Трагедия — разновидность драмы, основой которой являются острые общественные конфликты, основополагающие проблемы бытия человека, его столкновения с судьбой, обществом и миром. Трагические коллизии приводят к гибели главного героя.
Ядовитый газ для уничтожения собственных граждан впервые применил пролетарский полководец Тухачевский, у которого отсутствовала жалость к восставшим тамбовским крестьянам. Еще одну такую атаку на территории бывшего СССР осуществили немцы для уничтожения партизан, закачав ядовитый туман в Аджимушкайскую каменоломню в Керчи. Сегодня Россия дожила до газового «римейка», моральная и правовая оценка которого является неоднозначной. Статья, которую я предлагаю уважаемым читателям, касается, в первую очередь, медицинских аспектов московской трагедии. Что бы там ни говорили, объективно силовая операция была направлена не на спасение заложников, а на уничтожение чеченцев. Чтобы уберечься от обвинений в субъективизме, я использовал цитаты из текстов, напечатанных в газетах «Известия», «Комсомольская правда» и «Московский комсомолец»; все цитаты подчеркнуты.
ЧЕЧЕНЦЫ
Москва может быть серьезной, грозной, страшной, иногда — доброй или смешной. Однако достойной жалости, на моей памяти, она была только дважды. Впервые — когда фанерный самолетик Руста приземлился на Красной площади, во второй раз — когда 40 вооруженных чеченцев (на выбор: партизан, повстанцев, боевиков, диверсантов, бандитов, террористов) на нескольких авто подъехали к «Норд-Осту» и захватили помещение и заложников. «В Москве у них были помощники. Один из них — работник правоохранительних органов; он задержан и дает показания». Понятно, «помощник» был не один. Российскую столицу чеченцы просто «купили», и ходят слухи, что очень недорого. «Я был уполномочен предложить им все — деньги, самолет, вертолет. Но они требовали лишь одного — вывода войск из Чечни», — сказал Кобзон. Вот комментарии бывших заложников: «Мы были в курсе всего происходящего снаружи. Было очень обидно, когда диктор говорил, что требования террористов невыполнимы. Каково нам было знать об этом, сидеть и ждать собственной смерти... Чеченцы над нами смеялись, говорили: «Смотрите, да вы никому не нужны, ваше правительство о вас не заботится, им начхать на вас!..»(...) Террористка, снабжавшая нас таблетками и женскими средствами гигиены, ни разу никому не отказала в помощи, а когда в зале похолодало, чеченцы попросили наших мужчин снять свои пиджаки и отдать их женщинам. (...) Командовавшего на бельэтаже некоего Аслана мы считали самым гуманным из террористов, подходили к нему со своими проблемами, и он, в принципе, шел на уступки.»
А такими видят чеченцев представители спецслужб: «Это отморозки. Они не хотели денег, их требования были невыполнимы. Они даже не реагировали на призывы своих авторитетов. (...) Решения чеченцев были очень сумбурными: то они иностранцев отпускают, то нет; то говорят, что увезут всех в Грозный, если не будут выполнены их требования, то — непременно взорвут. То они занимали боевые позиции, то расслаблялись. Видно, программы, конкретного плана действий у них не было».
Очевидно прав «посторонний» читатель «Известий»: «При бездарности руководства, за счет профессионализма бойцов нынешний президент выиграл свой следующий срок. Очевидно, что основная причина успеха — низкий профессионализм (даже любительство) и слабая психологическая подготовка боевиков.»
