророссийской позицией Германии и Франции. А отодвигания границы еще дальше на восток, чтобы «не раздражать Россию», не желают атлантисты во главе с США. В Европе начинают понимать, что нынешнее безразличие к Украине, важному компоненту европейской стабильности, зашло слишком далеко и ее возможная потеря приведет к ухудшению баланса сил и усилению негативных тенденций, которые захватят не только ЦВЕ. В Брюсселе заговорили о необходимости новых идей для укрепления единства НАТО.
От саммита, прошедшего 19 — 20 ноября 2010 г. в Лиссабоне, каждый ждал решения своего актуального вопроса: улаживания расхождений между США и Европой, признания выхода Альянса за пределы зоны североатлантической ответственности, оценки внешнеполитического реверса Украины; а все вместе — принятия новой стратегической концепции НАТО и определения вызовов XXI ст. как объединительных стимулов укрепления коллективной безопасности и обороны, сотрудничества с международными организациями. Если в НАТО-2 во вред общим целям резко выделились национальные интересы, то в НАТО-3 их попытаются согласовать с общими, найти приемлемый баланс между одними и другими. Предметно это выразилось как в уверении ЦВЕ в нерушимости уставных обязательств НАТО, так и в очередной попытке привлечь Россию к сотрудничеству, в намеченном кругу которого для нее интересны противоракетная оборона, борьба с терроризмом и пиратством, нераспространение ядерного оружия. В конце концов, ожидания сбылись. Важным моментом саммита видятся усилия по преодолению стратегического недоверия между Западом и РФ на основе привлечения последней к европейским ценностям (уже в который раз!), к сотрудничеству и убеждения в отсутствии опасности для нее со стороны НАТО, создания общей ПРО. В работе саммита впервые в истории НАТО принял участие президент России.
Запад ждет встречных ходов России. Как быть с ее военной доктриной, определяющей НАТО как угрозу? Какой формат в рамках новых идей НАТО приобретут российско-украинские отношения? Чем сегодня будут мотивироваться установки Украины не вступать в НАТО, если РФ углубляет сотрудничество с организацией? Если НАТО — не враг, то почему она боится вхождения Украины в Европу: экономическую, безопасностную и т.д.? И что теперь скажет Украина России, если в новых реалиях снова продолжит свой путь в НАТО? Что вполне реально. Кажется, что противоречие между Европой и Евразией (первая не хочет видеть на своих восточных границах еще один авторитарный политический режим, вторая — на своих западных границах проатлантически и проевропейски настроенную демократическую Украину) может быть преодолено. Но главная роль в его устранении принадлежит самой Украине.
Позитивные веяния в западной политике РФ придают смелость и украинским властям. В высоких киевских кабинетах выражаются желания принимать участие в создании европейской ПРО, отдать в ее распоряжение радары в Севастополе и Мукачево, обновить в конце этого года национальную стратегию безопасности Украины, которая стала бы частью безопасности НАТО. Прогон нефти по маршруту Одесса — Броды — знаковая веха в направлении внешнеполитического аверса. Все это можно расценивать и как запоздалое признание поспешности решений о внеблоковости, являющейся лишь временной и рискованной системой балансирования между двумя сторонами — Европой и Евразией. Не свидетельство ли это начала преодоления колониальной психологии боязни оскорбить бывшую метрополию?
Владимир ГАЗИН — доктор исторических наук, професор Каменец-Подольского университета.