ЗАЛОЖНИКИ
Страх и надежда, ненависть и симпатия являются составными этого психологического коктейля, в котором находились заложники в течении 60 часов. Все это называется «Стокгольмский синдром», о котором мы много читали в последнее время. Его проявления могут быть удивительны. Так, в ноябре 1979 г. в Саудовской Аравии во время штурма правительственными войсками гигантской мечети (Мекка), заложники стали присоединяться к террористам и вместе с ними драться против командос. Полсотни профессионально сделанных интервью с пленниками «Норд-Оста» могут создать прекрасную книгу о величии и низости XXI века. Но я хочу ограничиться несколькими свидетельствами медицинского плана. «Спустя несколько часов после захвата многим женщинам в зале стало плохо. Истерики, сердечные приступы. Они просили разрешения взять лекарства из сумочек, брошенных в проход. Чеченцы разрешили. Не мешали они и работе находившейся среди заложников женщины-врача, которая пыталась помочь больным. (...) Пока не иссякли запасы в буфете Дворца культуры, чеченцы приносили оттуда воду, желе, пирожные. Мы здесь же отдавали все детям. Лично мне не хотелось ни есть, ни пить. На черный шоколад я, наверное, очень долго вообще не посмотрю. Я его и раньше не любила, но там заставляла себя съесть хоть кусочек, ведь это хороший источник энергии. Когда закончилась минералка, мы в бутылки набирали воду из- под крана в туалете (...) Вскоре после захвата люди захотели пить. Тогда чеченцы начали приносит минеральную воду и соки из театрального буфета. Они пускали бутылки по рядам. Каждый делал по нескольку глотков и передавал соседу. Когда запасы буфета закончились, чеченцы собрали пустые бутылки и стали наполнять их обычной водой из-под крана. Вода была все время, мы не испытывали жажды.»
Для оценки того, что происходило на самом деле, много значат слова Г. Васильева, продюсера театрального представления «Норд-Ост», к которому чеченцы прислушивались в отношении хозяйственных дел — кабелей, ламп, туалетов и тому подобное. «Было много вопросов по связи. Я все время пытался связать напрямую чеченцев с нашим штабом. Вскочил человек, помчался куда-то... а вместе с ним ранили двоих человек. И вот я тщетно дозванивался до властей. Дикий случай, когда мы не могли вызвать «Скорую помощь», поскольку ни у нас, ни у чеченцев не было контакта со штабом. Тот номер, что мы знали, был постоянно занят. И вот два человека лежали полтора часа, истекая кровью.» И далее о том, что многократно было сказано и написано относительно последних минут перед штурмом. «Я слышал, что штурм начали, потому что якобы стали расстреливать заложников. Это официальная точка зрения власти. Хочу сказать, что никаких расстрелов не было ние разрешено только при условии, что в операционной есть современные средства реанимации (в частности, аппаратура для искусственного дыхания). Дозы обезболивающих наркотиков должны находиться выше порога эффективности (иначе не произойдет обезболивания), но как можно дальше от «порога смерти». Этот диапазон для каждого индивидуален; начиная «нормальный» наркоз, врачи должны быть готовы к всему. Точная дозировка наркотических веществ, подаваемых в большое помещение через вентиляцию, невозможна, а об учете индивидуальной чувствительности нечего и говорить. Представьте себе, что всем заложникам — мужчинам и женщинам, детям и пожилым людям, пьющим и трезвенником, подавленным и возбужденным — пришлось выпить бутылку водки. Именно таким был зрительный зал после того, как «Альфа» закончила стрельбу и начала спасительные действия. А теперь представьте себе 750 критически «пьяных» заложников, само количество которых тре
О голоде и о жажде в тех проявлениях, которые можно было бы назвать клиническими, говорить не приходится. Если бы у чеченцев был свой врач, и если бы — не приведи Господи — этим врачом был я, то именно так (вода без ограничений и шоколад) решал бы эту проблему; разве что обратился бы в Штаб с просьбой о каком-то дезодоранте для «оркестровой ямы». Так или иначе, ссылка на то, что газовое «спецсредство» само по себе было достаточно приятным, а тяжелые отравления и гибель заложников случились из-за обезвоживания и голодания, — неправда. Жаль, что услышать ее пришлось не только от политических адвокатов Кремля, а и от коллеги — министра здравоохранения РФ г. Ю. Шевченко. Трудно быть министром...
ШТАБ
От помещения, из которого уважаемые люди в мундирах и гражданском контролировали течение событий, к «Норд —Осту» намного ближе, чем к Кремлю. Но нет оснований сомневаться, чьи интересы для «штабистов» были ближе. Если одна часть руководящего ядра заботилась о практических делах (в первую очередь — о подготовке силовой операции), то другая пускала туман и ждала. «Чтобы хоть как-то сбить накаляющиеся страсти, Валентина Матвиенко говорит «ложь во спасение» участникам антивоенной демонстрации: «Президент принял решение, и вывод войск из Чечни уже начат!»... Не знаю, поверили ей или просто очень хотели поверить, но обстановку это несколько разрядило. (...) Теперь, когда на смену эмоциональному накалу приходит возможность холодного анализа, становится ясно: власти с самого начала были нацелены на силовое решение создавшейся ситуации. И различными путями искали повод вызвать соответствующую реакцию у захвативших Театральный центр. Вначале это были представители казачества, которых в качестве «пробного шара» запустили для переговоров. Какие из казаков переговорщики, думаю, поймет любой.» А кому это не понятно, пусть перечитает «Казаки» Л. Толстого. — одни угрозы.» Так был выбор у Штаба (и Кремля), или выбора не было, а штурм стал срочной необходимостью? Вот еще одно свидетельство. «Все время работал телевизор, поэтому мы знали, что о нас говорят. Оказывается, нам передавали горячую еду. Не было никакой еды. И никого там не расстреливали. И еще очень многое из того, что говорят о происходящем, неправда». О том, что никаких «плановых» расстрелов чеченцы не начинали, знали и Штаб, и Кремль. Хотя, понятно, психологическое напряжение в театральном зале и за его пределами росло.
Шли только третьи сутки из тех семи, на протяжении которых у захватчиков не было намерений начинать экзекуции. У каждой стороны были собственные планы. Вспоминает заложница: «Примерно в три часа ночи нам сообщили, что на переговоры с чеченцами должен приехать Казанцев. Они очень обрадовались и сказали: мол, если переговоры закончатся успешно, то часам к одиннадцати утра нас отпустят. Я поняла, что могу хоть немного отдохнуть от постоянного ожидания смерти». До штурма оставалось два часа.
МЕДИЦИНА КАТАСТРОФ ИЛИ КАТАСТРОФА МЕДИЦИНЫ?
Исходя из того, что официально провозгласили в Москве и о чем свидетельствуют неофициальные источники, спецсредство «Колокол — 1», использованное для газовой атаки, состоит из Фторотана и производных Фентанила. По всей вероятности, речь идет о комбинации, одни составляющие которой вызывают быстрый наркотический сон, а другие углубляют его и позволяют продливать обморок на время, необходимое для штурма. Фентанил используется как обезболивающее средство в современной медицине, а Фторотан из-за токсичности давно не используется. В свое время его применение в СССР позволяло врачам-анестезиологам получать дополнительных 25% к зарплате и бесплатное молоко. Как любые средства для наркоза, Фентанил и Фторотан могут вызывать осложнения и смерть. Их применебует неуклонного соблюдения законов ОТМС (организация и тактика медицинской службы в условиях боевых действий или катастроф). Что на самом деле произошло, рассказывают участники.
Д. КИРТАДЗЕ (главный врач госпиталя для ветеранов войны, расположенного в 50 м от «Норд-Оста»): «Пошел поток заложников. А в корпусе всего четыре тихоходных лифта. Я побежал к спецназовцам. И бойцы на руках, на каталках поднимали на этажи больных. Многие были совсем плохи. Десятерых привезли с полной остановкой дыхания, в состоянии клинической смерти. Одного сумели «завести», а девятерых реанимировать не удалось. Если честно, мы готовились к взрыву.»
И. СТЕПАНОВ (водитель автобуса): «Прямо к крыльцу, где лежали люди, подъехать было невозможно — нас сбоку подпускали. Носили все — и спецназовцы, и спасатели. Когда людей разложили и на сиденьях, и в проходе, милиционер сказал, чтобы я ехал за «Скорыми». Куда, я уже по дорогое понял. В Склифосовского. Я так и не понял толком, кого привез. Они как мертвые все лежали — не стонали, не шевелились.»
ДМИТРИЙ (фамилию просил не называть, врач «Скорой помощи»): «Бардак был необычайный... Почему нас не предупредили про газ?! Спецназовцы и спасатели заполняли автобусы заложниками. Половина из них не дышали. Грузили на пол, как дрова. Я уверен, многие умерли в дороге, от асфиксии. Когда первая «Скорая» приехала в «Склиф», ее никто не встречал. Вышли охранник и дежурный врач. Минут 15 решали, куда определить пострадавшую женщину. Только через полчаса «Склиф» проснулся. Забегали врачи, санитары. Но все равно для разгрузки автобусов каталок не хватало».
А. ШАБАЛОВ (директор Московской службы спасения): «Ни врачей, ни нас, спасателей, никто не предупредил о газе. Хотя это можно было сделать пусть не перед штурмом, то хотя бы во время него. Ведь у нас в машинах есть дыхательные аппараты, противогазы и аппараты искусственной вентиляции легких. Но нам сказали взять только перевязочные материалы. И все! Налоксон был только у «Альфы» и у нас, так как нашей службе приходится выезжать к наркоманам. А у бригад «Скорой» было всего по 2-3 ампулы. Лекарство периодически заканчивалось, за ним ездили. И началась неразбериха. Из-за отсутствия людей, которые отвечали за сортировку пострадавших, кому-то делали укол дважды, кому-то вообще не делали. Медицинских бригад катастрофически не хватало. Потом я видел сотни блокированных тяжелой строительной техникой машин «Скорой помощи» в районе станции метро «Пролетарская». Был полный хаос.»
А. КОЛОКОЛЬНИКОВ (врач-анестезиолог, стаж 30 лет, имеет опыт работы в кризисных ситуациях): «Почему так бездарно была организована эвакуация пострадавших? При проведении искусственного дыхания на этапах транспортировки можно было спасти большее количество людей. Почему не был развернут палаточный госпиталь поблизости от места происшествия? Почему военные токсикологи не рассказали в возможных последствиях отравления, не раскрывали, какой газ был применен, ведь это позволило бы подготовить средства для вспомогательного дыхания? Почему на месте не проводилась сортировка пострадавших, ведь при развернутых подвижных госпиталях не пришлось бы транспортировать людей штабелями друг на друге?»
Это только пять из нескольких десятков свидетельств беспомощности и позора. По мнению специалистов, с которыми я консультировался, из 123 заложников, погибших от отравления газом, по крайней мере 60 поплатились жизнью за несоблюдение принципов ОТМС (организация и тактика медицинской службы в армии). Тех, которые обязан знать каждый лейтенант медицинской службы.
Но главные претензии не к врачам — их просто «подставили». Кремль спешил доказать миру, что «Россию нельзя поставить на колени».
ЭПИЛОГ
Чем дальше от нас те дни, тем больше хочется от российских аналитиков услышать слово об истоках трагедии и выводах на будущее. Услышали... Держу в руках «Литературную газету» (№44, первый выпуск после октябрьских событий). « Отныне чеченцы еще не скоро даже теоретически смогут претендовать на статус политического субъекта. У них как у народа больше нет прав. (...) Политически чеченцев как этноса больше нет.» Вам, уважаемый читатель, это ничего не напоминает? Мне напоминает «Зиг хайль!» и Endlosung («окончательное решение») еврейско-цыганской проблемы в Третьем рейхе. « В такой войне у нас только один выбор — победить любыми доступными способами. Необходимо переступить через то, чем мы привыкли больше всего дорожить, — через понятия чести, совести, гуманизма, абсолютной ценности человеческой жизни.» Сторонников того, чтобы «переступить», Федор Михайлович назвал «бесами» — потому что как иначе назвать «победителей», не знакомых с честью, совестью и гуманизмом? Ответ на этот вопрос знают московские «штабисты». Рекомендации «Литературной газеты» они выполнили еще до предания их гласности — в тот момент, когда подали «Колокол» в вентиляционную систему театра. Задумывается российская элита и над тем, каким образом достичь победы в борьбе с терроризмом. Оказывается, нужно возродить такие «народные движения», как «Союз русского народа», «Белый орел» и «Союз Михаила Архангела». От «Черной сотни» до «Черного миллиона»... Хотя раньше было «Бей жидов и студентов!», а теперь на повестке дня новейшее произведение имперской филологии — «элкаэны» (ЛКН — лица кавказской национальности), но все равно — «Бей!»
«... Я стою у штаба и вдруг слышу громогласное «Ура! Ура! Ура!» Это Патрушев поздравляет ребят из «Альфы» и «Вымпела». 85% опрошенных россиян одобряют действия своего президента. В официальных бумагах, которые получают родственники задушенных газом, написано «Причина смерти не установлена». Патологоанатомические вскрытия все, естественно, выяснят, но их результаты преданы огласке не будут. Аминь...
По характеру и жизненному опыту я не склонен к ритуальным жестам. Но, закончив эту статью, поехал на Печерск и положил цветок возле мемориальной доски Шамиля. Он был повстанцем, в меру своих сил защищал свободу Кавказа. Но никогда не захватывал заложников.
